— Сейчас представлюсь! — насмешливо ответил мужчина, внимательно смотревший на подельников. Следил он за ними не зря, и в тот самый момент, когда Козырь попытался ударить его спрятанным в рукаве ножом, он ушел в сторону и, сделав шаг навстречу, молниеносным движением ударил его рукой по основанию шеи. Козырь дернулся, на какое-то мгновенье застыл и тяжело упал на мокрую землю. — Поставь портфель на землю и отдоди на десять метров! — приказал мужчина готовому кинуться на него Баркасу. — И не советую шутить, положу на месте! Баркас нехотя бросил портфель и отступил на указанное ему расстояние. Он повидал виды и прекрасно понимал, что так легко уложившему Козыря мужчине бессмысленно грозить теми страшными карами, которые обрушит на него некоронованнывй король уголовного мира Ростова Миша Черкасский. В это мгновение луна вышла из-за туч, и Баркас смог рассмотреть лицо нападавшего. Он не был физиономистом, но сразу же понял, что их противник не из блатных. Холеное породистое лицо и холодный взгляд серо-голубых глаз. Баркас по опыту знал, что бояться надо именно такого, ничего не выражавшего взгляда. Тех, кто кричал, брызгал слюной и грозил, он ни когда не боялся. Поскольку хорошо знал, что и крики, и слюна, и угрозы есть признак слабости и неуверенности. А вот таких, как этот напавший на них человек, он опасался всегда. И уважал. Как уважает один хищный звень другого. К тому же в глубине души он понимал, что ничего экстраординарного не произшло, и один бандит ограбил других. Но и просто так смолчать он не мог. — Маза за тобой, — произнес он, — но знай, что за это рыжье, — кивнул он на портфель, — придется ответить… — Спасибо, что предупредил, — усмехнулся мужчина. Он поднял портфель и сделал два шага по направлению к Баркасу. Когда он оказался совсем рядом, Баркас поувствовал запах дорогого одеколона. Он не видел, как мужчина взмахнул рукой и даже не почувствовал, как вместе с этим взмахом на него навалилась огромная и очень тяжелая плита. Алексей Анненков взглянул на распростертого у его ног человека и пожал плечами. — Извини, Баркас, ничего личного… Он быстро обыскал убитого и обнаружил в кармане два билета на поезд до Одессы. Затем в тусклом свете луны он быстро нашел брошенный Баркасом нож и аккуратно завернул его в носовой платок. Для него уже было совершенно ясно, что в этом ночном саду разыгрался один из актов поставленного пока неизвестным ему режиссером кровавого спектакля под названием «Сокровища Дугина». Иначе вряд ли бы бандиты прятали тело так, чтобы его как можно быстрее нашли и не бросали бы нож, которым было совершенно убийство… Только через неделю Анненков пришел по тому самому адресу, по которому так и не добрался курьер Цыгана. А все дело было в том, что они решили продать часть причитающейся «общаку» доли. В Москве сбывать краденное было опасно, и, по совету Цыгана, имевшего хорошие связи со скупщиком золота в Ростове, было решено отвезти золото туда. В поездку отправились вдвоем: сам Анненков и один из приближенных к Цыгану людей — Михаил Кутергин — в кругу блатных известный как Сват. Но когда они вошли в тот злополучный парк, внимание Алексея отвлек какой-то одинокий мужчина, все время смотревший в их сторону. Алексей задержался и, убедившись, что это какой-то пьняый, поспешил к ушедшему вперед Свату. Но когда он догнал его, тот был уже убит, и Алексею не оставалось ничего другого, как только рассчитаться с обидчиками. Коненчо, он прекрасно понимал, откуда дул ветер, но догадываться было мало, надо было еще и доказать. Филипп Васильевич Симаков, как звали золотого дел мастера, был весьма уважемым в Ростове ювелиром. Но о второй и тайной стороне ег деятельности знали немногие. А все дело было в том, что он давно уже являлся крупным скупщиком золота и драгоценных камней. Завидев появившегося в салоне Анненкова, он сразу же понял, с кем имеет дело. И он даже не сомневался, что бывший офицер, как он окрестил Алексея, пришел продать что-нибудь из старых запасов. Если он чему и удивился, так это только тому, что этот человек так долго тянул с продажей. Как правило, все бывшие избавились от только отягочщавшего их участь в Советской России золотых и серебряных оков капитализма и камней еще в гражданскую войну. — Что желаете? — широко улыбнулся он, давая понять, что хорошо знает, с кем имеет дело. — Я желаю, — ответил Анненков, — предложить вам монету… Все оживление сбежало с лица Симакова, и он с некоторым разочарованием развел руками. — Тогда вы не по адресу! Я монетами не интересуюсь! — А вы все-таки посмотрите! — попросил Анненков. — Может быть, кого-нибудь и посоветуете! Вещь стоящая! — Ну ладно, — надевая очки, согласился ювелир. — Давайте! Едва он посмотрел на монету, как улыбка сбежала с его лица. Это был условный знак от самого Хрома, с которым он был связан уже много лет и который сейчас отбывал срок. — Ну, что же, — совсем другим тоном произнес он, возвращая монету Анненокву, — это другое дело! Он подошел к двери магазина и повесил на нее табличку «Обед», потом закрыл дверь на ключ и пригласил Алексея в свой кабинет. Алексей с интересом осмотрел его убранство. Здесь было все: золото, иконы, изделяи из серебра. Но куда больше его поразили висевшие на стенах кабинета картины. — Подлинники, конечно! — улыбнулся Симаков, заметив вопросительный взгляд гостя. — Репин, Айвазвоский, Врубель и Серов. Да, сейчас они ни кому не нужны, а вы представляете, сколько они будут стоять лет так через сорок? — У меня, — улыбнулся Анненков, — несколько иные представления о ценности картин. — Я понимаю, — кивнул Симаков, — искусство бесценно и все такое! Ладно, оставим это! Вы, насколько я понимаю, пришли не для того, чтобы любоваться Серовым и поговорить об Айвазовском? — Вы правильно понимаете, Филипп Васильевич, — улбынулся Анненков и, открыв саквояж, выложил на стол несколько длинных ящичков. Симаков открыл первый ящик и достал лежавшее в нем ожерелье, заигравшее в попадавших через оконо лучах солнца каким-то волшебным светом. Такой же свет Анненков заметил и в глазах самого Симакова, не признесшего ни единого слова. Однако по его загоревшемуся взгляду и было видно, насколько его поразили принесенные вещи. Осмотрев последнюю, он бережно уложил ее в ящичек, и взглянул на Анненкова. — Так как, Филипп Васильевич? — улыбнулся тот. — Искусство бесценно? — О, да! — закивал тот головой. — Бесценно! — А если все-таки оценить? — продолжал улыбаться Алексей. — Оценить можно, — ответил Симаков, — только для этого мне понадобиться время… — Тогда до завтра? — Приходите в это же время… Закрыв за посетителем дверь, на которой теперь красовалась табличка «Учет», Симаков поспешил в кабинет и высыпал содержимое первого ящика на стол. Потом достал лупу и необходимые для исследования приборы. Закончил он свое исследование поздно вечером, забыв и об обеде и об ужине. Отложив последний браслет в стиле рококко, он встал из-за стола и потянулся. Что там говорить, утомила работа! Ювелир достал из буфета работы восемнадцатого века бутылку коньяка и налил серебряную рюмку, из которой когда-то вкушал горячительные напитки сам князь Потемкин.