Пролог I Стоявшие недалеко от камина большие напольные часы мягко пробили восемь раз. Ганс Пикенброк отложил книгу, поднялся из глубокого кресла и, с наслаждением потянувшись, подошел к окну. За окном темнел сад. Термометр за окном показывал девять градусов мороза. В темном воздухе кружились большие снежинки. Пикенброк достал из кармана халата желтой кожи портсигар с инкрустацией и вынул из него сигарету. Прикурив, он глубоко затянулся, чувствуя, как слега кружится голова, затем выпустил огромное облако дыма. На душе у него было не спокойно. Еще днем его шефа, адмирала Канариса, вызвали к фюреру, и до сих пор от него не было никаких известий. Пикенброк никогда не ждал от срочных вызовов к начальству ничего хорошего. И чем выше это начальство сидело, тем печальнее все эти вызовы окачивались. А тут сам фюрер! Пикенброк начал свою службу в абвере еще при капитане 2-го ранга Конраде Патциге в 1932 году. В один прекрасный январский день 1935 года капитан имел неосторожность выступить в конфликт с Гиммлером по поводу разведывательных полётов над польской территорией. Затем он срочно был вызван к фюреру и… новым руководителем Абвера стал капитан 1-го ранга Вильгельм Канарис. Пикенброк хорошо относился к Патцигу, который всегда ценил его, но, как профессионал, полковник должен был признать, что тот не шел ни в какое сравнение с Канарисом. И дело было даже не в том, что Канарис имел большой опыт разведывательной работы. Опыт дело наживное! Он имел то, что было недоступно Патцигу: размах! И именно по этой причине абвер времен Патцига и времени Канариса разнились между собой так, как рознилась зима в Берлине с зимой под Москвой. До Канариса Абвер представлял собой небольшую, не имевшую никакого политического веса организацию, выполнявшую узкие задачи армейской спецслужбы. При Канарисе Абвер вырос в количественном отношении, расширил свои функции, стал влиять на политику Германии и конкурировать с другими спецслужбами Третьего Рейха — СД и Гестапо. Более того, в 1936 году Канарис добился подписания соглашения о разграничении полномочий Абвера, СД и Гестапо, известного как «Договор десяти заповедей». СД отвечало за политическую разведку в Германии и за её пределами. Расследование государственных, политических, уголовных дел, а также проведение следственных действий и арестов возлагалось на Гестапо. В компетенции Абвера оставались задачи военной разведки и контрразведки. Однако не всё было так гладко, как об этом говорилось в Договоре. Империя СС Гиммлера быстро росла, усиливалась и конкуренция со стороны СД и Гестапо, и уже в конце 1936 года в здании Абвера обнаружили микрофоны, установленные техниками СД. После громкого скандала и вмешательства самого фюрера микрофоны убрали, а вот подозрительность друг к другу у спецслужб осталась. Не редко к этой подозрительности примешивалась откровенная вражда и ревность. Полковник еще раз глубоко затянулся. На душе было неспокойно, поскольку в канцелярию к Гитлеру шефа могла привести очередная разборка между спецслужбами. И если у Канариса будут неприятности, то они коснуться и его, начальника 1-го отдела управления разведки и контрразведки и заместителя начальника Абвера. Он еще раз затянулся, затем подошел к пепельнице и загасил окурок. И в этот самый момент услышал шум подъехавших к даче машин. Он поспешил на крыльцо и на его ступеньках столкнулся с Канарисом, как всегда бесстрастным и холодным. Они вошли в дом, Канарис разделся и прошел в теплую и светлую комнату. — Что-нибудь выпьете, Вильгельм? — Да, кофе и рюмку коньяка! Пикенброк взял со стола сербьеряный колокольчик. Через мгновение в комнате появился слуга. — Коньяк, кофе и пироженых! — приказал полковник. Слуга поклонился и так же бесшумно исчез. Когда стол был накрыт, Канарис сделал два небольших глотка и с видом знатока покачал голвоой: — Хороший у вас кофе, Ийоган! — Бразильский… Канарис поставил чашку на стол и взглянул на подчиненного. — Какое сегодня число? — спросил он. — 18 декабря 1940 года, — ответил Пикенброк, несколько удивленный странным вопросом шефа. Канарис встал из-за стола и подошел к окну. — Да, — произнес он, глядя в сад, — все как всегда. А между тем, — повернулся он к полковнику, — этот день войдет в мировую историю, поскольку именно сегодня, 18 декабря 1940 года, фюрер подписал план нападения на Россию! План предусматривает молниеносный разгром основных сил Красной армии западнее рек Днепр и Западная Двина. Затем захват Москвы, Ленинграда и Донбасса с последующим выходом на линию Архангельск — Волга — Астрахань. Предполагаемая продолжительность основных боевых действий 4–5 месяцев… Канарис вернулся к столу и отхлебнул кофе. — Снова блицкриг, — без особого энтузиазма произнес не очень-то удивленный услышаным Пикенброк. — Да, снова! — кивнул Канарис. — Но будем надеяться, что на этот раз более успешный… Конечно, Пикенброк мог бы многое сказать по этому поводу. Он много раз бывал в России, хорошо знал ее и даже не сомневался в том, что с одного удара русского медведя не уложить. Но промолчал. Да и что он мог сказать? Решение было принято, он был солдатом, и ему оставалось только подчиняться приказам. Да что там Пикенброк! Сам Канарис уже тогда был уверен в том, что Германия не сможет выиграть войну, так легкомысленно начатую Гитлером. Другое дело, что его вера была основана на убежденности в том, что в мире существует божественный порядок, который не дано изменить никаким фюрерам. Но обсуждать сейчас, когда был подписан план нападения на Россию, эту щекотливую тему было бессмысленно. И, ценя деликатность своего подчиненного, Канарис сказал: — Спасибо, Иоганн… Как вы понимаете, — заговорил он совсем другим тоном, в котором уже не было искренности, — Москву и Ленинград будут брать Манштейн и фон Бок, а у нас с вами другие задачи… Пикенброк понимал.