К этому моменту она уже так накачала Панкратова своим обаянием, что тот просто расцвел. Мизянский же сник, судорожно сопоставляя наказ Налимова не перечить Алене Соколовой с тем, что разворачивалось перед его ошарашенными глазами. — Значит, мы исключим бензин, цветные металлы и табак. — И недвижимость, — добавил Панкратов. Алена с трудом сохранила на лице спокойствие: — Если исключить еще и недвижимость, то спорить будет не о чем. Пожмете друг другу руки в эфире и разойдетесь добрыми друзьями. — А разве это плохо? Тут Алена поняла, что Панкратов со своими улыбочками — просто какой-то урод. — Плохо! — заверила она его. — Потому что никто из зрителей не поймет, зачем вы пришли в студию «Политического ринга» и что это за ринг такой, где противники милуются от начала поединка до самого финала. И поверьте мне, после третьей минуты передачи большинство ваших потенциальных избирателей выключат телевизор. Давайте начистоту — что вы хотите получить от передачи? Я полагаю, что голоса, так? Значит, имеет смысл убеждать людей, а убедить никого не удастся, если программу никто не посмотрит. Постная политическая передача, где лидеры в спокойной обстановке произносят скучные монологи, сейчас никого не заинтересует. Нужна борьба, скандал, столкновение, стычка — называйте это как хотите. И если не будет остроты, то не будет и рейтинга. А нет рейтинга — нет и голосов. Панкратов с Мизянским с минуту молчаливо обдумывали ее речь. Алена молила всех известных ей святых, чтобы последний не выдал своей радости от сознания, что она все-таки на его стороне. Мизянский понял, конечно, что она имела в виду, отстаивая право «Демократической свободы» обвинять «Народную силу» в том, что та лоббирует интересы компаний, занимающихся недвижимостью. Ведь именно к таковым относится фирма «Дом». Панкратов вряд ли вообще знал о ней — это было слишком мелким делом, поэтому никто его не предупредил, что тут скрыт криминал. Спустя пять минут напряженных молчаливых раздумий оба пресс-секретаря согласились с доводами Алены, причем оба при этом имели весьма довольный вид. «А вот теперь ты влипла! — заключила про себя Алена. — Вот теперь именно ты подставила Горина. Тут уж не отвертеться и не сослаться на злой рок при разборках. И что из этого выйдет, неизвестно. Как неясен финал для самого Горина, так пока и непонятно, что с тобой сделают после эфира!» * * * «Какой же странный тип этот Терещенко!» — Алена задумчиво уставилась в гудящее пространство родной редакции журнала «Оберег». После треволнений в «Останкино» этот милый сердцу муравейник показался ей островком спокойствия в бурлящем океане жизни. Она тут же расслабилась и привычно принялась размышлять о любимом следователе. Собственно говоря, и раздумывать-то было не о чем — Вадим, разумеется, не подлец, и на то, в чем она его сегодня обвинила, он не способен. А она наорала на него совершенно сознательно, чтобы отвязался. Вот и все. Теперь он будет чувствовать себя виноватым, маяться (что, собственно, тоже в ее интересах, значит, будет о ней думать), потом придет просить прощения. Но для этого решительного шага он должен созреть, а пока он зреет, она успеет не только подготовить, но и снять передачу. «Это не Вадим странный, а я странная, — неожиданно решила для себя Алена. — Это я изменилась. Я стала холодной и расчетливой. Я играю с людьми, как с шахматными фигурами, используя их эмоции и желания. А сама — словно железная. Господи, неужели и на меня так повлияло участие в политических баталиях? Нужно с этим завязывать, а то ведь превращусь в настоящую стерву! Или уже поздно?» Эта мысль повергла Алену в смятение. Она моргнула, потерла глаза, поправила волосы, достала зеркальце из сумки, внимательно вгляделась в свое отражение — вроде бы все в порядке: ни пламени из ноздрей, ни пробивающихся на макушке рогов, зрачки нормальные, не вертикальные. Да и вообще, отражение есть, значит, она пока не вампир и не нечисть какая-нибудь, а человек. Только вот внутри у нее все равно похолодело: откуда этот сосредоточенный пронизывающий взгляд, эти складочки на переносице, почему опущены уголки губ? «Может, я старею?» — Привет! — за столом Бакунина послышалось шевеление. Она повернулась к нему. Лешка появился на удивление поздно и просто источал жизнерадостность. «А может, он всегда был таким веселым и энергичным, просто я и сама была такой же, поэтому не замечала. Зато сейчас… А вдруг я умираю?!» — Впервые за три месяца провел ночь в пьянстве и разврате! — радостно сообщил Лешка. — Как же я много упускаю! Он хлопнул по монитору компьютера и заявил: — Все, теперь буду работать только в свободное от отдыха время! — Лешка. Я похожа на старую стерву? — Что? — не понял он. — Я похожа на старую стерву? Бакунин смерил ее изучающим взглядом: — На стерву-то ты всегда была похожа… — Сволочь, — она улыбнулась. — Нет, на старую пока не тянешь, — он ответил ей тем же, — особенно когда на этих прелестных губках блуждает столь чарующая улыбка. — Ты мерзкий развратник. — И горжусь этим. Возьми трубку! Алена нехотя повиновалась. Лешка вновь вдохнул в нее надежду. «Никогда больше не свяжусь с политикой!» — пообещала она себе, прежде чем ответить на звонок: — Слушаю. — Могу я поговорить с Аленой Соколовой? — голос в трубке звучал хрипло. — Я Соколова. С кем имею честь? — Мое имя вам ни о чем не скажет. — А кроме вашего загадочного имени, вам есть чем со мной поделиться? — Перестаньте, мне не до шуток. — Да какие уж тут шутки, — усмехнувшись, Алена покосилась на Бакунина, который делал ей энергичные знаки, мол, бросай все, пошли пить кофе. — Вы хотите знать, кто убил Андрея Титова? — Хрип перешел в шепот. — Неужели вы? — Она махнула рукой Бакунину: «Проваливай, не мешай вести светскую беседу». — Если будете шутить, я положу трубку. — Послушайте, — она сочла своим долгом возмутиться, — во-первых, я уверена, что это вы пытаетесь меня разыграть. Правда, я пока не понимаю, почему вы решили, что мне интересно, кто убил Андрея Титова… — Почему? — хохотнули в трубке. — Да вся Москва об этом знает! — Что? — Она судорожно оглядела редакцию, дабы проверить, кто из коллег решил над ней посмеяться столь глупым способом. Но из всех присутствующих по телефону говорила только помощница Борисыча — Варя, а голос в трубке принадлежал мужчине. Причем мужчине простуженному. Варя в этот образ никак не вписывалась. — Вы сегодняшние «7 Дней» читали? — «7 Дней»? — Да, там как это… ну, вроде рекламы вашего будущего интервью. — Анонс, что ли? — Наверное… Так вы хотите знать правду? — А вы ее сами-то знаете? — Бросьте шутить, сказал! — разозлились на другом конце провода. — Если б не знал, стал бы я звонить! И еще, я назову свою цену. Без торга… — Подождите… — Она мотнула головой, надеясь, что эта не правдоподобная ситуация как-то сама собой развеется. — Вы что, хотите продать мне информацию? — Можете называть это и так. Она выдержала паузу. Причем просто выдержала, как в театре, ни о чем не думая — для создания особенного пафосного настроения в разговоре. Потом хмыкнула и объявила: — Я вам не верю. В трубке тоже немного помолчали. Но по другой причине: видимо, в голове звонившего судорожно работали не слишком расторопные мозги. — Машина была неисправна, — хрипоты прибавилось. — Это любой может заявить. — Я слесарь, который это сделал. — Кто вас попросил это сделать? — Алена все еще сомневалась, но холодок, пробежавший где-то между ребрами, заставил ее вздрогнуть и посерьезнеть. — Вот это уже стоит денег, — в ухе захлюпал чужой смешок. — Сколько? — Десять тысяч. — Что так? — В каком смысле? — Что так много? — А потому что люди, в этом замешанные, тоже не мелкие. Тут ее заколотила мелкая дрожь. Не то чтобы она испугалась, вовсе нет. Просто ей никогда не приходилось торговаться с убийцей по телефону. Ну не было у нее раньше опыта покупки информации.