Через несколько минут Берди ушла. Я заметил крошечную кучку чешуек сухой кожи на столе возле ее кружки, и мне стало немного противно. Съемка клипа продолжалась два дня и оказалась гораздо скучнее, чем я думал. Техники бесконечно долго возились с осветительной аппаратурой, а нечесаные участники группы раз за разом повторяли отдельные действия. Все они были одинаково одеты во что-то коричневое, и мне казалось, что от них должно противно пахнуть, но от них не пахло, потому что дама с кронштейном для одежды привезла их костюмы в прозрачных пластиковых пакетах. К концу дня песня крутилась в моей голове, как застрявшая между оконных стекол муха. Это была ужасная песня, но она заняла первое место в хит-параде и возглавляла его в течение девяти жутко долгих недель. Видеоклип с ней можно было увидеть на экране любого телевизора, мимо которого вы проходили, и наш дом увидели миллионы телезрителей. Это был добротно сделанный клип. Ничего не скажу. И я с легким волнением рассказывал всем, что он снимался у нас дома. Но через несколько недель острые ощущения сгладились, потому что через много лет после того, как съемочная группа уехала, после того, как этот сингл выпал из хит-парадов, после того, как из них выпал их следующий сингл, Берди Данлоп-Эверс, с ее глазами-бусинками и ее крошечными зубками все еще оставалась в нашем доме. 7 Либби работает в компании, занимающейся дизайном дорогих кухонь. Она возглавляет отдел продаж, расположенный в выставочном зале в центре Сент-Олбанса, рядом с собором. Под ее началом два менеджера по продажам и два их помощника, а ее начальники — помощник директора по продажам, старший директор по продажам и управляющий директор. Она на полпути карьерной лестницы, той лестницы, которая в течение последних пяти лет была смыслом ее существования. Либби мысленно строит мостик к той жизни, которая начнется, когда ей исполнится тридцать. Когда ей стукнет тридцать, она будет директором по продажам, но если она пролетит, то ради карьерного роста пойдет работать в другое место. Затем она выйдет замуж за мужчину, которого попытается найти как в интернете, так и в реальной жизни. Мужчину с морщинками от улыбок в уголках рта и с собакой и/или кошкой, мужчину с интересной фамилией, которую он сможет прилепить к фамилии Джонс, мужчину, который зарабатывает столько же, сколько и она, или больше, мужчину, который любит обниматься больше, чем заниматься сексом. У него будет красивая обувь, красивая кожа, никаких татуировок, зато будет прекрасная мама и красивые ноги. Мужчину высокого, под метр восемьдесят или выше. Мужчину, у которого нет багажа в виде бывшей супруги и детей, но есть хорошая машина и едва заметный намек на брюшко, хотя плоский, подтянутый живот все же предпочтительнее. Этот мужчина еще не материализовался, и Либби понимает, что, возможно, она излишне требовательна. Но у нее есть пять лет, чтобы его найти и выйти за него замуж, и еще пять лет, чтобы родить ребенка, и, может быть, еще два года, чтобы родить еще одного, если ей понравится первый. Она никуда не торопится. Пока. Она просто будет искать, будет, выходя на люди, хорошо выглядеть, принимать приглашения на светские мероприятия, сохранять позитивный настрой, держать себя в хорошей форме, не терять самообладания, следовать прежним курсом. Когда Либби встает и собирается идти на работу, на улице уже жарко, и хотя сейчас всего восемь утра, в воздухе подрагивает перламутровое марево зноя. Она спала всю ночь с открытым окном, хотя знала, что женщинам не советуют это делать. Либби расставила стаканы по всему подоконнику так, чтобы, если кто-то и попытается забраться ночью в дом, она услышала звуки вторжения. Но она провертелась всю ночь, беспорядочно скручивая влажные простыни. Солнце вырвало ее из короткого сна. Тонкий лучик проник сквозь крошечный зазор между шторами, и в считаные минуты комната вновь превратилась в духовку. Пару мгновений все казалось нормально. Увы, всего пару мгновений. Ее мысли тотчас вернулись во вчерашний день. В темный дом с его резными дверями, потайной лестницей, к кроличьей лапке, бледно-голубым розам на боках детской кроватки. Или это все ей примерещилось? Неужели этот дом все еще стоит на своем прежнем месте или же распылился на атомы? Сегодня утром она приходит на работу второй по счету. Дайдо, главный дизайнер, уже сидит за рабочим столом и даже успела включить кондиционер. Ледяной воздух приятно щекочет липкую от пота кожу, но Либби знает, что через полчаса превратится в ледышку, и уже пожалела, что не захватила с собой кардиган. — Доброе утро, — говорит Дайдо, не отрываясь от клавиатуры. — Как все прошло? Вчера Либби по секрету сообщила Дайдо, что берет выходной, чтобы встретиться с адвокатом по поводу наследства. Она не стала говорить ей о том, что ее в свое время удочерили или о том, что ей, возможно, достанется в наследство дом. Ограничилась лишь словами о том, что это наследство от пожилого родственника, добавив, что ей, скорее всего, достанутся деньги, несколько сот фунтов. Услышав про несколько сот фунтов, Дайдо сильно разволновалась, и Либби не была уверена, как ее коллега отреагирует, скажи она ей правду. Но сегодня утро вторника, их здесь всего двое, а свою лучшую подругу Эйприл она не увидит до выходных, и у нее нет никого, кому она могла бы все рассказать, так что, может, и впрямь стоит рассказать все Дайдо, которая на двенадцать лет ее старше и наверняка поделится с ней мудрым или полезным советом по поводу этой дурацкой ситуации. — Я унаследовала дом, — говорит Либби, наливая в кофемашину воду. — Ха-ха, — говорит Дайдо, явно отказываясь ей верить. — Нет, я серьезно. Дом в Челси, у реки. — Челси, Лондон? — уточняет Дайдо разинув рот. — Да. — Как в реалити-шоу «Сделано в Челси»? — Да, — снова говорит Либби. — На берегу реки. Он огромный. — Ты прикалываешься? Либби качает головой. — Нет. — О господи, — ахает Дайдо. — Значит, ты теперь миллионерша? — Похоже на то. — И при этом ты здесь, во вторник утром, пришла на работу в офис, как обычный человек. — До меня самой это еще толком не дошло. — Боже, Либби, на твоем месте я бы послала все подальше и пила бы шампанское в саду отеля «Сент-Майклз Мэнор». — Сейчас без двадцати девять. — Значит, чай. И яйца бенедикт. Что ты здесь забыла? Либби чувствует, что трещит по всем швам при мысли о том, что ей не нужно быть здесь, что крепкая карьерная лестница, за которую она цепляется всю свою жизнь, только что растворилась в куче золотых монет, что все изменилось. — Я узнала только вчера! Я еще не продала его, — говорит она. — И, возможно, не смогу продать. — Ну конечно, потому что никто не захочет обзавестись домом в Челси с видом на Темзу. Примерная стоимость шесть или семь миллионов фунтов. Такова была оценка, которую дал ей вчера адвокат, когда она наконец осмелилась спросить. За вычетом, сказал он, расходов и гонораров, причитающихся адвокатской фирме. Кроме того, придется заплатить налог на наследство. Вы получите примерно три с половиной миллиона, добавил он. Или около того. Мистер Ройл даже шлепнул ее по ладони — «держи пять!» Не иначе, как принял ее за юную особу вроде тех, о которых читал в газетах. Что выглядело довольно комично. — Сейчас дом в плачевном состоянии, — говорит Либби. — И у него есть история. — История? — Да. В нем умерли какие-то люди. Темная история. Дальние родственники. — Она уже раскрыла рот, чтобы упомянуть об оставленном в кроватке ребенке, но вовремя остановилась. — Не может быть! — Может. Все это немного шокирует. Так что пока я буду вести себя как обычно. — Ты и дальше собираешься продавать кухни? Здесь, в Сент-Олбансе? — Да, — отвечает Либби, чувствуя, как при мысли о том, что ничего не меняется, ее душевное равновесие начинает возвращается в норму. — Я собираюсь и дальше продавать кухни в Сент-Олбансе. 8 В конце концов Марко и Люси провели ночь на пляже. Дождь прекратился примерно в два часа ночи, и они, собрав свои пожитки, двадцать минут шли через весь город к Английской набережной, где развернули на мокрой гальке коврики для йоги, укрылись саронгами и наблюдали за тем, как клочья серых дождевых туч мчатся друг за другом на фоне огромной розовой луны, пока линию горизонта не позолотили первые солнечные лучи. В восемь часов Люси выгребла со дна своего рюкзачка и кошелька последние центы — на ее счастье, их хватило на круассаны и кофе. Они с Марко ели их, сидя на скамейке, отупевшие из-за недосыпа и ужасов дождливой ночи. Затем они прошагали через весь город к квартире Самии, чтобы забрать Стеллу, и Самия не пригласила их войти и поесть, хотя был полдень, и в доме уже никто не спал. Стелла была выкупана и переодета в чистое, ее мягкие кудри причесаны и скреплены розовыми пушистыми заколками, и, пока они снова шли через весь город, Люси подумала, что со стороны их с Марко можно принять за похитителей девочки. — Я могу оставить ее еще на одну ночь, — предложила ей Самия, положив руку на плечо внучки. От Люси не скрылось, как Стелла пожала плечиком, как будто хотелось стряхнуть ее руку, и почти незаметно, слегка покачала головой. — Это любезно с вашей стороны. Спасибо, но я уже нашла, где нам спать сегодня вечером. — Она спиной чувствовала, как глаза Марко буравят ее, безмолвно упрекая во лжи. — Но я очень, очень вам благодарна. В самом деле. Самия слегка наклонила голову и прищурилась, как будто молча оценивала положение Люси. Та затаила дыхание, ожидая неодобрительного заявления по поводу своей внешности, воспитания детей, той роли, какую она сыграла в том, что ее драгоценный сын куда-то сбежал. Вместо этого Самия медленно подошла к столику в коридоре и вынула из сумочки кошелек. Заглянула в него и, вытащив купюру в двадцать евро, протянула ее Люси. — Это все, что у меня есть, — сказала она. — Больше нет. Люси взяла деньги, наклонилась к Самии и обняла. — Спасибо, — сказала она. — Будьте здоровы. Теперь она, дети и собака бредут по Английской набережной под палящими лучами полуденного солнца с сумкой, полной чистой одежды из прачечной-автомата. Идут сытые, набив животы хлебом, сыром и кока-колой. Они держат путь в один из многочисленных пляжных клубов, расположенных вдоль променада Ниццы: Le Beach Club Bleu et Blanc. Люси когда-то бывала здесь. Она сидела за столиком вместе с отцом Марко, и на тарелке высилась гора морепродуктов, и возле ее локтя стоял бокал шампанского или бокал белого вина, разбавленного минеральной водой, а из крошечных отверстий разбрызгивателя их охлаждали тончайшие струйки холодной как лед воды. Они не узнают ее сейчас, эти усталые старые официанты в их неуместно модных сине-белых рубашках поло. Двенадцать лет назад на нее заглядывались все. У входа в ресторан на высоком табурете сидит какая-то женщина. Она блондинка, причем в той степени, в какой только женщины на юге Франции могут быть блондинками, — наверно, сказывается контраст между волосами цвета ванильного мороженого и загорелой, как будто поджаренной кожей. Она равнодушно смотрит на Люси, а также на Марко и пса, и снова обращает взгляд на экран компьютера. Люси делает вид, будто ждет кого-то, кто должен выйти к ней с пляжа, прикрывает глаза рукой и вглядывается в отдыхающих. Наконец женщину отвлекает группа из пяти человек, пришедших на обед. — Быстро, — шипит она, обращаясь к детям, — быстро проходите. Она берет собаку на руки и, подталкивая Стеллу перед собой, проходит на пляж. Ее сердце стучит как бешеное, когда она, сделав невозмутимое лицо, шагает по деревянной платформе, которая сразу за рестораном ведет к душевой кабине. Она смотрит прямо перед собой. — Иди, не останавливайся, — шипит она Стелле, когда та застывает на полпути. Наконец они оказываются в сыром, влажном полумраке душевых кабинок. «Исключительно для посетителей клуба Le Beach Club Bleu et Blanc», — говорят многочисленные таблички, прибитые к деревянным стенам. Бетонный пол под ногами усыпан влажным песком. Воздух спертый, несвежий. Люси направляет Стеллу вправо. Если они смогут, не будучи замеченными, пройти через невысокие, по пояс, деревянные двери в душ, то все будет в порядке. Это им удается. Душевые пусты. Они с Марко впервые за последние восемь дней снимают одежду. Люси кидает трусы в мусорный бак. Она ни за что на свете не наденет их снова. Затем достает из рюкзака шампунь и кондиционер для волос, кусок мыла и полотенце. Она берет с собой под душ пса, вспенивает шампунь по всей его шерсти, моет под хвостом, под горлом, за ушами. Пес стоит неподвижно, как будто знает, что это необходимо. Затем она передает его Стелле, которая ждет их снаружи. Пес отряхивается, и Стелла хихикает, мокрая от брызг, слетающих с его шерсти. Затем Люси становится под струи теплой воды. Те стекают по ее голове, попадают в глаза и уши, в подмышки, между ног и пальцев. Ад прошлой недели начинает растворяться, смываясь вместе с пылью, грязью и солью. Она моет волосы шампунем, протягивает пальцами пряди по всей их длине, пока они не начинают поскрипывать. Закончив с мытьем головы, она передает шампунь под перегородкой в душевую Марко и смотрит на мыльные ручейки печального серого оттенка, встречающиеся в канавке на полу между ними. — Хорошенько промой волосы на затылке, Марко, — говорит она. — Там все свалялось клочками. И подмышки. Хорошенько вымой подмышки.