После того как налог на наследство будет уплачен, деньги пойдут тремя путями. Вообще-то, она хотела отказаться от наследства. Это не ее дом. Она не их сестра. Но Генри и Люси не желали ее слушать. — Мне не нужна даже треть. С меня хватит нескольких тысяч. Но Люси и Генри стояли на своем. — Ты их внучка, — сказала Люси. — У тебя такие же права, как и у нас. В час дня они с Дайдо уходят на обеденный перерыв. — Боюсь, это все еще бутерброды. — Прекрасно, — говорит Дайдо. — Пусть будут бутерброды. Они идут в кафе в парке и садятся за столик на солнышке. — Я не могу поверить, что ты увольняешься, — говорит Дайдо. — Без тебя будет… как бы это выразиться? — слишком тихо. Впрочем, ты никогда не создавала много шума, но без тебя будет… без тебя будет пусто. Не будет твоих красивых волос. И твоих аккуратных стопок бумаг. — Моих аккуратных стопок бумаг? — Да, твоих… — Она руками изображает в воздухе стопку документов. — Ну ты знаешь. Листочек к листку, уголок к уголку. — Дайдо улыбается. — Я буду скучать по тебе. Вот и все. Либби смотрит на нее. — А ты никогда не думала об увольнении? После того, как унаследовала коттедж? И все остальное? Я имею в виду, тебе ведь не нужно работать, не так ли? Дайдо пожимает плечами. — Наверное, нет. И бывают моменты, когда мне хочется забить на все это и провести весь день в конюшнях с Блесткой. Но, если задуматься, у меня больше ничего нет. А ты… теперь у тебя есть все. Все, что не могут дать тебе кухни. Либби улыбается. В словах Дайдо есть доля истины. Дело не только в деньгах. Можно сказать, совершенно не в них. Дело в людях, которым она теперь принадлежит, в семье, частью которой она стала. Дело в человеке, которого она открыла в себе под всеми аккуратными стопками и тщательным планированием. Она никогда по-настоящему не была этим человеком. Она сделала себя такой, чтобы уравновесить несобранность своей матери. Вписаться в школьный коллектив. Вписаться в круг друзей, чьи взгляды и ценности она никогда не разделяла, по крайней мере, в душе. Ей нужно нечто большее, нежели эти поверхностные знакомства и глупые, банальные требования сайта Tinder. Она — продукт лучших людей, нежели родители из ее фантазий, графический дизайнер и модная владелица пиар-агентства со спортивной машиной и крошечными собачонками. Как же бедны, как унылы были ее фантазии! Она машинально нажимает кнопку «обновить». И смотрит на экран. Там высвечивается какое-то дурацкое число. Совершенно бессмысленное. В нем слишком много нулей, слишком много всего. Она поворачивает телефон к Дайдо. — О боже! — Дайдо закрывает лицо руками и ахает. Затем оборачивается к кафе. — Официант! — кричит она. — Две бутылки вашего лучшего «Дом Периньон». И тринадцать лобстеров. И поживее. Официанта, конечно, нет, зато люди за соседним столом бросают на них косые взгляды. — Моя подруга, — объясняет Дайдо, — только что выиграла в лотерею. — Понятно, — говорит какая-то женщина. — Повезло! — Знаешь, — говорит Дайдо, поворачиваясь к Либби. — Тебе действительно нет смысла возвращаться на работу. Это твой день рождения. И тебе только что перевели кучу деньжищ. Если хочешь, можешь идти домой. Либби улыбается, скручивает бумажную салфетку и бросает ее на пластиковый поднос. — Нет, — говорит она. — Ни за что. Я не лодырь. К тому же я почти уверена, что некоторые документы лежат немного криво. — Тогда, — улыбается ей Дайдо, — еще три с половиной часа нормальности. Доведем это дело до конца, согласна? 67 Квартира в распоряжении Люси еще целый час. Она использует его для того, чтобы принять ванну, накрасить ногти, высушить волосы феном и аккуратно уложить их на плечи, увлажнить кожу и нанести макияж. Она до сих пор не воспринимает эти вещи как должное. Прошел год с тех пор, как Генри нашел ее в доме на Чейн-Уолк, как он привел к ней Серенити, как они все наконец воссоединились. В течение года Люси жила с Генри в его шикарной квартире в Мэрилебоне, спала на двуспальной кровати под мягкими хлопковыми простынями и не делала ничего, кроме как выгуливала собаку и готовила вкусные блюда. Они с Клеменси встречаются раз в месяц, пьют шампанское, говорят о детях, музыке, о странностях Генри — о чем угодно, только не о том, что случилось с ними обеими в молодости. Они никогда не будут так же близки, как тогда, но они по-прежнему лучшие подруги. Марко сейчас тринадцать лет. Он учится в модной частной школе в Риджентс-парке, за которую платит Генри и где, похоже, «все курят вейпы и принимают психотимуляторы». Он полностью утратил свой французский акцент и, как он сам говорит, «теперь я лондонец». Стелле шесть лет, и она ходит в первый класс хорошей начальной школы в Мэрилебоне, где у нее есть две лучшие подружки. Обеих зовут Фрейя. Вчера Люси ездила на метро в Челси, посмотреть на дом. Дощатые щиты сняты, объявление «Продается» заменено на «Продано». Вскоре дом наполнится визгом дрелей и стуком молотков; его разберут и соберут заново, чтобы удовлетворить вкусы и потребности другой семьи. Вскоре другие люди будут называть его своим домом и никогда не узнают, даже на миг не заподозрят правду о том, что происходило в этих стенах много лет назад, как четверо детей были заключены в тюрьму, как их жизни были сломаны, как затем они были выброшены в мир — больные, истощенные, с травмированной психикой. Люси больно вспоминать ту несчастную юную девушку, какой она когда-то была. Ее нынешнее «я» отказывается принимать ту, кто в поисках внимания и ласки спала и с отцом, и с сыном. Иногда она смотрит на Стеллу, свою крошечную идеальную дочурку, и пытается представить, как та в тринадцать лет отдается мужчине, чтобы почувствовать себя любимой. При этой мысли Люси морщится от боли. Звякает телефон. Она вздрагивает, и ей, как обычно, становится немного страшно. Наверно, так будет всегда. Убийство Майкла не было раскрыто. Полиция остановилась на версии о том, что он был убит по причине долгов перед партнерами из преступного мира. Вскоре после того, как убийство попало в заголовки, она увидела в одной французской газете упоминание о себе: Считается, что у Риммера, который был дважды женат, есть ребенок от первой жены, англичанки, известной только по имени «Люси». По словам экономки Риммера, он и его бывшая жена недавно несколько раз встречались, но ее не рассматривают в качестве подозреваемой в этом деле. Увы, она никогда по-настоящему не успокоится, пока существует вероятность того, что какой-нибудь молодой, но ранний детектив, чтобы проявить себя, не вычислит и не выследит ее. Похоже, спокойствия ей не видать до конца своих дней. Но нет, это не эсэмэска от новичка-детектива, это эсэмэска от Либби: скриншот страницы из ее банковской выписки, и слово Есть! Наконец-то, думает Люси и, вздрогнув, облегченно вздыхает. Конец этого этапа ее жизни. Начало нового. Теперь, после всех этих лет, она может купить собственный дом. Дом для себя, детей и собаки. Свой дом, который никто не сможет у нее отобрать. И тогда, думает она, тогда она сможет точно понять, что ей делать со своей жизнью. Она хотела бы и дальше учиться играть на скрипке. Хотела бы стать профессиональным музыкантом. И, самое главное, теперь на ее пути нет преград. Первая половина ее жизни была мрачна и исковеркана, одна борьба за другой. Вторая ее половина будет золотой. Она отвечает на сообщение Либби. — Всем шампанского! Увидимся позже, дорогая. Жду не дождусь, чтобы отпраздновать с тобой. Все. — Я тоже не могу дождаться, когда увижу тебя. Люблю тебя, — отвечает Либби. — Я тоже тебя люблю, — заканчивает Люси и, добавив длинный ряд смайликов, выключает телефон. Ее дочь великолепна: нежная, заботливая душа, смесь Стеллы и Марко во многих отношениях, но также и дочь своего отца в том, как она идет своим собственным путем, как устанавливает свои собственные правила, в том, как всегда остается самой собой. А еще она буквально на глазах взрослеет и меняется, оставляя за спиной свои старые комплексы и страхи, которые сдерживали ее, так что теперь жизнь скорее указывает ей путь, а не навязывает его. Она стоит всех плохих моментов, какие только были между тем мгновением, когда Люси оставила ее в кроватке, и тем, когда снова ее нашла. Она ангел. Люси снова берет трубку и прокручивает контакты. Добравшись до «Дж», она пишет сообщение: Дорогой Джузеппе. Это твоя Люси. Я страшно по тебе скучаю. Я просто хочу, чтобы ты знал: я счастлива и здорова, дети и Фитц тоже. Я не вернусь во Францию. У меня теперь замечательная новая жизнь, и я хочу пустить корни. Но я всегда буду думать о тебе и всегда буду благодарна тебе за то, что ты был рядом со мной, когда моя жизнь пошла наперекосяк. Без тебя не знаю, где бы я сейчас оказалась. Любящая тебя, Люси. 68 Вечером семья ждет Либби в ресторане в Мэрилебоне. Все четверо — Люси, Марко, Стелла и Генри. Марко приветствует ее неуклюжим театральным объятием, его голова упирается ей в ключицу. — С днем рождения, Либби, — говорит он. Затем ее нежно обнимает Стелла. — С днем рождения, Либби. Я люблю тебя, — говорит она. Эти двое, ее брат и сестра, ее самые дорогие подарки. Они замечательные дети. По мнению Либби, это целиком и полностью заслуга женщины, которая их воспитала. Они с Люси очень сблизились, причем, очень быстро. Из-за небольшой разницы в возрасте Либби часто воспринимает Люси как новую подругу, а не женщину, которая ее родила. Люси встает, обнимает Либби за шею и громко чмокает около уха. — С днем рождения, — говорит она. — С днем рождения! Боже, в это время двадцать шесть лет назад я думала, что разорвусь пополам. — Это да, — соглашается Генри. — Она мычала совсем как корова. Часами. Мы были вынуждена затыкать уши. Затем он осторожно обнимает ее. Либби все еще не может разобраться в своем отношении к Генри. Иногда, стоит ей вспомнить слова Клеменси о том, что, по ее мнению, у Генри якобы есть склонность к злодейству, у нее по спине пробегает дрожь. Она думает о том, что он сделал, о том, как убил четырех человек, о мумифицированном теле молодой женщины, о расчленении кошки. Но убийство не входило в его намерения. Либби по-прежнему считает, что, если бы в ту ночь четверо детей обратились в местную полицию, если бы они объяснили, что произошло, рассказали, как дурно с ними обращались, как морили голодом и держали взаперти, что это был ужасный несчастный случай, им бы наверняка поверили и их бы оправдали. Но, увы, все было не так. Они все стали беглецами, в первую очередь от самих себя, и жизнь каждого из них пошла по своей невообразимой траектории. Генри странный, но он и сам не скрывает того, что он странный. Он по-прежнему утверждает, что той ночью он не умышленно запер их в запасной спальне снятой квартиры, что он не брал их телефонов и не удалял записи Миллера. — Если я это сделал, значит, я был даже пьянее, чем думал, — заявил он.