Я посмотрел вверх, на небо, и увидел, что оно заполнено пульсирующими белыми прожилками, которые, чем дольше я смотрел на них, прямо на глазах начинали светиться и переливаться, как перламутр. Я понял, что небо вовсе не голубое, а имеет миллионы разных оттенков, как будто сговорившихся создать бледно-голубой цвет, и что небо коварное и лживое, что на самом деле оно гораздо умнее нас и что, может быть, все, что мы считали неодушевленными вещами, на самом деле умнее нас и смеется над нами. Я посмотрел на листья на деревьях и усомнился в их зелени. «Вы действительно зеленые?» — спросил я себя. Или вы на самом деле крошечные частички пурпурного, красного, желтого и золотого? Их компания закатила вечеринку, и они смеются, смеются, смеются. Я посмотрел на Фина. — Твоя кожа действительно белая? — спросил я. Он посмотрел на свою кожу. — Нет. Она… — Он смерил меня взглядом и громко расхохотался. — У меня чешуя! Смотри! У меня есть чешуя. А у тебя! — он радостно указал на меня. — У тебя есть перья! О боже, — произнес он. — Кем мы стали? Мы животные! В течение минуты мы гонялись друг за другом по всей крыше, издавая животные звуки. Я погладил свои перья. Фин высунул язык. Его длина привела нас обоих в шок и трепет. — Такого длинного языка, как твой, я еще ни разу не видел! — Это потому, что я — ящерица. — Он втянул его назад, а затем снова высунул. Я пристально наблюдал за ним. И как только язык снова выскочил из его рта, я наклонился и сжал его зубами. — Ой! — сказал Фин, хватаясь за язык и смеясь надо мной. — Извини! — сказал я. — Я просто глупая птица. Я подумал, что это червяк. А потом мы перестали смеяться и сидели в пластиковых шезлонгах и смотрели, смотрели, смотрели на кружащееся северное сияние над нашими головами, и наши руки свисали бок о бок, и время от времени костяшки наших пальцев соприкасались, и каждый раз, когда кожа Фина касалась моей, мне казалось, будто все его существо проникало сквозь мой эпидермис, и крошечные частички его сущности, кружась, сливались с моей сущностью, превращая нас с ним в суп, и это было слишком мучительно, и мне нужно было подключиться к нему, чтобы я мог захватить всю его сущность, и мои пальцы переплелись с его пальцами, и он позволил мне держать его за руку, и я чувствовал, как он вливается в меня, как когда-то, когда мы однажды плыли на лодке по каналу, и человек открыл шлюз, и мы наблюдали, как вода перетекает из одного места в другое. — Вот, — сказал я, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Фина. — Ты и я. Теперь мы с тобой один человек, одно целое. — Неужели? — сказал Фин, удивленно глядя на меня. — Да, смотри. — Я указал на наши руки. — Мы одно и то же. Фин кивнул, и мы какое-то время сидели, я не знаю, как долго, это могло быть пять минут, это мог быть час, но наши пальцы были сплетены, и мы смотрели в небо, погруженные в наши собственные странные, вызванные химией, грезы. — У нас неплохой улет, верно? — сказал я в конце концов. — Нет, — возразил Фин. — У нас хороший улет. — Отличный улет, — заявил я. — Да, — согласился он. — Отличный улет. — Мы должны жить здесь, наверху, — сказал я. — Притащим сюда кровати и будем здесь жить. — Это точно! Мы должны это сделать. Прямо сейчас! Мы оба вскочили и спрыгнули через люк в лаз над чердаком. Я видел, как стены лаза пульсируют, как внутренности тела. Мне казалось, что мы в его горле, а может быть, в пищеводе. Мы чуть не вывалились через люк в коридор, но как будто оказались не в том месте, как в сериале «Доктор Кто», когда он открывает дверь в ТАРДИС и не знает, где находится. — Где мы? — спросил я. — Мы упали, — ответил Фин. — В потусторонний мир. — Я хочу вернуться наверх. — Давай возьмем подушки, — предложил Фин. — Быстро. Он потянул меня за руку в свою спальню, и мы схватили подушки, и уже собрались заползти обратно в лаз, как перед нами возник Дэвид. Он был мокрым после душа. Ниже пояса он обмотался полотенцем, а его грудь оставалась голой. Я уставился на его соски. Они были темными и сморщенными. — Что вы тут делаете? — спросил он, подозрительно глядя то на Фина, то на меня. Его голос был похож на раскат грома. Он был высокий и абсолютно твердый, как статуя. В его присутствии моя кровь тотчас похолодела. — Мы забираем подушки, — сказал Фин. — Наверх. — Наверх? — Наверх, — повторил Фин. — А это низ. — Низ? — Низ, — подтвердил Фин. — Что, черт возьми, с вами такое? — спросил Дэвид. — Живо посмотрите на меня. — Он крепко взял Фина за подбородок и заглянул ему в глаза. — Вы принимали наркотики? — спросил он, поворачиваясь ко мне. — Господи, да вы оба обдолбанные. Что, черт побери, вы принимали? Что это было? Гашиш? Кислота? Что? Вскоре нам было велено спуститься вниз. Были вызваны мои родители и мать Фина, а Дэвид все еще был завернут в полотенце, и я по-прежнему таращился на его сморщенные соски и чувствовал, как завтрак в моем животе просится наружу. Мы были в гостиной, в окружении глазевших на нас со стен написанных маслом портретов и чучел мертвых животных, прибитых к стене, и четверо взрослых осыпали нас бесконечными вопросами. Как? Что? Откуда? Как вы заплатили за это? Они знали, сколько вам лет? Вы могли умереть. Вы слишком юные. О чем, черт возьми, вы думали? И именно в этот момент в комнату вошла Берди. — Что тут происходит? — спросила она. — Уходи, — сказал Фин, — это не имеет к тебе никакого отношения. — Не смей так говорить со взрослыми, — рявкнул Дэвид. — Где ты видишь взрослую? — заявил Фин, указывая на Берди. — Фин! — Не вижу никаких взрослых. Она? Она даже не человек. Она свинья. Вы только взгляните. Посмотрите на ее розовую кожу, ее крошечные глазенки. Она свинья. Все дружно ахнули. Я уставился на Берди и попытался представить ее в обличье свиньи. Но в моих глазах она была похожа на очень старую кошку, костлявую, с облезлой шерстью и слезящимися глазами. Я перевел взгляд на Фина и увидел, что он смотрит на своего отца, а потом он широко открыл рот, расхохотался и громко заявил: — Из чего следует, что ты любитель целоваться со свиньями! И он зашелся в приступе хохота. — Да, она свинья, а ты любитель целоваться со свиньями. Ты это знал, когда ты ее целовал… ты знал, что она свинья? — Фин! — брезгливо поморщилась Салли. — Генри видел, как отец целовал Берди. На прошлой неделе. Вот почему мы взяли все его деньги и пошли гулять, никого не спрашивая. Потому что я был на него зол. Но теперь я знаю, почему он поцеловал ее. Потому что… — теперь Фин хохотал до икоты и с трудом мог говорить, — …ему нравится целоваться со свиньями! Я тоже хотел рассмеяться, потому что мы с Фином были одним целым, но это чувство куда-то ушло, эта мощная связь исчезла, и теперь все, что я чувствовал, — это холодный, жестокий ужас. Салли выбежала из комнаты. Фин последовал за ней, затем Дэвид, все еще обернутый в банное полотенце. Я смущенно посмотрел на Берди. — Извините, — сказал я, сам не знаю, почему. Она лишь глянула на меня и тоже вышла из комнаты. После этого остались только мы втроем — я и мои родители. Отец встал. — Чья это была идея? — спросил он. — Наркотики? Я пожал плечами. Кислота уже покидала мое существо. Я чувствовал, что возвращаюсь в реальность. — Я не знаю. — Это все он, не так ли? — Я не знаю, — повторил я. Отец вздохнул. — Мы это просто так не оставим, молодой человек. Будут последствия, — хмуро сказал он. — Нам придется их обсудить. Но пока мы принесем тебе стакан воды и дадим что-нибудь поесть. Что-то простое, но сытное. Может, тост, Мартина? Мама кивнула, и я, поджав хвост, поплелся за ней на кухню. Я слышал доносившиеся сверху голоса: резкие гласные Салли, рокочущий бас Дэвида, всхлипывания Берди. Я слышал шаги, слышал, как хлопали двери. Мама положила для меня в тостер ломоть хлеба, и мы с ней посмотрели друг на друга. — Это правда? — спросила моя мать. — Что сказал Фин про Дэвида и Берди? Я кивнул. Она прокашлялась, но ничего не сказала. Мгновение спустя мы услышали, как хлопнула входная дверь. Я выглянул в прихожую и увидел Джастина. В руках он нес полотняные сумки. Он вернулся из своего субботнего похода на рынок. Вскоре в симфонию криков, доносившихся сверху, влился и его голос. Мама передала мне тост, и я молча принялся его жевать. Я вспомнил странный ужас, который обуял меня, когда я на прошлой неделе увидел, как Берди и Дэвид целовались. Ощущение было такое, будто в мир проникла какая-то мерзость, будто они были ключами и открывали двери друг друга. А потом я вспомнил ощущение руки Фина в моей руке, там, на крыше, и подумал, что мы с ним тоже ключи, которые открывают друг друга, но выпускают наружу что-то приятное и доброе. — Что теперь будет? — спросил я. — Понятия не имею, — ответила моя мама. — Но явно что-то нехорошее. Даже не сомневаюсь.