— ЛСД, — пояснил он. Я слышал об ЛСД. Это был наркотик, имевший какое-то отношение к хиппи и галлюцинациям. Я вытаращил глаза. — Что… Но как? Зачем? — Парень в музыкальном магазине. Он просто сказал мне, что у него это есть. Я не спрашивал. Наверно, решил, что я старше, чем на самом деле. Я испуганно посмотрел на крошечные бумажные квадратики в крошечном прозрачном пакетике. В голове вертелись самые разные мысли. — Ты ведь не собираешься?.. — Нет. По крайней мере, не сегодня. Но, может быть, в другой раз, а? Когда мы дома? Ты как? Я кивнул. Я был готов на все, если это означало, что я могу провести время с ним рядом. * * * В ресторане шикарного отеля с видом на парк Фин купил нам сэндвичи. Их принесли на тарелках с серебряной каемкой, ножом и вилкой. Мы сидели у высокого окна, и я думал, как мы смотримся со стороны: высокий, красивый юноша и его крошечный друг с детским личиком в потертой трикотажной курточке. — Как ты думаешь, что сейчас делают взрослые? — спросил я. — Да мне насрать, — ответил Фин. — Вдруг они вызвали полицию? — Я оставил записку. — Понятно! — сказал я, удивленный этим проявлением послушания. — Что ты написал? — Написал, что мы с Генри идем гулять и вернемся позже. Мы с Генри. Мое сердце подпрыгнуло. — Скажи, а что случилось в Бретани? — спросил я. — Почему вы вдруг оттуда уехали? Он покачал головой. — Вряд ли ты захочешь это знать. — Нет, я как раз-таки очень хочу. Что там стряслось? Он вздохнул. — Да все из-за отца. Он взял что-то такое, что не принадлежало ему. Затем он сказал что-то типа, мол, я думал, что мы все должны делиться всем, что у нас есть, но это было что-то вроде семейной реликвии. Эта штука стоила около тысячи фунтов. Он просто отвез ее в город и продал, а затем сделал вид, будто видел, как «кто-то» проник в дом и украл ее. Деньги он припрятал. Но до хозяев дома дошла правда. И разразился сущий ад. На следующий день нам дали коленом под зад. — Он пожал плечами. — Были и другие дела. Но это главная причина. Внезапно мне стало понятно, почему он не раскаивался в том, что взял деньги отца. Дэвид утверждал, что зарабатывал много денег, проводя свои занятия, но, если задуматься, сколько денег можно заработать на горстке хиппи в церковном зале два раза в неделю? Что, если он прямо у нас под носом уже продал что-то из наших вещей? Он уже промыл мозги моей матери, и та позволила ему распоряжаться финансами нашей семьи. Что, если он снимает деньги прямо с нашего банковского счета? Или же это были деньги, которые, как считала моя мама, шли на благотворительность, на помощь бедным людям? Все мои смутные подозрения по поводу Дэвида Томсена начали складываться в нечто весомое и реальное. — Тебе нравится твой отец? — спросил я у Фина, ковыряя кресс-салат на краю своей тарелки. — Нет, — просто ответил он. — Я презираю его. Я кивнул, получив подтверждение моим мыслям. — Как насчет тебя? — спросил он. — Тебе нравится твой отец? — Мой отец слабак, — ответил я, со жгучей ясностью понимая, что это правда. — Все люди слабаки, — сказал Фин. — Это главная беда этого гребаного мира. Слишком слабы, чтобы любить по-настоящему. Слишком слабы, чтобы ошибаться. От мощи этого утверждения у меня перехватило дыхание. Столь верных слов я еще ни разу не слышал. В основе всех плохих вещей, которые когда-либо случались, лежит людская слабость. Прямо на моих глазах Фин вынул из пачки две банкноты по десять фунтов и заплатил за дорогие сэндвичи. — Извини, но я не смогу вернуть тебе деньги, — сказал я. Он тряхнул головой. — Мой отец заберет все, что у вас есть, а потом разрушит вашу жизнь. Так что это самое меньшее, что я могу для тебя сделать. 27 Либби, Дайдо и Миллер запирают дверь дома и идут в паб. Это паб, который Либби заметила с крыши дома. Он забит под завязку, но они находят высокий стол в биргартене и перетаскивают к нему табуреты от других столов. — Как по-вашему, кто это? — говорит Дайдо, трубочкой размешивая джин с тоником. — Вряд ли это какой-то бездомный, — отвечает Миллер. — Там слишком мало вещей. Если бы он действительно там жил, то мы бы увидели кучи разного барахла. — То есть, вы считаете, что он лишь иногда заглядывает туда? — говорит Либби. — Я бы предположил, что да. — И когда я приходила в субботу, там, наверху, кто-то был? — И это тоже. Либби вздрагивает. — Послушайте, — говорит Миллер, — я вот что думаю. Вы родились, если не ошибаюсь, в июне 1993 года? — Девятнадцатого июня. — Произнося эту дату, Либби ощущает холодок. Откуда это известно? Что, если это вымышленная дата? Придуманная социальными службами? Ее приемной матерью? Она чувствует, как ее уверенность в себе начинает куда-то ускользать. — Верно. Ваш брат и сестра наверняка знали дату вашего рождения, ведь когда вы родились, они были подростками. И если они каким-то образом знали, что дом находится в доверительном управлении и станет вашим, когда вам исполнится двадцать пять лет, нет ничего удивительного в том, если кто-то из них решил вернуться в дом. Увидеть вас… Либби удивленно ахает. — Вы хотите сказать… вы думаете, что это может быть мой брат? — Да, я думаю, что это может быть Генри. — Но если он знал, что это была я, и он был там, в доме, то почему он тогда не спустился и не увиделся со мной? — Ну этого я не знаю. Либби поднимает бокал с вином, подносит к губам, и снова ставит. — Нет, — решительно говорит она. — Это полная бессмыслица. — Может, он не хотел тебя напугать? — высказывает предположение Дайдо. — Неужели он не мог оставить мне записку? — отвечает Либби. — Разве нельзя было связаться с адвокатом, сообщить ему, что он хочет встретиться со мной? Но вместо этого он прятался на чердаке, как какой-то чокнутый. — Слушай, может, он извращенец? — говорит Дайдо. — Кстати, что вы узнали о нем? — спрашивает Либби Миллера. — Кроме того, что он мой брат? — Ничего особенного, — отвечает тот. — Я знаю, что в возрасте от трех до одиннадцати лет он посещал школу Портман-Хаус. Его учителя говорили, что он умный мальчик, но немного замкнутый. У него действительно не было друзей. Но потом, в 1988 году, он ушел из этой школы, потому что ему предложили место в колледже Святого Ксавье в Кенсингтоне, но он не стал там учиться. И это последнее, что о нем кто-либо слышал. — Ничего не понимаю, — говорит Либби. — Бродит по дому, пробирается по тоннелям и через кусты в саду, прячется наверху, когда знает, что я внизу. Вы уверены, что это Генри? — Нет, конечно. Но кто еще мог знать, что вы там будете? Кто еще знает, как попасть в дом?