Она чувствует, как вездесущая желчь жжет ей желудок. Ей не хочется думать о том, сколько денег Майкл заплатил за паспорта и чего он захочет взамен. — О! Как мило с их стороны! — говорит она и даже смеется. — Мило, как же, как же, — говорит Майкл и тут же добавляет: — Итак, хочешь приехать? Прийти и забрать их? — Конечно! — отвечает она. — Конечно. Но только не сегодня. Может, завтра или в воскресенье? — Приезжай в воскресенье, — говорит он. — Приезжай на обед. В воскресенье у Джой выходной, поэтому мы будем в доме одни. Люси чувствует, как желчь поднимается из желудка к горлу. — Во сколько? — выдавливает она вопрос. — Скажем, в час. Я положу несколько стейков на гриль. Ты можешь приготовить эту штуку, какую ты делала раньше… как там она называется? Салат с хлебом и помидорами? — Панзанелла. — Точно. Боже, как же вкусно ты ее делала. — Спасибо, — говорит она. — Надеюсь, я не разучилась ее делать и «волшебное прикосновение» все еще при мне. — Это точно. «Волшебное прикосновение». Я чертовски скучаю по твоему волшебному прикосновению. Люси смеется. Она прощается и говорит, что приедет в воскресенье, в час дня. Положив трубку, она бежит в туалет, чтобы выблевать содержимое желудка в унитаз. 23 Летом 1990 года, когда мне только исполнилось тринадцать, как-то раз днем я наткнулся на лестничной площадке на мать. Она укладывала в шкаф стопки чистого постельного белья. Когда-то раз в неделю к нам приезжал маленький фургон с золотыми буквами на боку и отвозил белье в стирку, а через несколько дней возвращал его нам в безупречно ровных стопках, перевязанных лентами, или на деревянных вешалках под пластиковыми чехлами. — Что случилось с услугами прачечной? — спросил я. — Какой прачечной? — удивилась мать. Теперь у нее длинные волосы. Она не стриглась уже два года, с тех пор как эти люди переехали в наш дом. Берди носила длинные волосы, Салли тоже. Раньше у мамы была короткая стрижка. Теперь ее волосы были ниже лопаток и расчесаны на прямой пробор. Меня мучил вопрос: пытается ли она быть похожей на других женщин, точно так же, как я пытался быть похожим на Фина? — Разве ты забыла? Того старика, что приезжал в белом фургоне, чтобы забрать наше белье в стирку? Он был такой крошечный, что ты все время переживала, что он не сможет донести белье до фургона? Взгляд моей матери медленно скользнул влево, словно она вспоминала сон. — Ты прав. Я совершенно забыла о нем, — сказала она. — Почему он больше не приезжает? Мама потерла характерным жестом кончики пальцев, и я с тревогой посмотрел на нее. Я знал, что означает этот жест. Я давно это подозревал, но сегодня я впервые получил подтверждение моим подозрениям. Мы были бедны. — Но куда делись все папины деньги? — Тсс. — Ничего не понимаю. — Тсс! — снова шикнула она. И, осторожно потянув меня за руку, привела в свою спальню, где усадила на кровать. Сжав мою руку в своей, она пристально смотрела на меня. Мне же бросилось в глаза, что она не накрашена. Интересно, задумался я, и когда она перестала пользоваться косметикой? За это время столько всего изменилось, причем так медленно и незаметно, что порой бывало трудно уловить момент, когда собственно начались эти изменения. — Ты должен пообещать, — сказала она, — что никому об этом не скажешь. Ни твоей сестре. Ни другим детям. Ни взрослым. Никому-никому, договорились? Я кивнул. — И я говорю это тебе только потому, что доверяю тебе. Потому что ты человек разумный. Так что не подведи меня, договорились? Я кивнул еще энергичней. — Деньги у отца закончились давным-давно. Я ахнул. — Что, сразу все? — Можно сказать, что да. — И на что мы живем? — Папа продавал акции и ценные бумаги. Еще есть пара сберегательных счетов. Если мы сможем жить на тридцать фунтов в неделю, у нас все будет хорошо, по крайней мере, еще пару лет. — На тридцать фунтов в неделю? — мои глаза полезли на лоб. Когда-то мама тратила тридцать фунтов в неделю на одни только свежие цветы. — Но это невозможно! — Возможно. Дэвид сел с нами и все посчитал. — Дэвид? Но что Дэвид знает о деньгах? У него даже нет своего дома! — Тсс. — Она прижала палец к губам и с опаской посмотрела на дверь спальни. — Ты должен доверять нам, Генри. Мы взрослые люди, и ты должен нам доверять. Берди зарабатывает деньги уроками скрипки. Дэвид получает деньги за свои занятия фитнесом. Джастин зарабатывает кучу денег своими травами. — Да, но ведь они нам ничего не дают? — Неправда. Каждый вносит свою долю. И мы живем за счет этой общей копилки. И тогда до меня дошло. Предельно ясно и четко. — То есть теперь это коммуна? — с ужасом спросил я. Моя мать рассмеялась, как будто я ляпнул какую-то глупость. — Нет! — сказала она. — Конечно же, нет! — Почему отец не может просто продать дом? — спросил я. — Мы могли бы жить в небольшой квартире. Там нам было бы даже уютно. И тогда у нас была бы куча денег. — Но дело не только в деньгах, ты ведь это знаешь, не так ли? — Тогда в чем? — спросил я. — В чем дело? Она еле слышно вздохнула и подушечками больших пальцев погладила мою руку. — Думаю… все дело во мне. В том, как я воспринимаю себя, в том, что мне так долго было грустно, и что все это… — она обвела глазами огромную спальню с пышными занавесками и сверкающей люстрой, — не делает меня счастливой. Скорее угнетает. А потом появился Дэвид, и он показал мне другой способ жить, менее эгоистичный. У нас слишком много всего, Генри. Ты понимаешь? Слишком, слишком много всего, а когда у человека слишком много, это тянет его вниз. И теперь, когда денег практически не стало, самое время измениться, подумать о том, что мы едим и чем пользуемся, что тратим и чем наполняем наши дни. Мы должны дарить миру, а не постоянно что-то брать у него. Ты знаешь, Дэвид… — она произнесла его имя, и ее голос прозвенел как ложка, которой ударили по бокалу. — Он почти все свои деньги отдает на благотворительность. И теперь, по его совету, мы делаем то же самое. Дарить нуждающимся людям — это хорошо для души. Жизнь, которой мы жили раньше, была расточительной. Неправильной. Ты понимаешь? Но теперь, когда Дэвид здесь, чтобы вести нас по правильному пути, мы можем начать восстанавливать баланс. Я пару секунд пытался постичь весь смысл услышанного. — Итак, они остаются, — сказал я в конце концов. — Навсегда? — Да, — ответила она с легкой улыбкой. — Да. Я надеюсь, что это так. — А мы бедные? — Нет, мы не бедные, мой дорогой. Нас просто ничто не обременяет. Мы свободные. 24 Либби, Миллер и Дайдо обыскивают дом сверху донизу в поисках возможных путей проникновения таинственного человека в носках. В задней части дома есть большая застекленная дверь, которая выходит на каменные ступеньки, ведущие в сад. Изнутри она закрыта на засов, и когда они пытаются ее открыть, она оказывается запертой на ключ. В щели между дверью и дверной коробкой проникли побеги густо разросшейся глицинии, что указывает на то, что дверь не открывали в течение многих недель и, возможно, даже лет. Они толкают пыльные оконные рамы, но все они заперты. Они заглядывают в темные углы в поисках секретных дверей, но их нет. Они перебирают все ключи на связке Либби и, наконец, находят тот, который открывает застекленную дверь. Но та даже не сдвинулась с места. Миллер смотрит сквозь стекло наружу. — Там снаружи навесной замок, — говорит он. — У вас есть в этой связке маленький ключ? Найдя самый маленький ключ, Либби передает его Миллеру.