— В мой клуб, — ответил он. Его клуб. Несколько прокуренных комнат в доме, в переулке рядом с Пикадилли. Я был там однажды, когда мама куда-то ушла, а наша няня так и не появилась. Вместо того чтобы торчать дома с двумя маленькими скучными детьми, ему захотелось немного развлечься, он посадил нас на заднее сиденье черного такси и отвез в свой клуб. Мы с Люси устроились в углу с лимонадом и арахисом, в то время как отец сидел за столом, курил сигары и пил виски с мужчинами, которых я никогда раньше не видел. Я был очарован этим местом, не хотел уходить оттуда, мысленно молил небеса, чтобы наша няня больше никогда не приходила. — Мне можно пойти с тобой? Он недоуменно посмотрел на меня, как будто я задал ему сложный вопрос по математике. — Пожалуйста. Я буду вести себя тихо. Буду молчать. Он посмотрел вверх на лестницу, как будто ожидал увидеть на площадке решение головоломки. — У тебя закончились уроки? — Да. — Хорошо. Идем. Он подождал, пока я надел куртку, затем мы вместе вышли на улицу, и он остановил такси. В клубе он не нашел никого из знакомых, и пока мы ждали, когда принесут напитки, он посмотрел на меня и спросил: — Ну как дела? — Не знаю, — начал я. — Я запутался. — Запутался? — Да. От того, как складывается наша жизнь. — Я задержал дыхание. Это был образчик того самого дерзкого поведения, в ответ на которое в прошлом мой отец состроил бы гримасу, перевел взгляд на мою мать и мрачно спросил ее, считает ли она такое поведение приемлемым и какого ребенка они воспитывали. Но он лишь посмотрел на меня водянисто-голубыми глазами. — Да, — сказал он и поспешил отвести взгляд. — Ты тоже запутался? — Нет, сынок, нет. Я не запутался. Я точно знаю, что происходит. Было непонятно, что он имел в виду: то, что он знает, что происходит, и держит все под контролем или же он знает, что происходит, но ничего не может с этим поделать. — И что же? — сказал я. — Что это такое? В этот момент принесли наши напитки: лимонад на белом кружочке-подставке для меня, виски и воду для отца. Он не ответил на мой вопрос, и я подумал, что, возможно, он и не ответит. Но затем он вздохнул. — Сынок, — сказал он, — иногда в жизни человек оказывается на развилке дороги. Мы с твоей мамой тоже оказались на такой развилке. Она хотела пойти одним путем, я хотел пойти другим. Победа досталась ей. Мои брови поползли вверх. — Ты имеешь в виду, что мама хочет, чтобы все эти люди жили в нашем доме? Она на самом деле этого хочет? — Хочет? — хмуро переспросил он, как будто мой вопрос был нелеп, хотя явно не был таковым. — Она хочет жить со всеми этими людьми? — Боже, я не знаю. Я не знаю, чего хочет твоя мама. И вот что, прими мой совет. Никогда не женись на женщине. Они могут хорошо выглядеть, но они тебя уничтожат. Ничто из сказанного отцом не имело никакого смысла. Какое отношение брак с женщиной — нечто такое, что вообще не входило в мои намерения, но, с другой стороны, чему я не видел альтернативы: если ты не женился на женщине, то на ком бы ты женился? — имел к людям, живущим в нашем доме? Я в упор смотрел на отца в надежде, что он скажет что-то понятное и поучительное. Но мой отец страдал эмоциональной глухотой, или же после инсульта ему не хватало словарного запаса, чтобы сказать что-то понятное или поучительное. Он вытащил из кармана пиджака сигару и какое-то время вертел ее, готовясь закурить. — Разве они тебе не нравятся? — спросил он в конце концов. — Нет, — ответил я. — Не нравятся. Они когда-нибудь уедут? — Знаешь, если бы это от меня зависело… — Но ведь это твой дом. Конечно, все зависит от тебя. У меня перехватило дыхание. Я испугался, что зашел слишком далеко. Но он лишь вздохнул. — Тебе так кажется, не правда ли? Его тупоумие просто убивало меня. Я хотел закричать, но вместо этого произнес: — Разве ты не можешь просто сказать им, чтобы они уехали? Скажи им, что мы хотим вернуть наш дом. Что мы хотим снова пойти в школу. Что мы больше не хотим, чтобы они у нас жили. — Нет, — ответил отец. — Нет. Я не могу. — Но почему? Мой голос взлетел на октаву выше, и я увидел, как отец вздрогнул. — Я сказал тебе, — отрезал он. — Дело в твоей матери. Они нужны ей. Она нуждается в нем. — В ком? — сказал я. — В Дэвиде? — Да. В Дэвиде. Видимо, он помогает ей не зацикливаться на ее бессмысленном существовании. Придает ее жизни смысл. Помни, — проворчал он, открывая газету, — что ты обещал молчать. Как насчет того, чтобы держать свое слово? 21 Миллер Роу стоит возле дома на Чейн-Уолк, глядя на экран своего телефона. Он выглядит еще более помятым, чем утром в кафе на Вест-Энд-лейн. Увидев Либби и Дайдо, он расправляет плечи и улыбается. — Миллер, это Дайдо, моя коллега, — говорит Либби и тут же поправляется: — Моя подруга. Дайдо, знакомься, это Миллер Роу. Они пожимают друг другу руки, а затем все поворачиваются лицом к дому. В лучах заходящего солнца его окна сияют золотом. — Либби Джонс, — говорит Дайдо, — вот это да! Это же настоящий особняк. Либби улыбается и поворачивается к двери, чтобы открыть замок. Когда они все трое топчутся в коридоре, оглядываясь по сторонам, она не ощущает себя владелицей дома. Она все еще ожидает, что сейчас появится адвокат и как хозяин положения поведет их за собой. — Теперь мне понятно, что вы имели в виду под сплошным деревом, — говорит Миллер. — Знаете, в свое время этот дом был полон чучел животных и охотничьих ножей. Здесь даже стояли настоящие старинные троны… — Он указывает по обе стороны лестницы. — Хозяина и хозяйки, — добавляет он с иронией. — Откуда вам известно про троны? — спрашивает Дайдо. — От старых друзей Генри и Мартины, которые приезжали сюда на шумные вечеринки в семидесятые годы и в начале восьмидесятых. Когда Генри и Мартина были светской парой. Когда их дети были маленькими. Подозреваю, здесь все было очень шикарно. — Кстати, все эти старые друзья, — продолжает Дайдо, — где они были, когда все изменилось? — Это не были друзья в полном смысле слова, — уточняет Миллер. — Просто родители школьных друзей их детей, временные соседи, представители космополитической тусовки. На самом деле им всем было на них наплевать. Просто люди, которые их помнили. — А также их троны, — говорит Либби. — Да. — Миллер улыбается. — А также их троны. — А как насчет родственников Генри и Мартины? — уточняет Дайдо. — Где были они? — Видите ли, у Генри не было близких. Он был единственным ребенком, его родители давно умерли. Отец Мартины ушел от ее матери, а та снова вышла замуж и жила в Германии со второй семьей. Судя по всему, она пыталась приехать, но Мартина все время отговаривала ее. В 1992 году она даже посылала одного из своих сыновей. Он в течение пяти дней каждый день приходил и стучал в дверь, но никто ему так и не ответил. По его словам, он слышал какие-то звуки, видел, как шевелятся шторы. Телефон не отвечал. Позже мать корила себя за то, что не пыталась разыскать дочь. Она так себе этого и не простила. Можно?.. — Он поворачивает налево, к кухне. Либби и Дайдо следуют за ним. — Вот здесь учили детей, — поясняет он. — Ящики были полны бумаги, учебников и тетрадей. — И кто же их учил? — Неизвестно. Но явно не Генри Лэм. Он провалил экзамены за неполную среднюю школу и не получил высшего образования. Для Мартины английский не был родным языком, так что вряд ли это была она. Значит, кто-то из тех загадочных «других». И, скорее всего, женщина. — Что случилось со всеми учебниками? — спрашивает Либби. — Понятия не имею, — отвечает Миллер. — Может, они все еще здесь? Либби смотрит на большой деревянный стол в центре комнаты с двумя выдвижными ящиками с каждой стороны и, затаив дыхание, открывает их по очереди. Ящики пусты. Она вздыхает. — Вещественные доказательства, — говорит Миллер. — Их вполне могли уничтожить.