* * * Наша компания втиснулась за длинный стол ресторана «Челси китчен», рассчитанный только на восемь человек. Всех детей посадили за один конец стола, в результате чего я оказался локоть к локтю с Финеасом. Близость к нему привела меня в странное возбуждение: мои нервные окончания были наэлектризованы, а тело трепетало и жаждало чего-то такого, что мне по молодости лет было трудно понять. Так что у меня не было иного выбора, кроме как отвернуться от него. Я посмотрел вдоль всей длины стола на моего отца, сидевшего во главе его. При взгляде на него внутри меня как будто что-то оборвалось, словно ухнула вниз, на дно шахты, кабина лифта. Тогда я не понимал, что это за чувство, но теперь могу с уверенностью сказать: это был жуткий момент предвидения будущего. Я видел, как в обществе великана Дэвида Томсена мой отец внезапно как будто стал ниже ростом, а его право на место во главе стола, некогда столь неоспоримое и безоговорочно признаваемое всеми, пошатнулось. Даже не считая последствий инсульта, все за столом были умнее его, и я тоже. Оделся он по-дурацки — в слишком тесный пиджак с темно-розовым платком в нагрудном кармане, который явно не гармонировал с его рыжими волосами. Я видел, как он ерзает на своем стуле. Видел, как разговор проносился над его головой, как облака в ветреный день. Видел, как он изучал меню дольше, чем было необходимо. Видел, как Дэвид Томсен наклонился через стол к моей матери, чтобы что-то ей сказать, а затем вновь откинулся назад, наблюдая, как она отреагирует. Я видел все это, видел, и на каком-то подсознательном, но невероятно болезненном уровне уже понимал: у меня прямо под носом началась борьба за власть и уже тогда, в тот нулевой момент, мой отец проиграл. 15 В понедельник утром Либби опаздывает на работу на двадцать минут. Дайдо удивленно смотрит на нее. Не в привычках Либби опаздывать на работу. — Я собиралась позвонить тебе, — говорит она. — С тобой все в порядке? Либби кивает, достает из сумки телефон, затем бальзам для губ и кардиган, кладет сумку под стол, распускает волосы, снова связывает их в хвост, вытаскивает стул и тяжело плюхается на стул. — Извини, — говорит она, в конце концов. — Я совсем не спала прошлой ночью. — Я как раз это собиралась сказать, — говорит Дайдо. — Ты выглядишь ужасно. Жара? Либби кивает. Но на самом деле жара здесь ни при чем. Причина в том, что занимает все ее мысли. — Давай я сделаю тебе крепкий кофе. Обычно Либби сказала бы: нет, нет, нет, я могу сама заварить себе кофе. Но сегодня собственные ноги кажутся ей свинцовыми, а голова такая тупая, что она лишь кивает и благодарит коллегу. Она наблюдает за тем, как Дайдо заваривает кофе, и, глядя на ее блестящие черные крашеные волосы, на то, как она стоит, широко расставив маленькие ноги в массивных темно-зеленых бархатных кроссовках и сунув одну руку в карман черного платья-балахона, постепенно приходит в себя. — Вот, — говорит Дайдо, ставя чашку на стол Либби. — Надеюсь, что это поможет. Либби знает Дайдо уже пять лет. Она знает о ней все. Знает, что ее мать была именитой поэтессой, а отец — известным редактором газеты, что она выросла в одном из самых знаменитых домов Сент-Олбанса и воспитывалась дома гувернанткой. Она знает, что ее младший брат умер, когда ему было двадцать лет, и что последние одиннадцать лет она не занималась сексом. Она знает, что Дайдо живет в крошечном коттедже на краю поместья ее родителей и что у нее есть лошадь, на которой она каталась еще подростком, и что эту лошадь зовут Блестка. Она знает, что этот потрясающий старинный дом родители Дайдо завещали не ей, а Обществу охраны памятников, но она воспринимает это спокойно. Она знает, что Дайдо обожает: чай PG Tips, Бенедикта Камбербэтча, лошадей, шоколадную пасту «джандуйя», кокосовое молоко, сериал «Доктор Кто», дорогие наматрасники, духи Orange Blossom Jo Malone, картофель фри, сетевые кафе «Нандос» и косметические маски. Но она никогда не была дома у Дайдо и не знакома с ее родителями или друзьями. Она никогда и нигде не видела Дайдо в нерабочее время, кроме ежегодной рождественской вечеринки в шикарном загородном отеле и редких выпивок по случаю чьего-то увольнения. На самом деле она не знает, кто такая Дайдо. Но в эти мгновения она смотрит на Дайдо и внезапно со всей ясностью понимает: Дайдо — именно тот человек, в котором она сейчас нуждается. В субботу вечером она сидела на заднем дворе в доме Эйприл, вяло флиртуя с Дэнни, — тот оказался не таким уж и крутым, у него мордашка восьмилетнего ребенка и очень маленькие руки, — но сейчас ей нужен кто-то, с кем можно поговорить о безумных вещах, происходящих с ней, о доме и журнальной статье, о мертвых родителях и кашлявшем на чердаке человеке. Но все, кого она видела вокруг себя, были такие же люди, как и она сама, нормальные люди, живущие обычной жизнью, или дома, с родителями, или в крошечных квартирках с партнерами и друзьями, с невыплаченными студенческими займами, обыкновенной работой, обыкновенными мечтами, искусственным загаром из солярия, собачками, белыми зубами и чистыми волосами. Она чувствовала себя отвратительно, пойманная между двумя мучительно несопоставимыми мирами. Не в силах больше это терпеть, она ушла еще до одиннадцати, вернулась домой к своему ноутбуку и вновь зашла в интернет, чтобы узнать, что же случилось с Серенити Лэм. Увы, это породило больше вопросов, чем дало ответов, и в два часа ночи Либби, наконец, захлопнула крышку ноутбука и легла спать. Но ее сон был беспокойным, а сновидения полны странных лейтмотивов и встреч. — Мне нужен совет, — обращается она к Дайдо. — Относительно Челси. — Угу, — отвечает Дайдо, потирая массивный серебряный кулон, висящий на цепочке у нее на шее. — Какой совет? — Просто хочу поговорить. Ну ты знаешь, о… домах. Мне казалось, ты разбираешься в домах. — Я знаю только об одном доме. Не о домах в целом. Но вообще-то… да, почему бы и нет. Приходи на ужин. — Когда? — Сегодня вечером? Придешь? — Да, приду, — отвечает Либби, — обязательно. * * * Дом у Дайдо красивый: два фасада, окна в свинцовых рамах, розовые розы в палисаднике. Рядом с домом стоит ее блестящий черный «Фиат Спайдер» с коричневой складной крышей. Автомобиль как будто дополняет дом, а дом дополняет автомобиль, и Либби не может удержаться от того, чтобы достать из сумки телефон и сфотографировать его для своей страницы в инстаграме. Дайдо встречает ее у двери в широких брюках с цветочным принтом и черном топике. Ее волосы зачесаны назад, их удерживают большие солнцезащитные очки в красной оправе, сдвинутые на макушку. Кроме того, она босиком. Раньше Либби неизменно видела ее в массивной обуви на низком каблуке, поэтому ей удивительно видеть маленькие белые ступни с идеальным бледно-розовым педикюром. — Здесь так красиво, — говорит Либби, проходя в маленькую дверь в белый коридор с терракотовым плиточным полом. — Просто нет слов. Похоже, дом Дайдо полон полученного в наследство антиквариата. Либби не видит ни единой вещи из интернет-магазина TK Maxx. Стены увешаны броскими абстрактными картинами. Либби вспоминает, что Дайдо однажды упомянула, что ее мать также художница. Дайдо ведет Либби через французские двери в задней части дома, и они устраиваются в симпатичном садике на старомодных плетеных ротанговых стульях, на которые брошены декоративные подушки с цветочным орнаментом. Либби обводит взглядом задний двор красивого дома Дайдо, и ей в голову приходит мысль, что той, возможно, на самом деле не нужно работать. Похоже, ее работа дизайнера шикарных кухонь — всего лишь милое хобби. Дайдо выносит миску с салатом из киноа и авокадо, еще одну с вареным картофелем, каравай темного хлеба и два бокала для просекко, которое Либби принесла с собой. — Давно ты здесь живешь? — спрашивает Либби, намазывая масло на хлеб. — С двадцати трех лет, когда я вернулась из Гонконга. Это был дом моей матери. Она сохранила его для меня. Мой брат должен был унаследовать дом, но потом все изменилось… Либби глуповато улыбается. «Дом». «Коттедж». Совсем другой мир. — Это так грустно, — говорит она. — Да, — соглашается Дайдо. — Но дом — это проклятие. Я рада, что он не имеет ко мне никакого отношения. Либби кивает. Еще неделю назад она не знала, что большие красивые дома — проклятие, теперь она ближе к пониманию этого факта. — Итак, расскажи мне о своем доме. Расскажи все. Либби делает глоток просекко, ставит бокал на стол и откидывается на спинку стула. — Я нашла статью, — начинает она. — В «Гардиан». Про дом. Про моих родителей. Про меня. — Про тебя? — Да, — говорит Либби, потирая локти. — Все это очень странно. Видишь ли, когда мне был почти год, меня удочерили. Дом в Челси принадлежал моим биологическим родителям. И, согласно той статье, я родилась в секте. Это слово, слетевшее с ее губ, звучит ужасно. Слово, которое она изо всех сил старалась избегать, чтобы даже не задумываться о нем. Оно так расходится с наивной фантазией, в которой она жила всю свою жизнь. Дайдо даже слегка дрожит от волнения. — Что-что? — В секте. Согласно этой статье, в том доме в Челси обитала своего рода секта. Там жили самые разные люди. Жили по-спартански. Спали на полу. Носили одежду, которую шили сами. И все же… — Она лезет в сумочку и достает распечатку статьи. — Взгляни, это мои родители за шесть лет до моего рождения, на благотворительном балу. Нет, ты посмотри на них. Дайдо берет статью из ее рук и рассматривает фото. — Черт, — говорит она, — это же просто шик! — Знаю! Моя мать была светской львицей. Она возглавляла рекламную фирму в области моды. Когда-то она даже была помолвлена с австрийским князем. Это была просто потрясающая женщина! Было странно и непривычно видеть лицо матери. Та чем-то напоминала Присциллу Пресли — те же крашеные черные волосы и пронзительно-голубые глаза. Ее мать оправдывала каждую из ее детских фантазий, вплоть до работы в пиар-агентстве. А вот отец… да, он был очень хорошо одет, но ростом ниже, чем она себе его представляла, ниже ее матери. У него высокомерно вскинут подбородок. Но было в его взгляде нечто колючее: казалось, он смотрел на фотографа так, будто ожидал подвоха. Он обнимал Мартину Лэм за талию, и на снимке можно было разглядеть кончики его пальцев. Она удерживала наброшенную на плечи шелковую шаль, и сквозь тонкую ткань ее вечернего платья слегка выпирали ее подвздошные кости. Согласно тексту статьи, это было последнее фото, запечатлевшее «светскую пару» до того, как они исчезли из поля зрения и семь лет спустя были найдены мертвыми на полу их кухни. — У меня были брат и сестра, — говорит Либби. Ее потрясение так свежо, что слова слетают с ее губ одно за другим, без промежутков. Дайдо поднимает на нее глаза. — Вот оно как! — говорит она. — И что же с ними случилось? — Никто не знает. Адвокат склонен думать, что их, похоже, уже нет в живых. Вот он. Самый тяжелый из всех этих жутко тяжелых фактов, давивших на нее все эти нескольких дней. Этот факт приземляется между ними, массивный, как метательный молот. — О господи, — ахает Дайдо. — Это надо же… но как такое могло случиться? Либби пожимает плечами. — Полиция пришла в дом по звонку соседей. Копы нашли на кухне тела моих родителей и еще одного человека. Все трое были мертвы. Похоже, это было групповое самоубийство. А потом они обнаружили меня, малышку десяти месяцев от роду, цветущую и здоровую… в кроватке наверху. Но никаких следов моего брата и сестры. Дайдо, разинув рот, окидывается на спинку стула и пару секунд молчит. — Ну хорошо. — Она садится ровно, подается вперед и сжимает пальцами виски. — Итак, там была секта. И твои родители совершили групповое самоубийство с каким-то случайным человеком… Либби кивает. — Они отравились ядовитыми растениями, которые выращивали в аптекарском огороде.