— Подожди, — мама берет меня за руку и тянет вниз. Опять сажусь. — Тут надо по-другому. Тебе нужно лететь в Оман. — Я не женюсь на Шейназ, — повторяю упрямо и хмурюсь. — Об этом ты должен сам сказать ей и ее родне. А еще получить согласие султана. — А если она не согласится? Или ее родственники? — Они поймут. Я общалась с Шейназ. Она более продвинутых взглядов, чем наше поколение. Но ты должен сам решить этот вопрос, Арман. Отцу нужен этот брак. Это не только возможность для него самого, но и для тебя. После брака с Шейназ тебя окончательно признают. — Мне не нужно их признание, — цежу сквозь зубы. — Теперь — да, — улыбается мама. — Я понимаю это. Но и отца так подставлять нехорошо. Надо решить это, сынок. — А она? Лиза? — Ты должен поговорить с ней перед отлетом. Возможно, улетишь ты с другими планами. — Нет! — Поговори с ней. — Как?! Отец запретил и он не даст нам такой возможности. Он следит за каждым ее шагом. — Найди возможность, — слова мамы вселяют в меня уверенность. — Ты мужчина. Ты должен решить ваши проблемы. Не она. 65. Лиза Мне кажется, я потеряла какой-либо интерес к жизни в тот момент, когда Антон, глядя мне в глаза, сказал, что проспорил меня. Я долго не хотела верить, но какая-то часть умерла во мне. Я уже не могла по-прежнему смотреть на людей. И на себя. И, прежде всего, я обвиняла себя. Ведь я согласилась пойти к Арману. Сама согласилась. Сейчас, оглядываясь в прошлое, я кажусь себе такой дурой. Никакая любовь не стоила этого. Не стоила того, что пришлось мне испытать. Но, как оказалось, и любви-то не было. Да, и есть ли она вообще. Когда мне позвонили из больницы и сказали, что какой-то мужчина в полуобморочном состоянии назвал мой номер телефона, я испугалась. У меня не было никаких предположений, кроме Антона. И, приехав в больницу и обнаружив там под системами, с перевязанной головой, Армана, я отшатнулась. Но он вдруг открыл глаза и попытался протянуть мне руку. Врач кивнул мне, намекая, что я должна подать ему свою руку в ответ. И я подала. Я чувствовала слабую хватку Армана. Это была не та хватка, что прижимала меня к стене и не давала уйти. Он как будто цеплялся за меня как за спасительную соломинку. Еле ворочая языком, он облизал губы и произнес голосом настолько слабым, что я даже не узнала его: — Лисенок… Так называет меня только мама и он. Арман. — Прости меня, — прошептал он следом. — Прости… Я видела, что каждое слово давалось ему с трудом. Он опять облизал губы. — Ты простишь? — увидев его глаза, я поняла, что не смогу сказать «нет». — Лисенок… Пожалуйста… Ответь… На меня в тот момент давило все: Арман, балансирующий на грани жизни и смерти. Эти капельницы и въедливый запах лекарств. Врач, укоризненно смотрящий на меня. Так, как будто это я была виновницей всех бед Армана. — Не волнуйся, Арман, — тихо сказала я. — Поправляйся. Выйдешь и мы поговорим. Он вдруг сильнее сжал мою руку. Даже в таком состоянии он находил силы. — Нет, — уже тверже произнес он. — Мне ни к чему жить, если не простишь… Не хочу… Лисенок… — Хорошо, Арман, — быстро сдалась я. — Я тебя прощаю. Не было никаких сил смотреть на это беспомощное тело, в котором еще совсем недавно кипела жизнь. Рукой я почувствовала, как Арман расслабился. Хватка ослабла. Но он все еще не выпускал руку. — Я люблю тебя, Лисенок, — неожиданно прошептал он. — Люблю тебя. И закрыл глаза. — Что с ним? — я испуганно посмотрела на врача. — Он в бреду, — спокойно пояснил он. — Хорошо, что Вы не стали его огорчать. Ему не нужны волнения. Лучше согласиться с ним во всем сейчас. Все остальное выясните потом. Пойдемте. Ему нужен покой. Спасибо, что приехали. И дали данные его родственников. — С ним все будет в порядке? — спросила я прежде чем уйти. — Да. Организм молодой крепкий. Восстановится. Не сразу. Но восстановится. Вы можете его навещать, когда он придет в себя. — Нет, я не смогу, — сказала я, опустив голову. Но тот момент я уже была невестой Дженаба. Он остановил меня от самого страшного поступка в жизни. Я никогда не прошу себе, что решила сделать в тот день. И буду до конца своих дней испытывать благодарность к Дженабу. Когда он сказал мне, что женится на мне, я сначала не восприняла его слова всерьез. Какая глупость. Мы ведь даже не были толком знакомы. Я так и сказала ему. Он не возражал. Лишь пообещал, что я скоро передумаю. Он приложит все усилия для этого. И он сделал это. Нет. Он не приставал ко мне. Не лез с поцелуями. Не трогал меня. Объяснял это тем, что не может нарушать традиции своей страны. Хоть это и тяжело ему здесь, рядом со мной. Дженаб рассказал, что давно обратил на меня внимание. Но думал, что Арман, его сын, всерьез относится ко мне. И он даже разрешил ему взять меня второй женой. При этих словах я ужаснулась. Второй женой… Придя немного в себя, я прямо спросила у Дженаба, какой женой я стану у него. Он ответил с улыбкой. — Со своими прежними женами я в разводе. Ты будешь единственной. Он так нежно и преданно смотрел в глаза, что я поверила. Хотела поверить, что хоть кто-то не воспринимает меня как вещь. Относится ко мне как к человеку. Учитывает и мои желания. Что я слышала до этого? «Я хочу». «Ты должна». «Ты будешь». «У тебя нет выбора». Дженаб почти вернул мне меня. И мне, новой, захотелось уехать отсюда. Здесь все напоминало тот спор. Антона и Армана. Никто из них не относился ко мне как к человеку. Не говоря уже о любви. Те слова, брошенные Арманом в больничной палате, были сказаны им в бреду. Доктор подтвердил это. Нет. Я не поверила ни единому слову. Дженаб не говорил о любви. Но его поступки говорила больше, чем самые пламенные речи. Он познакомился с мамой. Очаровал ее. Несмотря на разницу в возрасте, мама тоже согласилась, что для меня это лучший вариант. Он погасил мою задолженность. Уволил всех, кто хоть косо смотрел на меня. Дарил дорогие подарки. И ничего не просил взамен. А еще он показал мне записи камер видеонаблюдения. Те самые, на которых Антон с Арманом разыгрывали меня. Как вещь. Обсуждали, как будут делить меня. Кому я достанусь. И я плакала. Дженаб успокаивал меня. — Знаешь, какое лучшее лекарство? — спрашивал он, гладя меня по голове. И не дождавшись от меня ответа, говорил дальше: — Месть. Только она дает успокоение обиженной душе. Хочешь отомстить? Им обоим.