— Это моя жизнь! — разозлилась Цвета. — Не хочешь — не помогай! Бесишь! — Да, жизнь-то твоя, но есть те, кому ты небезразлична! — выпалила подселенка. — Так что это ты бесишь! — Еще скажи, что я и тебе небезразлична! Что-то ты сюда зачастила… Проблемы с блондинчиком? — выпалила Цвета и осеклась. Она хотела бы взять свои слова назад, ведь на самом деле ее радовали визиты Бесены и пугала мысль, что та однажды забудет о ней. Ну почему иногда чувствуешь одно, а говоришь совсем другое? — Может, и проблемы, — огрызнулась Бесена. — И с подругой, кажется, тоже! Хотя это ты признавалась мне в дружбе, а не я тебе! Она резко повернулась к выходу, яростно взмахнув пышной гривой светлых кудрей, выбросила вперед руки, и дверь вылетела и шлепнулась в омут. Черная вода шевелилась, вспухала пузырями, похожими на волдыри, которые медленно лопались, заляпывая стены сердечного домика блестящими, липкими, как мазут, каплями. Перед тем как уйти, Бесена оглянулась. Цвета осела на диванчике, словно тающее мороженое. Но в руках у нее был клубок. Поймав взгляд подселенки, она вскочила: — Подожди! — Ешь, — строго сказала Бесена. — Больше я ничем не могу тебе помочь. И нырнула в омут. * * * Утром четверга подселенка поджидала Глафиру, сидя на одном из окон заброшки. Она собиралась вернуться в кошку, но сначала хотела поговорить со знахаркой. Вскоре та появилась. Она тяжело шла по узкой тропинке среди прибитой дождями жухлой травы. Без машины сюда добираться было неудобно, но Глафира упрямо несла сумку с сухим одеялом и термосом. Бесена спрыгнула и преградила знахарке путь. — Что случилось? Всё? — испуганно спросила Глафира. Подселенка отрицательно покачала головой. — Нет. Не всё. Она еще жива. Но ты не приходи больше, и я тоже не стану прилетать. Мы ей чужие и только задерживаем тут. Из-за нас она не хочет покидать тело и охотиться. Учиться жить как дух. Лицо Глафиры сморщилось, а губы задрожали: — Она не умрет? — Наоборот, это ее единственный шанс выжить. Плечи Глафиры поникли, и сама она вся разом осела, опустела, будто вытряхнутый мешок. Кивнув, она хрипло сказала: — Я подумаю. Бесена сердито закатила глаза: — Никто не хочет меня слушать! А Глафира поправила на плече сумку и тихо проговорила: — Я слишком много слушала других, и ничего хорошего из этого не вышло. * * * За драку Дружине не особо досталось от директора. Все пятеро в кабинете молчали, угрюмо изучая крапинки на линолеуме. Директор знал про Дружину, что это друзья не разлей вода, а как известно, милые бранятся — только тешатся. Поэтому он лишь отчитал их для приличия, даже Феникс отделался легким испугом, хотя уже думал, что потерял работу. На следующий день на перемене к Демьяну подбежала Жар-птица. — Ты тоже ничего не знал, как и мой брат? — с ходу выпалила она. — Если бы знал, попробовал бы остановить, — буркнул День. — Ты сама как? Бедная их Мари, сколько вчера ей пришлось пережить. Напугали, блин. И не верил он, что Ночка не знал про Жар-птицу, ведь ее брата тот на дело не взял… И самого Демьяна тоже. Не бывает таких совпадений! «Разбирайся со своим Горынычем сам», — огрызнулся День на Рома, когда они смогли наконец поговорить о случившемся. «Так я вроде сам и разбираюсь», — тихо заметил Ром. «Я с ним контачить больше не буду! Вообще! Всё! — День замахал руками, словно разгоняя тучи. — Достал уже этот отморозок!» Демьян вспомнил этот разговор и снова разозлился, глядя на печальную Жар-птицу. Рыжий кончик ее высокого хвоста лежал спереди на клетчатой рубашке. Дню хотелось прикоснуться к нему, взять в ладонь и погладить, как маленького котенка. — Мы ведь с ней не подруги, — вдруг сказала Жар-птица, — с этой Танькой. Так получилось. Просто совпало, что мы возвращались вместе. А они мои друзья. День растерялся, не зная, что сказать. Он думал, что Мари рассержена, расстроена, возмущена. Кажется, все эти чувства и впрямь в ней умещались. Где-то внутри. В потайном кармашке ее души. Она их простила, дураков этих: Ночку, Кощея и, разумеется, Горыныча. — Ты не в обиде на Горына? — уточнил День. — Ведь он заварил всю эту кашу. Подставил Ночку с Кощеем, напугал девчонку. Хоть ты и отбила ее, слышал, — День невольно хмыкнул. — Да уж, досталось Горыну на этой неделе от семейки Долгополовых. Раскрасили вы ему лицо. Мари еще ниже опустила голову и защипала кончик хвоста. — Да… То есть нет… И мне, конечно, обидно… но я его понимаю… — А вот я тебя не понимаю, — тихо сказал Демьян. — День! — окликнули его сзади. Он повернулся и увидел Соню. Она хмурилась, но День был не в силах оправдываться. После уроков он не пошел ее провожать, а она, в свою очередь, не стала напрашиваться. Демьян в одиночестве побрел домой, петляя длинным путем. Второй день подряд дружинники ходили поодиночке. Губа его саднила, болело в боку — друзья бить умели. Подойдя к Тихому Омуту, День устало подумал, что надо все-таки рассказать Соне, как Мари сохнет по Горынычу, а то, кажется, она ревнует. Надо рассказать, да. Как-нибудь потом… Кошка, как и в первый раз, сидела на мосту, обвив лапки полосатым хвостом. Маленькая зеленоглазая тигрица. День замер на секунду, не веря, что снова видит ее. Прошло четыре дня, он каждый день искал Невесту, и вот она вышла к нему сама. Снова. День взбежал на мост и бросился перед кошкой на колени. — Невеста… — прошептал он, не решаясь прикоснуться к ней. — Прости меня, Невеста! Кошка, сгорбившись, укоризненно смотрела на парня болотными глазами. Но она вернулась! Она не предала. День нежно взял зверька на руки, и Невеста привычно положила передние лапки ему на плечо. — Пойдем домой, Найденыш, — ласково прошептал День. Он зарыл лицо в ее шерсть. Кошка пахла травой, жарким солнцем, ушедшим летом. И стоячей водой Тихого Омута. Но ему было все равно. — Больше не уходи, ладно? Будь рядом. — Я буду рядом, — прошептала Бесена в сердечном домике кошки. Глава 33. Без Дружины 22–25 октября Странное дело: Ночка всегда думал, что он уедет, а Дружина останется. Пусть даже со временем помаленьку развалится, как покинутый хозяевами дом.