И вдруг Ночка увидел, что бурые мертвые листья всплыли из темной воды и закрутились на поверхности, мешаясь со световыми бликами от телефона Горыныча. А посреди воронки из листвы возникла девушка, она ухмыльнулась и протянула к нему руку… Ночка вздрогнул и выронил банку. — Растяпа, — хмыкнул Кощей, а глянув на друга, сдвинул брови: — Эй, все норм? Ром тряхнул головой. Опять это странное состояние, как будто он на секунду потерял себя. А сейчас внутри поселилась какая-то пустота. Беспросветная тоска, как от поцелуя дементора. Хотелось пойти домой, с головой закутаться одеялом и спрятаться от всех жутких монстров. — Не думал, Ночь, что ты такой нежный, — с неожиданным презрением заметил Горыныч. Ром с силой пнул жестяную банку, и та покатилась, разбрызгивая пену, как бешеная собака. — За языком следи, — прохрипел он. Хотел зло, а получилось жалко. — Тс-с-с! Смотрите! — громко прошипел Кощей. В круг света от дальнего фонаря, словно на сцену, вошла Василиса Татьяновна в неизменной косухе и обтягивающих джинсах. Ее пышные желтые волосы — их цель — рассыпались по плечам. Парни мигом затихли. Кощей спрятал телефон. Вот только Василиса была не одна. С ней шли еще две девчонки. Одна на повороте откололась, махнув на прощание, а другая продолжала шагать рядом. Подруги что-то увлеченно обсуждали и смеялись. Ночка недоуменно глянул на Горыныча, а Кощей тихо выругался. — Раньше я ее провожал. Не думал, что она теперь с подругами ходит, — прохрипел Коля, ставя на землю полупустую жестянку. — И откуда мне было знать, что они подруги? — Ты совсем тупой, Горын, да? — вздохнул Кощей, натягивая на нос шарф. Колька угрюмо молчал. А Ночка растерянно смотрел на вторую девчонку. Ее было сложно не узнать. Горыныч покосился на Рома. — Ладно, отступать поздно, — тихо проговорил Ночка, снова взваливая на себя лидерство. — Мы с Горынычем займемся Василисой, а ты, Кощей, держи Жар-птицу. * * * — Серьезно, придурки, думали, я вас не узнаю?! Придурок перед Жар-птицей стоял всего лишь один, и Мари грозно на него орала, с криком выплескивая вчерашние переживания. Рядом раздраженно пыхтел Феникс. Утром Ночка специально караулил Мари недалеко от школы. Но с ней неожиданно явился брат. Обычно он приходил на работу во второй половине дня, а сегодня, значит, специально пришел пораньше, чтобы выяснить, что случилось с сестрой. — Но ничего же не случилось… — слабо попытался защититься Ночка. — Да потому что я Кощея укусила! — яростно выпалила Жар-птица. — И проучила Горыныча! Ну а ты сразу отошел в сторонку… — Ты всегда была в играх за полицейского, — улыбнулся Ночка. — Ах тебе, значит, смешно, — прорычала Мари. — Горыныча давно нужно было проучить. Но не думал, что это ты его побьешь, — хмыкнул Ночка, стараясь не показывать, как тяжело ему сейчас стоять здесь и выслушивать выговор Жар-птицы. — Да в чем дело-то? — недоуменно спросил Феникс. — Машка вечером ворвалась домой, вереща от гнева, как тысяча свинух, и все повторяла, что в Дружине одни подлецы. Я подлецом быть не согласен, поэтому рассказывай давай нормально, что у вас вчера было. — Хотели немного проучить Василису Татьяновну, помнишь, ту крашеную, с сердцем на животе? Василису Блудливую? Ну, вспоминай! Так вот, хотели отрезать ей чуток волос… Знаю, тупая идея, — покаялся Ночка и спросил Жар-птицу: — А ты что вообще там делала? Как-то странно, что она твоя, хм, подруга. Она же младше тебя. И вообще… Мари гневно сверкнула глазами, а потом вдруг покраснела и замямлила, ковыряя ботинком асфальт: — Я на танцы хожу. На хип-хоп. Ночка покосился на Феникса. Тот с суровым видом выдержал его взгляд и еще сильнее нахмурил брови. — Э-э-э… не знал, что ты ходишь на танцы, — пробормотал Ночка. — Решила попробовать что-то новое… В последнее время мне кажется, что я отдаляюсь от вас… от Дружины. Ром не сдержался и приложил ладонь ко лбу, как будто у него разболелась голова. Это не Жар-птица отдалялась от них, а просто Дружина доживала свои последние дни. И виноват в том, что все разваливается, был он сам. — Но у меня пока не очень получается с этими танцами, — продолжала изливать душу Мари, — поэтому я о них и молчала. А Танька тоже ходит. Ей кроссовки с «Али» крутые пришли, но оказались большеваты. Она предложила мне померить. Ночка виновато сказал: — Это все Горыныч придумал, с волосами. Из-за того что Василиса его бросила. — Он пристально посмотрел на Жар-птицу. — Зато теперь ты знакома с другой его стороной. Темной. Он хулиган. — Ночка задумался и добавил: — Из неблагополучной семьи. Он поломанный, и ему никогда не стать целым. Нормальным. Жар-птица подняла голову и посмотрела на него. Глаза у нее были огромные, блестящие — и растерянные. — Ром, ты что несешь? Ты сам-то нормальный? Вы же вместе там были! Что с тобой? Тут уже и Феникс не сдержался. — Да что за дичь-то творится! — вспылил он. — Какая разница, куда ходит Машка и что там на душе у Кольки! Вы девчонке хотели отрезать лохмы! С дуба, что ли, рухнули? День тоже не в курсе? — Иди донеси на нас! Я не против, — огрызнулся Ночка. — Расскажи своей тетушке-завучу! — Свихнулись вы уже с этим Горынычем, — раздраженно процедил Феникс и повернулся к сестре. — И ты тоже! Жар-птица молча жевала нижнюю губу, а глаза ее были на мокром месте. Снова она плачет из-за Кольки… Да уж, ну у них и парочка! Он единственный, кто доводит ее до слез, а она единственная, кто может ему навалять. — Ладно, звонок скоро, — напомнил Ночка. — Пойдем. Они направились к крыльцу. Мари и Феликс, рыжие и лохматые от ветра, походили на два бенгальских огня. А Ночка был как бенгальский огонь, который уже сгорел. В школе у гардероба околачивался Горыныч. Он уже повесил верхнюю одежду, но, видимо, кого-то ждал. На его виске и у носа запеклись корочки царапин, и Ночка снова отметил, что Жар-птица вчера неплохо отделала Кольку. Хорошо, что сам он сразу отпрянул от Василисы, когда Мари вырвалась (да Кощей, наверно, и не держал ее особо) и полетела спасать подругу. — Чё торчишь тут, рожа крокодилья! — вдруг заорал Феникс, бросился на Горыныча и заехал тому по скуле. — Чтоб не подходил больше к моей сестре! — Фел! Я сама разберусь! — взвизгнула Мари. Из раздевалки выскочил Кощей. Откуда-то возник и День. Ночка тоже бросился к сцепившимся парням. День схватил Горыныча, но случайно едва не получил по уху от Феникса, а увернувшись, в свою очередь, заехал локтем в лицо Кощею. Тот взвыл, дал сдачи, а потом они все уже просто дрались, забыв про дружбу, про Дружину и не думая, кто за кого. Выливали накопившееся отчаяние и злость на тот мир, в котором им приходилось жить. Глава 32. Снова вместе 20–21 октября Мертвое, серое, с провалами окон здание на окраине города напоминало пустое осиное гнездо. Глафира приезжала сюда каждый день, один раз она даже привела Веру, которой все наконец-то объяснила. Но та не приняла правду. Она не видела в деревянной скульптуре очертания своей дочери. Или не хотела видеть. — Потрогай ее, она теплая, живая, — уговаривала знахарка. Вера развернулась и сбежала вниз, хрустя кирпичной крошкой и зелеными стразами бутылочных осколков. На улице сильно похолодало, на днях обещали снег. Глафира собирала сухие доски по недостроенным отельным номерам и жгла костер. Потом доставала из сумки термос с теплым чайным квасом. В последнее время прихватывала еще и большой шприц без иголки. Наполняла его комбучей и вливала в вялый рот внучки, каждый раз боясь, что та подавится. Но Цвета послушно глотала. Едва начинало смеркаться, знахарка, как и наставляла Бесена, покидала Цвету. Дни стояли короткие, а ночи длинные. Цвета продолжала умирать, но не охотилась на лярв. Бесене ужасно хотелось накормить подменыша силком, но каждый раз она сдерживалась, позволяя древлянице решить все самой. В кармане толстовки снова мерцал крохотный клубочек из нити Ночкиной души. Пусть пока полежит на всякий случай. Он все равно слишком мал для того, чтобы свить гнездо, и годится разве что для поддержания жизни подменыша. А постоянно щипать души не для себя, а для духа Бесена была не согласна. Она и так ела слишком мало. Но терпением бесы не отличаются. Бесена честно три дня подряд наблюдала за одеревеневшим телом, но наконец не выдержала, ворвалась в сердечный домик Цветы и кинула в нее мерцающим клубком: — На, подавись! Подменыш поймала летящий в нее подарок и растерянно захлопала глазами: — Что мне с ним делать? — Есть! — возопила рассерженная Бесена. — Но так и знай, это последняя подачка! Начинай уже заботиться о себе! Хватит страдать и превращаться в деревяшку!