— Есть что-нибудь новое о местонахождении Пендреда? — Масса сведений, сэр, другой вопрос, насколько они достоверны. Если отмести очевидных невропатов, то остается около пятидесяти семи сообщений. Думаю, половина из них может оказаться перспективной; осталось только выяснить которая. Однако Колл не желал вникать в какие бы то ни было сомнения. — Эти сведения как-то связаны друг с другом? — Да, все они указывают на то, что Пендреда видели неподалеку от его дома, — ответил Гомер, знавший, что все зависит от подачи материала. Ничего удивительного в его сообщении не было, ибо он сам решил, что все сообщения о том, что Пендреда видели за пределами десятикилометровой зоны от его дома, следует отметать как недостоверные. — У нас есть два сообщения от людей, видевших Пендреда у магазина «Друг рыбака», — продолжил он, — один из свидетелей видел его там в двадцать минут седьмого, а другой — в семь. Наконец на лице Колла появилось довольное выражение. — Хорошо, хорошо. Тогда мы можем предположить, что, зная привычки Уилмса, он следил за этим магазином. Он убил его и отправился на Макардл-стрит. Когда, на взгляд Блументаля, он умер? — Между четвертью восьмого и восьмю часами, — поспешно откликнулся Гомер. — Хорошо. — Я только не понимаю, что он хотел от доктора Айзенменгера, — осторожно вставил Райт. Однако Колл решил проигнорировать эту подробность. — Может, он ему просто не понравился. — Но когда он мог успеть? И что такого Айзенменгер ему сделал? — Райт сразу понял, что напрасно разбудил чудовище. — Да какая разница, сержант! Пендред — сумасшедший. И он не нуждается в основаниях для своих поступков. — Колл снова повернулся к Гомеру, который явно получал удовольствие о того, что дерьмом обливают кого-то другого. — И почему только младшие офицеры не умеют сосредоточиваться на том, что по-настоящему важно?! — Я постараюсь обучить их этому, сэр, — подобострастно ответил Гомер, не упустив при этом из виду раздражения, появившегося на лице Райта. — А что считает психолог? У него есть какие-нибудь дополнительные комментарии? — Он считает, что Пендред рано или поздно вернется в обитель своего детства. — То есть к себе домой? Ну, уж туда он точно не вернется. Он же понимает, что мы круглосуточно наблюдаем за его домом. Гомер пожал плечами: — Он может совершать абсолютно непредсказуемые поступки. Колл задумался. — А что говорит Блументаль? — помолчав, осведомился он. Отчет Блументаля лежал у Райта на коленях. — Он на девяносто пять процентов уверен, что эти убийства совершены тем же человеком, что и предшествующие пять. — Всего лишь на девяносто пять? — Он обратился к Джону Айзенменгеру, который был патологоанатомом на первых пяти убийствах, чтобы тот сверил их со своими данными, и сейчас мы ждем, когда он выскажет свое мнение, — пояснил Гомер. — Хорошо бы, чтобы он признал их идентичность, потому что, если он обнаружит разницу, нам не поздоровится. — В голосе Колла прозвучала угроза, которой невозможно было не заметить. — Вы уверены, что Пендред не прячется в больнице? Она занимает огромную территорию, и в ней есть масса укромных мест. — Мы обыскали ее самым тщательным образом, проинструктировали местную службу безопасности и повсюду развесили объявления. — Еще раз обыщите, — просто ответил Колл. Он расположился за столом Гомера, вынудив того устроиться в кресле для посетителей, а Райта изгнав на подоконник, где всегда дуло как из преисподней. — Ну ладно, — резко поднялся он. — Кажется, все в порядке. Гомер, который не был любителем головоломок, не сразу понял, что имеется в виду. — Сэр? Колл явно закончил свои дела и собирался уходить. — Значит, вы знаете, что говорить на пресс-конференции. Последние действия Уилмса перед смертью, о том, что Пендред находится в пределах досягаемости и вскоре будет найден, о том, что мы уверены в его виновности как в предыдущих убийствах, так и в нынешних. Можете выразить сожаления по поводу смерти Кокса и направить наши соболезнования его вдове. Также можете добавить, что мы ведем расследование ошибок, допущенных четыре года тому назад. Колл двинулся к двери, Райт поспешно записывал выданные им указания, а Гомер пытался вычленить из всего сказанного что-нибудь ценное. У него было дурное предчувствие, что ему вручили щит из папье-маше, которым он должен был защищаться на пресс-конференции, к тому же он ощущал приближение дождя. И в этот момент в кабинет вбежал Фишер. — Пропал доктор Милрой. Пендред должен был знать его. Колл бросил на Гомера такой взгляд, на который не была бы способна даже Медуза Горгона. Часть 3 Фишер не обладал богатым воображением, и пока это не мешало его карьере офицера полиции. Он делал то, что ему говорили, молчал, когда надо, и бежал и кричал, когда приказывали. Ему нравилось общаться с окружающими (что предполагало обильные возлияния, зачастую в самых сомнительных заведениях) и ощущать дух товарищества. Единственное, что омрачало ситуацию, это его сексуальная жизнь. Джесс была очень красивой девушкой, с большими карими глазами и такими длинными сосками, каких он не видел никогда в жизни. И их занятия любовью всегда доставляли ему удовольствие, вне зависимости от того, держал он их во рту или сжимал пальцами; однажды он даже взялся их измерить и обнаружил, что они составляют в длину более двух сантиметров. Однако Джесс не устраивала перспектива стать женой полицейского. Она не находила общего языка с его коллегами и не вписывалась в их компанию. В тех редких случаях, когда она отправлялась с ним на вечеринку или в боулинг, она вела себя тихо и скромно. И после таких вечеров они часто ссорились. Отношения их начали расстраиваться, безжалостно утрачивая всю свою прелесть. И в результате он остался один. Так продолжалось до последнего времени. Пока сексуальная связь не возникла там, где он и не ожидал. — А ты никогда не хотел попробовать по-другому? Вопрос был задан едва ли не скучающим тоном, и Фишер почувствовал, как его первоначальное удивление сменяется негодованием. — Что ты имеешь в виду? Беверли Уортон лежала, опершись на локоть и положив руку с длинными тонкими пальцами ему на живот. — Не догадываешься? Сексуальное возбуждение соперничало в нем с уязвленной гордостью. — Разве я что-то плохо делаю? Она улыбнулась, и он снова ощутил, что не может перед ней устоять. Каждое движение словно подчеркивало ее ошеломительную красоту, которой он любовался с разных сторон и при разном освещении. — Да нет. То, что ты делаешь, ты делаешь очень хорошо. Ее пальцы с идеальным маникюром зашевелились. Он начал слегка поеживаться, отчасти из-за того, что ему было щекотно, отчасти предвкушая новое удовольствие. — Пока еще на меня никто не жаловался. Она ничего не ответила. Когда ей удалось довести до его сведения, что она готова с ним переспать, он начал вести себя как неандерталец, впрочем, скорее всего, это сравнение было несправедливо по отношению к столь древней и благородной расе. Для таких людей, как Фишер, прелюдия заключалась в одном поцелуе и легкой отрыжке, после чего он овладевал женщиной, сжимая ее грудь так, что та потом долго болела, а затем принимался двигаться со скоростью поршня, достигая оргазма (по крайней мере в данном случае) гораздо раньше, чем это успевала сделать партнерша. Когда ее рука добралась до его пениса, тот уже успел набухнуть и достичь вполне приемлемых размеров, и от этого манера поведения его хозяина показалась ей еще более отталкивающей. Она нежно, но крепко обхватила его член, и у Фишера вырвался неожиданный выдох. — Садись, — распорядилась она, и он с легким удивлением повиновался. — Откинься к стене. Она перекинула ногу через него и встала на колени, так что ее грудь оказалась от него на таком близком расстоянии, что ему трудно было сконцентрировать на ней взгляд; возможно, именно поэтому он предпочел воспользоваться услугами органов осязания. — Да, вот так, — выдохнула она. От прикосновений он перешел к помощи языка, и когда она медленно и осторожно вобрала его в себя, он чуть не задохнулся от удовольствия, на мгновение позабыв о верхней части ее тела. — Вот так, — снова прошептала она и, обхватив его голову, начала медленно и ритмично сжимать и расслаблять мышцы таза. Общественность узнала о третьем убийстве из газет и сообщений по радио; имя жертвы не называлось. Айзенменгер узнал об этом, едва проснувшись после долгой бессонной ночи, проведенной за отчетами Блументаля, и не сразу осознал всю важность этой информации. Он ничуть не собирался сидеть до трех часов ночи, но эти отчеты затянули его в свой мир, заворожив не только воспоминаниями о прошлом, но и своей загадочностью. Он еще не понимал, в чем заключается загадка, но уже ощущал, что внешняя видимость является не чем иным, как искажением реальности. Более того, он вообще не собирался этой ночью быть дома, намереваясь провести ее с Еленой, так как на следующий день той предстояло лечь в больницу. Однако она потребовала, чтобы ее оставили в покое, причем таким тоном, который не допускал возражений. И он, хотя и с горечью, вынужден был смириться. Поэтому он бесцельно слонялся по дому, пока не вспомнил об отчетах.