Часть 18 из 66 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он вышел на улицу, не догадываясь о том, что за ним из темно-зеленого фургона, припаркованного на расстоянии пятидесяти метров, между двумя уличными фонарями, наблюдают два полицейских офицера, и со свойственным ему целеустремленным видом двинулся в сторону центра.
Елена попыталась восстановить спокойствие и чувство независимости, возвращаясь к столу доктора Аккерман, которая была поглощена записями; она не слишком преуспела в этом, постепенно ее затапливала все возраставшая тревога, вызванная незнанием того, что ее ждет дальше. Наконец доктор отвлеклась от своих бумаг, и наступила страшная пауза, прежде чем голова Аккерман приподнялась и Елена попыталась угадать по выражению ее лица, что ее ожидает.
Ни на что хорошее она не надеялась.
— Я думаю, будет лучше всего, если вы проконсультируетесь у специалиста.
«Что бы это могло значить?» — подумала Елена, но на самом деле она уже понимала, о чем идет речь.
— А что думаете вы?
Еще одна пауза, за время которой Елена успела пролистать в своем воображении целые компендиумы медицинских диагнозов.
— Не могу сказать точно…
«Но?»
— …но кое-какие признаки вызывают у меня беспокойство.
Но Елена была не из тех, кого могла успокоить расплывчатая терминология.
— То есть?
Аккерман ответила не сразу. «Да сколько же еще таких пауз мне придется выдержать?!»
— Это может быть рак, — неуверенно промолвила она и дальше затараторила с такой скоростью, словно плотина, сдерживавшая ее, была прорвана: — Но даже если это раковая опухоль, то пока все симптомы не внушают опасений. Опухоль сравнительно небольшая, и нет никаких признаков того, что она успела куда-нибудь распространиться.
«И все же рак».
В голове Елены теснился миллион вопросов, но она задала всего один:
— И что будет дальше?
— Я пошлю факс в Западную Королевскую больницу. Я знаю там одного хирурга и сделаю все возможное, чтобы он осмотрел вас как можно раньше.
— Завтра? — Елена различила отчаяние в собственном голосе, и ей стало неловко, но даже эта неловкость не смогла заглушить нараставший в ней страх.
Впрочем, ответа, который бы полностью ее удовлетворил, она так и не получила.
— Я постараюсь.
И, выходя из отделения, Елена поняла, что правдивость страшного диагноза не приносит ей облегчения.
— Джон? Джон?
Лекция закончилась, и Айзенменгер с Милроем начали пробираться сквозь толпу, устремившуюся к выходу. С точки зрения Айзенменгера, в докладе не содержалось ничего выдающегося — он был перегружен слайдами, хаотически испещренными красными, зелеными и желтыми точками, которые благодаря ловкости обращения со статистикой превращались в более крупные расплывчатые мазки того же цвета. Айзенменгера утешало лишь то, что ему удалось усвоить кое-что из сказанного. Услышав свое имя, он обернулся, как и Милрой, стоявший рядом. Через толпу будущих и состоявшихся исследователей к ним пробиралась знакомая фигура.
— Исаак! Рад тебя видеть!
Заметить Исаака Блументаля было несложно, поскольку он на голову возвышался над окружающими.
— И я рад тебя видеть, Джон, — откликнулся он, пожимая руку Айзенменгеру. Затем он повернулся к Милрою, и улыбка его слегка поблекла. — Здравствуй, Уилсон, — произнес он со сдержанностью, которая прозвучала почти как оскорбление.
— Здравствуй, Исаак, — с такой же светской улыбкой ответил Милрой.
— Я тебя не видел три года. Что ты здесь делаешь? — продолжил Блументаль, поворачиваясь к Айзенменгеру, пока их взаимная антипатия с Милроем не стала еще более очевидной.
— Только что приступил к работе на отделении гистопатологии, — ответил Айзенменгер, не проявляя ни малейшего интереса к отношениям между Милроем и Блументалем.
— Серьезно? Я слышал, что они ищут временного сотрудника, но даже представить себе не мог, что они убедят тебя пригубить из этой чаши с ядом.
Блументаль кинул взгляд на Милроя и вновь вернулся к Айзенменгеру, который вдруг понял, что ничего не знает о происходящем здесь.
— Ваше учреждение тоже не назовешь пристанищем райских птичек, — состроив гримасу, огрызнулся Милрой.
— Пригубляют на отделении порядочно, но особого яду я там не почувствовал, — опережая ответ Блументаля, пробормотал Айзенменгер.
Блументаль улыбнулся, Милрой пропустил замечание Айзенменгера мимо ушей, но оно по крайней мере как-то разрядило обстановку.
— Ну, поскольку вы знакомы, а мне пора домой, оставлю вас наслаждаться обществом друг друга, — произнес Милрой и присоединился к уже редевшей толпе, двигавшейся мимо них.
— Может, пойдем выпьем? — спросил Блументаль. Айзенменгер вспомнил пустой дом, который ждал его возвращения, и согласился. — Вот и хорошо.
И вслед за Блументалем он двинулся по дорожке к небольшому, но, судя по всему, уютному бару, расположенному в переулке прямо напротив входа в медицинскую школу. Блументаль заказал две пинты лучшего горького пива и отнес их к маленькому угловому столику, за которым устроился Айзенменгер. Паб состоял из одной небольшой комнаты, стены которой были украшены рисунками лошадей и скачек восемнадцатого-девятнадцатого веков. По-видимому, его основными посетителями были студенты-медики, медсестры и прочий медицинский персонал.
— Кажется, я уловил какую-то напряженность между тобой и доктором Милроем?
Блументаль рассмеялся. У него был большой привлекательный рот, а его смешливые глаза выдавали природное добродушие. Его улыбка, обнажавшая ряд прекрасных, симметрично расположенных зубов, вызывала у дантистов сердцебиение; казалось, они уходят в бесконечность, и Айзенменгер даже подозревал, что они соединяются где-то в основании черепа и обнимаются своими эмалированными ручонками.
— Ну, я думаю, ты не хуже меня знаешь, что между диагностами и судмедэкспертами всегда существовало соперничество.
Несмотря на то, что отделения судебно-медицинской и диагностической патологии тесно связаны между собой, они были разделены в Западной Королевской больнице, что неизбежно приводило к конкуренции между ними.
— Неужто? И все дело только в этом?
Блументаль снова рассмеялся, однако на этот раз это был довольно короткий и менее добродушный смешок.
— Возможно, не только, — вздохнул он. — Знаешь, ты оказался не в лучшем отделении.
Айзенменгер пожал плечами:
— Я там всего на несколько месяцев.
— Да-да, бедная Вики, — откликнулся Блументаль.
Айзенменгер уже было собрался отхлебнуть пива, но сказанное Блументалем было настолько многозначительным, что он остановился.
— Что ты имеешь в виду?
Блументаль пожал плечами и сделал глоток из своей кружки.
— Ну давай, Исаак, продолжай, раз уж начал.
Девушка за стойкой уронила стакан. Она была юной и очень красивой — возможно, студентка или медсестра, — и Айзенменгер задумался, сочтет ли хозяин ее привлекательную внешность достаточной компенсацией за понесенный убыток.
— На самом деле я ничего точно не знаю, Джон; у меня нет конкретных фактов для выдвижения обвинения.
— Но?.. — не унимался Айзенменгер.
Блументаль с театрально-заговорщицким видом склонился ближе. Он не стал оглядываться по сторонам, чтобы убедиться в том, что его никто не подслушивает, но это был единственный штамп, которым он пренебрег.
— Я же говорю, что ничего не знаю, так… только слухи.
— Ну тогда расскажи мне о слухах.
— Ну, во-первых, в последнее время на отделении резко увеличилось количество медицинских ошибок.
— Допущенных Викторией?
Блументаль снова пожал плечами.
— Откуда я знаю. — И прежде чем Айзенменгер успел подвергнуть это сомнению, поспешно продолжил: — А потом у них там какие-то таинственные отношения между начмедом и Уилсоном Милроем.
— Какое отношение они имеют к Виктории?
Блументаль, как утка, нырнул в свое пиво.
— Милый мой, ты что, не знаешь? Начмед Джеффри Бенс-Джонс ее муж.
— Понятно.
— Начмед и Милрой не слишком ладят между собой, впрочем, Милрой и профессор тоже не в восторге друг от друга.
— А хоть к кому-то Милрой испытывает симпатию?
book-ads2