— Я этого не делал. — Я знаю. — Я этого не делал. Я этого не делал. Я этого не делал… И как она ни пыталась, ей не удавалось прервать эту семисложную скороговорку, которую он повторял снова и снова, не отрывая глаз от Елены. Она с немой мольбой посмотрела на дежурного сержанта, тот вопросительно поднял брови, сделав вид, что не понимает, но затем вздохнул и, перегнувшись через стойку, похлопал Пендреда по плечу. — Ладно-ладно, попугай. Мы уже все поняли. Пендред умолк. Может, кто-нибудь и отреагировал бы на это иначе, но только не этот странный человек. В течение нескольких секунд он молчал, не спуская глаз с Елены, а затем большими заскорузлыми руками сжал ее левую кисть так, что та целиком в них потерялась. На мгновение ей показалось, что он собирается сломать ей руку, но она изумилась еще больше, когда с поразительной нежностью он поднес ее руку к своим губам и поцеловал ее. И в течение всего этого времени выражение его лица ни разу не переменилось. Выйдя на улицу, она не обернулась и не смогла заметить, что он стоит у окна и провожает ее взглядом. Как только она скрылась за поворотом, он тоже вышел на улицу. — Можно тебя на пару слов, Питер? Питер уже собирался уходить, но вряд ли следовало огорчать старшего судью, от которого зависели исход тяжб и личный авторитет. Любое неосторожное слово или неуместное замечание, какими бы случайными они ни были, могли погубить и то и другое. — Конечно, Бенедикт. — И он проследовал за стариком в его просторный кабинет. Устроившись за столом со стаканчиком довольно приличного портвейна (любимый напиток Бенедикта), Питер уставился на сияющую лысину собеседника, отражавшую лучи вечернего солнца. — Я хотел с тобой поговорить. Подобные беседы зачастую становятся началом блистательных юридических карьер, подумал Питер и с расслабленной уверенностью продолжил потягивать портвейн. — О чем вы хотите поговорить? — осведомился он, предварительно похвалив вино. — Насколько я понимаю, ты… встречаешься с некой особой по фамилии Уортон. Беверли Уортон. Ошарашенный этим вопросом, Питер онемел, что было ему совершенно несвойственно, и отреагировал с запозданием: — Что? — Насколько я знаю, она офицер полиции. Питер нахмурился, и портвейн вдруг показался ему недостаточно качественным. — К чему это? — Он прекрасно знал Бенедикта и поэтому ничуть не удивился, когда тот без тени смущения ответил: — Брось ее. Она тебе не пара. Питер Андерсон уже давно был адвокатом и прекрасно знал, что подобные взгляды довольно широко распространены в высших эшелонах юриспруденции. — Спасибо за совет, Бенедикт, — со вздохом ответил он. — Но, полагаю, я сам разберусь. — Он попытался было встать, но Бенедикт не дал ему это сделать. — Сядь! — рявкнул он. Несколько удивившись такому повороту событий, Питер тем не менее сел, и лишь на его лице возникло изумленное выражение. — Я говорю это не из снобизма, Питер, — более мягко пояснил Бенедикт. — Речь идет о твоей карьере. — Правда? Бенедикт наклонился вперед с заговорщицким видом: — Я не имею ни малейшего представления о ее интеллекте, воспитании и привычках. Я ничего об этом не знаю и знать не хочу. Однако я знаю, что она замешана в одной неприятной истории, связанной с судебной ошибкой… — Она рассказывала мне об этом. — …а другая столь же неприятная история происходит в данный момент. — Дело Пендреда? Вы о нем? Бенедикт кивнул: — До меня дошли слухи от высших полицейских чинов, что во всем виноват Мартин Пендред, а она стала орудием, приведшим к судебной ошибке, несправедливому заключению и, между прочим, к смерти его брата-близнеца. — Он поднял стакан. — Я не хочу, чтобы твое имя фигурировало в связи с этим, а шумиха уже начинает подниматься. Это недопустимо для кандидата в сотрудники лорда-канцлера, — добавил он с легкой улыбкой. Питер Андерсон тоже ответил ему улыбкой, но она была скорее циничной, чем искренней. — А если она права? Что если Мелькиор Пендред действительно был виновен? Бенедикт покачал головой: — Вряд ли. А ты как думаешь? Питер был вынужден согласиться и признать, что его тоже тревожат непредвиденные последствия последнего убийства. — Но я люблю Беверли, — добавил он. Улыбка Бенедикта стала еще шире. — Конечно, Питер. Я в этом не сомневаюсь. — Он допил портвейн. — Но этого недостаточно. — Чем я вам могу помочь, Елена? Елена редко обращалась к своему врачу. Как она убеждала себя, из-за того, что редко болеет, — и отчасти это соответствовало действительности, — но в основном это объяснялось ее нежеланием нарушать приватность собственной жизни, вмешательство в которую было неизбежно при медицинском осмотре. Не меньшее раздражение у нее вызывала и та поразительная легкость, с которой врачи называют своих пациентов по имени, словно они друзья детства, регулярно проводящие время друг с другом. Эта молодая женщина, на пару лет младше Елены, была всего лишь ее знакомой, о которой Елена не знала ничего, кроме внешности и имени. На мгновение Елене показалось, что охватившая ее неловкость практически непереносима. А потом она вдруг невероятно просто и естественно ответила: — Я нащупала уплотнение. У доктора Каролины Аккерман были большие сочувствующие глаза и молодое лицо, которое, впрочем, говорило не столько о неопытности, сколько о воодушевлении и уверенности. Что-то в докторе Аккерман убеждало ее пациентов, что благодаря своей юности она может с безопасностью для себя взвалить на плечи их болячки, а тот факт, что она совсем недавно получила диплом, свидетельствовал о том, что она владеет самыми современными методами лечения. — Уплотнение в области груди? Елена кивнула. На одном из листочков с голубым обрезом была сделана соответствующая запись. На столе доктора Аккерман лежала целая стопка таких листочков, сброшюрованных при помощи зеленой проволочной скрепки, и Елена всегда недоумевала, как можно доверить всю медицинскую историю ее жизни столь ненадежному вместилищу. — С какой стороны? — Слева. — Когда вы его заметили? — Пару дней тому назад. — Есть какие-нибудь выделения из соска? — Нет, ничего, — покачав головой, ответила Елена. — Уплотнение мягкое или болезненное? — Нет, не болезненное. Доктор Аккерман была слишком увлечена записями, чтобы во время разговора смотреть на пациентку. И лишь собрав необходимые сведения, она снова подняла голову. На ее лице было написано не столько сочувствие, сколько нежная забота, словно она понимала, с какой осторожностью ей предстоит действовать. — Больше нигде нет уплотнений или затвердений? — Нет. Кажется, нет. — Под мышкой? На другой груди? Отрицательные ответы Елены, похоже, несколько успокоили доктора Аккерман. — Хорошо, — промолвила она, снова что-то записывая. Закончив, она принялась просматривать написанное ранее. Елена почувствовала, что в ее жизни копается какой-то абсолютно неизвестный ей человек. — Вы принимаете противозачаточные. Елена не уловила вопросительной интонации и поэтому не стала отвечать на это заявление. — Месячные регулярные?