В общем зале к группе у камина присоединились Рауэн Хэрн и Сэмил Кро, и в результате тут собрался Совет деревни в полном составе. Теперь говорил Бран ал’Вир, его обычно грубовато-добродушный голос был сейчас так тих, что от тесно сдвинутых кресел доносился лишь приглушенный рокот. Свои слова мэр подчеркивал, ударяя толстым указательным пальцем по ладони другой руки и поочередно вглядываясь каждому в лицо. Все кивали, соглашаясь со всем, что он говорил, хотя Кенн, в отличие от остальных, кивал с большой неохотой. То, каким тесным кружком они расположились, говорило о теме обсуждения больше, чем ярко раскрашенная вывеска. О чем бы ни шла речь, дело касалось исключительно Совета деревни, по крайней мере пока. Члены Совета могли бы не понять Ранда, попытайся тот подслушать. Юноша неохотно отошел в сторону. Еще оставался менестрель. И те чужаки. На дворе Белы и двуколки не было – о них позаботились Хью или Тэд, конюхи гостиницы. Мэт и Ивин стояли в нескольких шагах от парадной двери гостиницы, уставившись друг на друга, ветер трепал их плащи. – Говорю в последний раз, – рявкнул Мэт, – я не пытаюсь одурачить тебя. Менестрель здесь. А теперь вали отсюда! Ранд, скажи этому шерстеголовому, что я говорю правду, может, тогда он от меня отвяжется! Поплотнее закутавшись в плащ, Ранд шагнул вперед на помощь Мэту, но слова замерли у него на языке, а на затылке зашевелились волосы. За ним опять наблюдали. Это ощущение не походило на то чувство, какое возникло от всадника в капюшоне, но радости от этого все равно было мало, особенно так скоро после той неожиданной встречи. Быстрый взгляд на Лужайку, и Ранд увидел то же, что и раньше, – играющая ребятня, люди, занятые подготовкой празднества, и никого, кто смотрел бы в его сторону. Одиноко возвышался ожидающий праздника весенний шест. Суета и ребячьи крики заполняли боковые улочки. Все было так, как и должно было быть. Если не считать того, что за Рандом наблюдали. Тогда что-то подсказало юноше повернуться кругом и взглянуть вверх. На краю черепичной крыши гостиницы расселся большой ворон, порывы ветра с гор чуть покачивали его. Ворон склонил голову набок, блестящий черный глаз смотрел прямо… как почудилось Ранду, прямо на него. Он сглотнул, и внезапно жаркая волна гнева захлестнула юношу. – Гнусный пожиратель падали, – пробормотал он. – Мне уже смотреть надоело, – пожаловался Мэт, и Ранд понял, что его друг подошел к нему и тоже неодобрительно рассматривает ворона. Друзья переглянулись, затем как один потянулись за камнями. Два камня летели точно… но ворон отшагнул вбок; камни просвистели там, где только что стояла птица. Захлопав крыльями, ворон опять склонил голову набок, без всякой боязни уставившись на юношей мертвенно-черным глазом, ничем не выказывая своего отношения к произошедшему. Ранд, оцепенев от ужаса, уставился на птицу. – Ты видел когда-нибудь ворона, который вел бы себя так? – спросил он негромко. Мэт, не отрывая взгляда от птицы, покачал головой: – Никогда. Да и вообще ни у какой птицы таких повадок не припомню. – Мерзкая птица, – раздался позади женский голос, мелодичный, несмотря на нотки отвращения, звучащие в нем, – ворону не доверяли и в лучшие времена. С пронзительным карканьем ворон так резко взмыл в воздух, что с кромки крыши на землю опустились два черных пера. Пораженные, Ранд и Мэт развернулись, провожая взглядами ворона, стремительно пролетевшего над Лужайкой и направившегося в сторону Гор тумана, которые поднимались за Западным лесом и, как обычно, упирались своими вершинами в облака. Птица превратилась в темное пятнышко на западе и вскоре исчезла из виду. Ранд перевел изумленный взгляд на женщину. Она тоже следила за полетом птицы, но теперь уже повернулась, и ее глаза встретились с глазами юноши. Ранд не мог вымолвить ни слова, он мог только смотреть, широко раскрыв глаза. Это, должно быть, и есть леди Морейн, и она во всем оказалась такой, как ее описывали Мэт и Ивин, во всем и даже больше. Когда Ранд услышал, как она назвала Найнив «дитя», то представил ее старой, что на поверку оказалось совсем не так. Он вообще не мог определить возраст незнакомки. На первый взгляд ему показалось, что она так же молода, как и Найнив, но чем дольше он смотрел, тем больше склонялся к мысли, что она старше Найнив. Вокруг больших темных глаз лежала печать зрелости, намек на то знание, которое никому не суждено обрести молодым. На миг Ранду почудилось, что ее глаза – глубокие омуты, в которых он вот-вот утонет с головой. И стало понятным, почему Мэт и Ивин назвали ее леди из преданий менестреля. Женщина держала себя с таким достоинством и властностью, от которых испытываешь чувство неловкости и от которых ноги становятся словно ватные. Хотя она была едва по грудь Ранду, но осанка делала ее рост таким, каким ему и следовало бы быть, и поэтому высокий Ранд чувствовал себя не в своей тарелке. Женщина совершенно не походила ни на кого, с кем Ранд встречался раньше. Широкий капюшон плаща обрамлял ее лицо и мягкие локоны темных волос. Он никогда не видел взрослую женщину с волосами, не заплетенными в косу; в Двуречье каждая девушка с нетерпением ждала того дня, когда деревенский Круг женщин объявит, что она уже взрослая и может носить косу. Одежды незнакомки тоже были необычными. Плащ, сшитый из небесно-голубого бархата, с богатым серебряным шитьем – листья, виноградные лозы, цветы шли по его краям. Платье, по сравнению с плащом более темного синего оттенка, в разрезах которого проглядывала кремовая ткань, переливалось, когда женщина двигалась. Шею ее обвивало ожерелье из тяжелых золотых звеньев; еще одна золотая, изящной работы цепочка, лежащая на волосах, поддерживала маленький сверкающий голубой камень на лбу. Широкий пояс плетеного золота охватывал талию леди, а на указательном пальце левой руки блестело золотое кольцо в виде змея, пожирающего собственный хвост. Ранду никогда не доводилось видеть подобного кольца, хотя он сразу узнал Великого Змея – символ еще более древний, чем само Колесо Времени. Наряднее, чем любые праздничные одежды, сказал Ивин, и он был прав. В Двуречье никто и никогда так не одевался. Никогда. – Доброе утро, миссис… э-э… леди Морейн! – Кровь бросилась Ранду в лицо из-за того, что он произнес это так неловко. – Доброе утро, леди Морейн! – эхом вторил ему Мэт, более благополучно, но не намного. Она улыбнулась, и Ранд поймал себя на мысли о том, сможет ли он сделать нечто такое, что стало бы предлогом оставаться с нею рядом. Он понимал, что она улыбается им всем, но казалось, улыбка предназначалась только ему одному. На самом деле все походило на то, что менестрелевы сказки обернулись былью. На лице Мэта застыла глупая улыбка. – Вы знаете мое имя, – сказала она довольным тоном. Как будто о ее приезде, сколь бы краток он ни был, не будут толковать в деревне целый год! – Но вы должны звать меня просто Морейн, а не леди. А как зовут вас? Прежде чем кто-то из юношей успел сказать хоть слово, вперед выскочил Ивин: – Меня зовут Ивин Финнгар, леди. Это я сказал им ваше имя, вот потому-то они его и знают. Я слышал, как его произносил Лан, но я не подслушивал. Никто вроде вас раньше не приезжал в Эмондов Луг. И еще в деревне будет на Бэл Тайн менестрель. А сегодня – Ночь зимы. Вы зайдете ко мне в дом? Моя мама печет яблочный пирог. – Надо будет заглянуть, – ответила Морейн, положив руку Ивину на плечо. Ее глаза блеснули радостным удивлением, хотя больше оно ни в чем не проявилось. – Я не знаю, насколько мне удастся сравниться с менестрелем, Ивин. Но вы все должны звать меня Морейн. – Она выжидающе взглянула на Ранда и Мэта. – Я – Мэтрим Коутон, ле… э-э… Морейн, – сказал Мэт и деревянно поклонился, затем, пунцовый от смущения, выпрямился. Ранд подумал, стоит ли ему делать что-нибудь наподобие того, как поступают мужчины в сказаниях, но, по примеру Мэта, лишь произнес свое имя. По крайней мере, сейчас язык у него не заплетался. Морейн перевела взгляд с него на Мэта и обратно. Ранд подумал, что ее улыбка – едва заметная, уголками губ – была теперь похожа на ту, которая обычно бывала у Эгвейн, когда та скрывала какой-нибудь секрет. – Пока я буду в Эмондовом Лугу, у меня, видимо, найдутся кое-какие небольшие поручения, – сказала Морейн. – Может, вы пожелаете помочь мне? Она засмеялась, услышав, как они заторопились согласиться. – Вот, – сказала Морейн, и удивленный Ранд почувствовал, как она вложила ему в ладонь монету и крепко сжала его кулак своими пальцами. – Не нужно, – начал было Ранд, но она отмахнулась от его возражений, одаряя монетой Ивина, а затем и Мэта, сжав ему руку точно так же, как и Ранду. – Конечно, нужно, – сказала она. – Вы же не можете работать за просто так. Примите это на память и храните у себя – и будете помнить, что согласились явиться ко мне, когда я попрошу об этом. Теперь между нами – узы. – Никогда не забуду, – пискнул Ивин. – Позже нам нужно будет поговорить, – сказала она, – и вы мне расскажете все о себе. – Леди… я хотел сказать, Морейн… – нерешительно начал Ранд, когда она повернулась. Женщина остановилась и взглянула через плечо, и он проглотил комок в горле, прежде чем продолжить: – Зачем вы приехали в Эмондов Луг? – Выражение ее лица не изменилось, но Ранду вдруг захотелось, чтобы он не задавал этого вопроса, хотя юноша и не понимал, почему у него возникло такое ощущение. Поэтому он сам поспешил все объяснить: – Прошу прощения, я не хотел показаться невежливым. Просто дело в том, что в Двуречье никто не приезжает, не считая купцов и торговцев, которые появляются, когда снег не слишком глубок и можно сюда добраться из Байрлона. Почти никто. И уж точно никто, кто был бы похож на вас. Люди из купеческой охраны говорят порой, что здесь самая глухомань, и, по-моему, так и должно казаться любому нездешнему. Мне просто интересно. Улыбка Морейн медленно исчезла, будто она что-то припомнила. Минуту она молча смотрела на Ранда. – Я изучаю историю, – произнесла Морейн наконец, – собираю старые сказания. Место, которое вы зовете Двуречьем, всегда интересовало меня. Когда могу, я посвящаю свое время изучению историй о том, что случилось когда-то здесь и в других местах. – Историй? – сказал Ранд. – Что вообще происходило в Двуречье, что заинтересовало бы кого-то вроде… я хочу сказать, что могло здесь когда-то случиться? – А как же еще называть наши места, если не Двуречьем? – добавил Мэт. – Так всегда его называли. – Когда вращается Колесо Времени, – сказала Морейн, наполовину про себя и устремив взор вдаль, – страны меняют множество названий. Человек носит множество имен, множество лиц. Различных лиц, но всегда это один и тот же человек. Однако никому не ведом Великий Узор, что плетет Колесо, даже Узор эпохи. Мы можем лишь наблюдать, и изучать, и надеяться. Ранд изумленно уставился на нее, не в силах вымолвить ни слова, даже спросить, о чем она сказала. Он не был уверен, что эти слова предназначались для них. Как отметил про себя Ранд, Ивин и Мэт будто онемели, а Ивин вдобавок стоял разинув рот. Морейн опять посмотрела на ребят, и все трое чуть встряхнулись, словно проснувшись. – Мы побеседуем позже, – сказала она. Никто не сказал в ответ ни слова. – Позже. Морейн направилась к Фургонному мосту, не ступая по траве, а словно скользя над ней. Плащ ее раздался в стороны, будто крылья. Когда она отошла, высокий мужчина, которого Ранд не замечал, пока тот не шагнул от парадной двери гостиницы, последовал за Морейн, положив руку на большую рукоять своего меча. Темное его одеяние имело серо-зеленый цвет, оно сливалось с листвой или тенью, а его плащ, который трепал ветер, принимал разные оттенки серого, зеленого, бурого цветов. Плащ этот временами, казалось, исчезал, сливаясь с тем, что было за ним. Длинные волосы мужчины, тронутые на висках сединой, были схвачены узким кожаным ремешком. На его обветренном лице, словно высеченном из камня, – сплошные грани и углы; морщин, вопреки седине в волосах, не было. Когда он двинулся, то Ранду он сразу напомнил волка. Проходя мимо троих ребят, он окинул каждого острым взглядом голубых глаз, холодным, как зимний рассвет. Он словно оценивал их в уме, и ни одна черточка его лица не выдала того, каким оказался итог. Мужчина ускорил шаг, чтобы догнать Морейн, затем пошел у нее за плечом, наклонившись к ней и что-то говоря. Ранд перевел дыхание, которое невольно сдерживал. – Это был Лан, – хрипло, как будто тоже старался не дышать, произнес Ивин. – Готов поспорить, что он – Страж. – Не будь дураком. – Мэт засмеялся неуверенным дребезжащим смехом. – Все Стражи – в сказках. Так или иначе, у Стражей доспехи и мечи все в золоте и драгоценностях, и они проводят жизнь на севере, в Великом Запустении, сражаясь со злыми тварями, и все такое прочее. – Он может быть Стражем, – упорствовал Ивин. – Ты что, видел на нем золото или драгоценные каменья? – иронически спросил Мэт. – У нас в Двуречье водятся троллоки? У нас же овцы! Знать бы, что могло такого интересного для нее случиться здесь. – Что-то да могло, – медленно произнес Ранд. – Поговаривают, гостиница стоит здесь тысячу лет, а может, и больше. – Тысячу лет одни овцы, – сказал Мэт. – Серебряная монета! – воскликнул Ивин. – Она мне дала серебряную монету! Подумать только, что я могу купить, когда появится торговец! Ранд разжал руку и увидел монету, которую ему вручила Морейн, и от удивления чуть не выронил ее. Он не сразу узнал толстую серебряную монету с выпуклым изображением женщины, удерживающей на высоко поднятой ладони язычок пламени, но он не раз наблюдал за тем, как Бран ал’Вир взвешивал монеты, что купцы привозили из дюжины стран, и имел представление о ее ценности. На такую уйму серебра в Двуречье можно вполне купить хорошего коня, и еще останется. Ранд посмотрел на Мэта и увидел то же ошеломленное выражение, что наверняка было сейчас и на его лице. Повернув ладонь так, чтобы монету мог заметить только Мэт, но никак не Ивин, он вопросительно поднял бровь. Мэт кивнул, и с минуту они обалдело глядели друг на друга. – Что за работу она имела в виду? – в конце концов промолвил Ранд. – Не знаю, – с твердостью в голосе сказал Мэт, – мне все равно. И я не истрачу ее. Даже когда появится торговец. С этими словами он засунул монету в карман куртки. Кивнув, Ранд медленно сделал то же самое со своей монетой. Он решил, что Мэт прав, хотя и не был уверен почему. Нельзя, раз монета досталась от нее. Он не смог сообразить, на что еще может пригодиться серебро, но… – По-твоему, я тоже должен сохранить свою? – Муки нерешительности ясно читались на физиономии Ивина. – Не должен, если не хочешь, – успокоил его Мэт. – Думаю, она дала тебе монету, чтобы ты ее на что-то потратил, – сказал Ранд. Ивин всмотрелся в монету, покачал головой и запихнул серебро в карман. – Я оставлю ее, – печально произнес он. – Еще остается менестрель, – сказал Ранд, и мальчишка просветлел лицом.