Невидимые пальцы коснулись Ранда, потянули за руки и за ноги, пытаясь утащить к горе. Тело дернулось, готовое подчиниться. Руки и ноги напряглись, будто он мог впиться пальцами рук и ног в камень. Призрачные струны обвили сердце, притягивая его, призывая к горному шпилю. Слезы заструились по лицу, и он осел на землю. Он чувствовал, как воля его вытекает, словно вода из дырявого ведра. Еще немного, и он пошел бы на зов. Он повиновался бы ему, сделал бы так, как приказывали. Внезапно он понял, что в нем осталось еще чувство – гнев. Подталкивать его, тянуть его, будто он овца, которую ведут в загон? Гнев свернулся тугим клубком, и Ранд вцепился в него, как тонущий хватается в наводнение за утлый плот. Служи мне, прошелестел голос, влезший в его застывшие мысли. Знакомый голос. Ранд был уверен: прислушайся он внимательней, и он узнает его. Служи мне. Ранд замотал головой, стараясь выбросить голос из головы. Служи мне! Он погрозил черной горе кулаком. – Да поглотит тебя Свет, Шайи’тан! Внезапно запах смерти окутал его. Над ним нависла фигура в плаще цвета запекшейся крови, фигура с лицом… Он не хотел видеть лица, смотрящего на него сверху. Он и думать не хотел об этом лице. Самая мысль о нем причиняла боль, превращая разум в горящие угли. Рука протянулась к нему. Не думая о том, что может сорваться с обрыва, он отпрянул в сторону. Нужно бежать. Как можно дальше. Он падал, переворачиваясь в воздухе, пытаясь кричать, но для крика не хватало воздуха, воздуха не хватало ни на что. Внезапно голые холмы исчезли, он больше не падал. Жухлая, побитая морозом трава сминалась под сапогами, она напоминала цветы. Он чуть не рассмеялся, увидев растущие тут и там деревья и кусты без единого листика, усеивающие холмистую равнину, что окружала его теперь. Позади в отдалении возвышалась одинокая гора, с обломанной и расщепленной вершиной, но от этой горы не веяло ни страхом, ни отчаянием. Простая гора, хотя здесь для нее – странное место: других гор поблизости не было. Возле горы протекала широкая река, на острове посреди реки раскинулся город, какой мог быть в сказаниях менестреля, город, окруженный высокими стенами, которые под теплыми лучами солнца отливали белизной и серебром. Со смешанным чувством облегчения и радости Ранд направился к этим стенам, за которыми – он откуда-то знал – обретет убежище и спокойствие души. Подойдя ближе к стенам, он различил устремившиеся ввысь башни, многие из них соединялись между собой чудными переходами, висящими в воздухе. Высокие арки мостов перекинулись с берегов реки к городу на острове. Даже издалека можно было разглядеть кружево каменной кладки пролетов этих мостов, кажущихся чересчур изящными и хрупкими, чтобы противостоять напору бурлящего под ними быстрого потока. За этими мостами – безопасность. Убежище. Вдруг морозный озноб пробежал по костям, холодный пот выступил у Ранда на спине, а воздух вокруг него стал отдавать сыростью и зловонием. Не оглянувшись, он бросился бежать – бежать от преследователя, чьи леденящие пальцы задели его спину и дернули за плащ, бежать от поглощающей свет фигуры с лицом, которое… Ему не удавалось припомнить лицо, один лишь ужас от него. Он не хотел вспоминать это лицо. Он бежал, и земля мелькала у него под ногами, неровные холмы и плоская равнина… ему захотелось завыть бешеной собакой. Чем быстрее старался он бежать, тем дальше отодвигались белые сверкающие стены и убежище. Они становились все меньше и меньше, пока не превратились в бледное пятнышко на горизонте. Холодная рука преследователя ухватила Ранда за ворот. Если эти пальцы коснутся его, то он сойдет с ума. Или хуже. Намного хуже. И в тот же миг, когда эта уверенность овладела им, он споткнулся и рухнул… – Неееееет! – завопил он. …И охнул, когда булыжники мостовой вышибли из него дух. С изумлением озираясь, он поднялся на ноги. Он стоял на дороге, ведущей к одному из тех переброшенных через реку чудесных мостов. Мимо Ранда шли улыбающиеся люди, люди, одетые в такие яркие одежды, что невольно вспоминался цветущий луг. Некоторые заговаривали с ним, но он не понимал их, хотя слова казались знакомыми. Лица были доброжелательны, и люди жестами приглашали Ранда идти вперед, через мост со сложным каменным узором, вперед, к сияющим с серебристыми проблесками стенам и высящимся за ними башням. Вперед, к убежищу, что ждало его там. Он слился с толпой, текущей через мост в город, сквозь массивные ворота, врезанные в высокие, первозданно чистые стены. За стенами начиналась страна чудес, где самое скромное здание выглядело дворцом. Как будто строителям приказали взять камень, кирпич, черепицу, изразец и создать такую красоту, от которой у смертного должно захватить дух. На любое здание, на каждый памятник нужно было смотреть широко раскрытыми от удивления глазами. Музыка плыла по улицам, сотня разных песен, но все они объединялись с гомоном толпы в одну величественную, преисполненную радости и гармонии мелодию. Ароматы нежных благовоний, острых пряностей, множества цветов, удивительных кушаний струились в воздухе, – здесь словно были собраны все самые приятные в мире запахи. Улица, по которой Ранд вошел в город, – широкая, вымощенная гладким серым камнем, – вела его прямо к центру. Впереди вырисовывалась самая большая и самая высокая в этом городе башня – ослепительно-белая, будто свежевыпавший снег. Эта башня стояла там, где для Ранда было убежище, и она олицетворяла собой знание, которое он искал. Но такого города Ранд никогда даже в грезах не видел. Разве будет иметь какое-то значение, если он ненадолго задержится на пути к башне? Он свернул в узкую улицу, где давали представление жонглеры, окруженные уличными торговцами, наперебой предлагающими неизвестные Ранду фрукты. Перед ним, дальше по улице, стояла белоснежная башня. Та же самая башня. Еще немного, подумал он и свернул за угол. В дальнем конце этой улицы тоже возвышалась белая башня. Он упрямо повернул на другую улицу, еще на одну, и всякий раз взор его натыкался на белую, как алебастр, башню. Ранд бросился бежать прочь от нее… и застыл, опешив. Перед ним вновь выросла белая башня. Он не решался оглянуться назад, опасаясь увидеть ее и там. Лица вокруг юноши по-прежнему были дружелюбны, но на них лежала теперь печать разбитой надежды – надежды, которую разрушил он. По-прежнему люди приглашали его идти вперед – но умоляющими жестами. Идти к башне. В их глазах застыло крайнее отчаяние, и лишь он мог выполнить их просьбу, лишь он мог спасти их. «Очень хорошо», – подумал он. В конце концов, башня была там, куда он и хотел попасть. Едва Ранд сделал первый шаг, как разочарование покинуло окружающих и их лица озарились улыбками. Они пошли вместе с ним, и маленькие дети усыпали его путь лепестками цветов. В замешательстве Ранд посмотрел через плечо, чтобы выяснить, кому предназначены эти цветы, но позади него были только радостно улыбающиеся люди, машущие ему руками. «Должно быть, цветы для меня», – подумал он и удивился, почему такая мысль вдруг не кажется ему необычной. Но мимолетное удивление сразу же растаяло; все было так, как и должно быть. Сначала запел один человек, затем к нему присоединился другой, и вскоре голоса всех зазвучали в величественном гимне. Ранд по-прежнему не понимал смысла слов, но множество переплетающихся созвучий провозглашали радость и спасение. Музыканты забавлялись в текущей вокруг толпе, присоединяя свои флейты, арфы, барабаны к всеобщему славословию, и все песни, что он слышал раньше, сливались воедино без единой фальшивой ноты. Вокруг Ранда танцевали девушки, обвивая его шею гирляндами из душистых цветов, осыпая цветами его плечи. Они улыбались ему, их восторженность росла с каждым его шагом. Он не мог не улыбнуться в ответ. Ноги сами хотели кружиться в этом танце, и едва он подумал об этом, как начал танцевать, причем так, будто знал все движения с рождения. Он запрокинул голову и засмеялся; ноги его ступали легче и быстрее, чем когда он танцевал с… Он не мог вспомнить имени, но оно и не казалось важным. Это твоя судьба, прошелестел голос у него в голове, и шепот нитью вплелся в победный гимн. Толпа, что несла Ранда, словно прутик на гребне волны, хлынула на гигантскую площадь в центре города, и сейчас он впервые разглядел, что белая башня возвышается над огромным, бледного мрамора дворцом, скорее изваянным, чем построенным, с гнутыми стенами, выпуклыми куполами, изящными, устремленными к небу шпилями. От этого великолепия Ранд в благоговейном трепете затаил дыхание. Широкая лестница из первозданно чистого белого камня вела от площади ко дворцу, и у подножия ступеней люди остановились, но песнь их зазвучала еще громче. Голоса нарастали, окрыляя его. Твоя судьба, прошептал голос, теперь настойчивый и энергичный. Он больше не танцевал, но и не остановился. Без колебаний он взошел по лестнице. Ему – туда. Наверху лестницы перед ним предстали массивные двери, покрытые орнаментом в виде завитков, столь сложным и искусным, что ему невозможно было представить себе резец такой тонкий, который бы вырезал его. Створки ворот распахнулись, и Ранд вошел. Ворота с гулким стуком, похожим на раскат грома, закрылись за ним. – Мы ждали тебя, – прошипел мурддраал. Ранд резко сел прямо, вытянувшись струной, глотая воздух и дрожа, тараща глаза. Тэм спал на кровати. Понемногу дыхание юноши выровнялось. Полусгоревшие поленья потрескивали в камине, возле каминного прибора аккуратная горка угля – кто-то побывал здесь, пока он спал, и позаботился об этом. На полу, у его ног, лежало одеяло: оно сползло, когда Ранд проснулся. Исчезла и изготовленная им на скорую руку волокуша, у двери висели плащи, его и Тэма. Не слишком твердой рукой Ранд утер холодную испарину с лица и задумался, не привлечет ли он внимание Темного, если назовет его по имени не наяву, а во сне. За окном сгустились сумерки; высоко в небе висела луна, круглая и толстобокая, над Горами тумана зажглись вечерние звезды. Ранд проспал весь день. Он потер ноющий бок. По-видимому, пока он спал, рукоять меча вдавилась ему в ребра. Нечего удивляться, что ему снились кошмары: затекший бок, пустой желудок, да еще и прошлая ночь. В животе у Ранда заурчало, он поднялся, потянулся и подошел к столу, где миссис ал’Вир оставила поднос. Юноша снял белую салфетку. Хотя он проспал довольно долго, говяжий бульон не остыл и хлебец с хрустящей корочкой был еще теплым. Здесь явно чувствовалась заботливая рука миссис ал’Вир – она принесла другой поднос. Раз она решила, что тебе нужно поесть горячего, то не отступится, пока еда не окажется у тебя внутри. Ранд с жадностью глотнул немного бульона, положил на ломоть хлеба мясо и сыр, накрыл сверху еще одним куском хлеба и сунул все это в рот. Откусив пару раз сколько смог, он вернулся к кровати. Похоже, миссис ал’Вир не обделила своим вниманием и Тэма. Он был раздет, вычищенная одежда аккуратно сложена на прикроватном столике, одеяло подтянуто к самому его подбородку. Когда Ранд коснулся лба отца, Тэм открыл глаза. – Вот и ты, мальчик мой! Марин говорила, что ты здесь, но я даже сесть не мог, чтобы взглянуть на тебя. Она сказала, ты очень устал, и, по ее мнению, не стоит тебя будить только ради того, чтоб посмотреть на тебя. Даже Брану переубедить ее не под силу, если она вобьет себе что-то в голову. Голос Тэма был слаб, но взгляд – ясен и тверд. Айз Седай была права, подумал Ранд. Отлежавшись, отец будет здоров, как и прежде. – Может, тебе принести чего-нибудь перекусить? Миссис ал’Вир тут поднос оставила. – Она меня уже накормила… если так можно сказать. Одним бульоном сыт не будешь, а больше ничего не дала. Как не быть плохим снам, если у человека один бульон в… – Тэм неловко выпростал руку из-под покрывала и прикоснулся к мечу на поясе у Ранда. – Значит, это был не сон. Когда Марин сказала мне, что я заболел, мне подумалось, что я… Но с тобой все в порядке. Это самое главное. Что с фермой? Ранд глубоко вздохнул: – Троллоки перебили овец. Думаю, и корову они же увели, а дому требуется большая уборка. – Он выдавил слабую улыбку. – Нам повезло больше, чем другим. Полдеревни сожжено. Ранд рассказал Тэму обо всем, что случилось, или почти обо всем. Тэм слушал внимательно и задавал точные вопросы, так что скоро Ранд уже рассказывал о своем возвращении из леса в дом, на ферму, отсюда недалеко было и до убитого им троллока. Ему пришлось рассказать и о том, как Найнив заявила, что Тэм умирает, – чтобы объяснить, почему лечением занялась не Мудрая, а Айз Седай. При этом известии – Айз Седай в Эмондовом Лугу – у Тэма расширились глаза. Но Ранд не счел необходимым касаться каждого шага путешествия с фермы, или своих страхов, или мурддраала на дороге. И уж естественно, он ни словом не обмолвился о своих кошмарах, привидевшихся ему подле постели отца. Тем более юноша не видел никаких причин упоминать о бессвязном горячечном бреде. Не время. Правда, еще оставался рассказ Морейн: избежать его было нельзя. – Что ж, такой рассказ сделал бы честь менестрелю, – тихо произнес Тэм, когда Ранд закончил свою историю. – Чего же хотели троллоки от вас, ребята? Или сам Темный, да поможет нам Свет? – По-твоему, она лгала? Судя по словам мастера ал’Вира, она сказала правду: напали только на две фермы. И про дом мастера Лухана, и про дом мастера Коутона – тоже правда. Минуту Тэм задумчиво молчал, потом произнес: – Перескажи-ка мне, что она говорила. Припомни в точности ее слова – что она говорила. Ранд постарался вспомнить. Кому когда-либо приходилось вспоминать точные слова, которые он слышал? Ранд пожевал губами и почесал затылок, и понемногу копание в памяти дало свои плоды. – Больше мне ничего не приходит на память, – закончил он. – Я не совсем уверен, что она сказала именно так, но точнее вспомнить не могу. – Годится. Все так, да? Видишь ли, парень, Айз Седай – хитроумны. Они не лгут тебе прямо в глаза, но правда, которую говорят Айз Седай, – не всегда та правда, о которой ты думаешь. Будь с нею настороже. – Я слышал сказания, – с обидой ответил Ранд. – Я не ребенок. – Да, ты не ребенок, конечно же. – Тэм тяжело вздохнул, потом досадливо пожал плечами. – Мне бы надо пойти вместе с тобой. Мир вне Двуречья ничего общего не имеет с Эмондовым Лугом. Вот и настал удачный момент, чтобы порасспросить Тэма о том, как он ушел из Двуречья, и обо всем прочем, но Ранд им не воспользовался. Наоборот, он оторопел. – Только и всего? Я думал, ты попробуешь уговорить меня выкинуть эти мысли из головы. Мне казалось, у тебя найдется сотня причин, чтобы я не уходил. Ранд понял: в душе своей он лелеял надежду, что у Тэма будет эта сотня причин, и причем убедительных. – Может, и не сотня, – хмыкнул Тэм, – но кое-какие причины на ум пришли. Только немногого они стоят. Если троллоки явились за тобой, то в Тар Валоне ты будешь целее, чем где-нибудь тут. Только заруби себе на носу: будь осторожен. У Айз Седай свои причины, чтобы поступать так или иначе, и эти причины – не всегда те, о которых думаешь ты. – Менестрель что-то похожее говорил, – медленно произнес Ранд. – Значит, он знает, о чем говорит. Слушай чутко, думай крепко и не распускай язык. Вот добрый совет для любых дел вне Двуречья, но особенно – с Айз Седай. И со Стражами. Сказать что-то Лану – все равно что сказать Морейн. Коли он Страж, то связан с нею узами, будь уверен, – как и в том, что этим утром взошло солнце, и нет у него такого секрета, который останется тайной для нее. Ранд мало что знал об узах между Айз Седай и Стражами, хотя эти узы играли важную роль во всех известных ему сказаниях о Стражах. Что-то такое, имеющее отношение к Силе, дар Стражу или, может, нечто вроде обмена. Как утверждали предания, Стражи получали от этого всяческие блага. Они выздоравливали гораздо быстрее, чем другие люди, могли намного дольше обходиться без сна, без воды и еды. По общему мнению, еще не видя троллоков, они могли ощущать присутствие их, окажись те поблизости, как и прочих созданий Темного, – этим объясняется попытка Лана и Морейн предупредить деревню еще до троллочьего нападения. О том, что приобретали Айз Седай, сказания умалчивали, но Ранд ни на минуту не поверил бы, что они от этого ничего не имели. – Я буду осторожен, – сказал Ранд. – Просто хотелось бы знать, с какой стати. Нет же никакого смысла. Почему я? Почему мы? – Я тоже хотел бы знать, мальчик мой. Кровь и пепел, мне тоже хотелось бы это знать. – Тэм тяжело вздохнул. – Ладно, что проку в стараниях загнать разбитое яйцо обратно в скорлупу? Когда тебе нужно уходить? Через день-другой я встану на ноги, и мы сможем подумать о том, чтобы завести новое стадо. У Орена Доутри имеется хороший скот, которым он, может, захочет поделиться, раз уж с выпасами туго, да и Джон Тэйн не откажет. – Морейн… Айз Седай распорядилась, чтобы ты оставался в постели. Недели, она сказала. – Тэм открыл было рот, но Ранд продолжал: – И она договорилась об этом с миссис ал’Вир. – Гм. Что ж, может, я сумею переубедить Марин. – Особой надежды, однако, в голосе Тэма не слышалось. Он бросил на Ранда острый взгляд. – Судя по тому, как ты постарался увильнуть от ответа, уходить тебе нужно очень скоро. Завтра? Или сегодня вечером? – Сегодня вечером, – тихо произнес Ранд, а Тэм опечаленно кивнул: – Да. Что ж, если это должно быть сделано, то лучше не мешкать. Ну а насчет «недель» мы еще посмотрим. – Он дернул за одеяло больше с раздражением, чем с силой. – Наверное, через несколько дней все равно я двинусь за тобой. Нагоню по дороге. Посмотрим, сумеет ли Марин удержать меня в постели, когда я захочу встать. Раздался легкий стук в дверь, и в комнату сунул голову Лан. – Быстрее прощайся, овечий пастух, и идем. Возможны неприятности. – Неприятности? – переспросил Ранд, и Лан не терпящим возражений тоном рявкнул на него: – Именно! Поторапливайся! Ранд поспешно схватил плащ. Он стал расстегивать ремень меча, но Тэм остановил его: – Оставь себе. Тебе он наверняка пригодится больше, чем мне, а лучше бы – будь на то воля Света – никому из нас. Будь осторожен, парень. Слышишь? Не обращая внимания на непрекращающееся ворчание Лана, Ранд наклонился и крепко обнял Тэма: – Я вернусь. Обещаю тебе! – Конечно вернешься, – засмеялся Тэм. Он слабой рукой прижал к себе на прощание Ранда и похлопал его по спине напоследок. – Я знаю. К твоему возвращению у меня будет вдвое больше овец, чтоб тебе было чем заняться. Теперь иди, а не то этот приятель еще ненароком поранится. Ранд помедлил, пытаясь найти слова, чтобы спросить о том, о чем не хотел спрашивать, но Лан, не вытерпев ожидания, вошел в комнату, схватил юношу за руку и выволок его в коридор. Страж был облачен в матово поблескивавшую металлом рубаху серо-зеленых чешуйчатых доспехов. Голос Лана срывался от гнева: – Нам нужно торопиться! Тебе непонятно слово «неприятности»? В коридоре уже ждал Мэт, в плаще и куртке, с луком в руке. На поясе его болтался колчан. Мэт беспокойно качался на пятках и поглядывал в сторону лестницы. Во взгляде его читалось нетерпение пополам со страхом.