Помолчав, Слава твердо ответил: – Но для меня это важно. – Ты можешь просто собрать его и не спорить со мной за двадцать минут до начала рабочего дня? Слава не продолжил спор. Мики, напуганный разговором на повышенных тонах, перестал сопротивляться и второпях натянул на себя вещи, надев футболку задом наперед (перенадевал уже в коридоре). Когда они вышли за порог квартиры, Лев ушел, не поцеловав Славу на прощание, – просто забыл. Впервые забыл об этом. Потом, когда эмоции схлынули, он много думал о раздражении, охватившем его в тот момент. Конечно, он и раньше раздражался на Славу: когда тот, дразня Льва, называл красавчиками других мужчин, или когда надевал рваные джинсы в тридцатиградусный мороз, или когда в десятый раз подряд заставлял смотреть с ним первый сезон «Теории большого взрыва». Но он еще никогда не злился на Славу из-за каши, ребенка и опоздания на работу. «Наверное, это оно», – подумал Лев. Вечером, вернувшись домой, он встретил Славу долгим глубоким поцелуем (компенсация за его отсутствие утром) и сказал: – Собирайся, у меня для тебя сюрприз. Слава обернулся на детскую. – А Мики? – Я позвонил твоей маме, она придет через десять минут. – Ты говорил с моей мамой? – опешил Слава. – Да. – А моя мама говорила с тобой? – Это удивило его еще больше. Лев снова утвердительно кивнул. – Она останется с ним ночевать. – А где будем ночевать мы? – уточнил Слава, прищуриваясь. Лев улыбнулся. – Не здесь. Тогда и появился дом на берегу Обского моря. В начале марта, когда сосновые леса утопали в снегу, дом выглядел как скандинавская мечта об уединенной жизни: маленький (со спальней, гостиной, кухней и чердаком), но уютный, пахнущий древесиной и свежим ремонтом. Они провели в нем одну ночь – ту, когда впервые за год родительства можно было заниматься сексом со звуком, – а утром Лев сказал: – Давай его купим. Они лежали на просторной кровати, Слава, прильнув к его плечу, вздохнул: – Думаю, мы не можем его купить. Недавно они купили «Киа Соренто», и это был предел их возможностей. Дом на берегу моря, пусть и самодельного, стоил куда дороже. – Сейчас не можем, – согласился Лев. – Но через пару лет… Слава засмеялся. – Доктор, вы намерены разбогатеть? – Мне доплачивают за вредность, – в тон ему ответил Лев. – О, хоть где-то твоя вредность пригодилась. Лев потянулся к подушке (на той огромной кровати их было четыре штуки) и легонько хлопнул ею Славу по голове. Тот, не оставшись в долгу, нанес ответный удар. Они засмеялись, завязалась шуточная потасовка: Лев попытался выхватить подушку из Славиных рук, дернул на себя, и Слава – нос к носу – упал на него сверху. Темно-карие глаза прошлись нежным взглядом по губам, а затем, бегло изучив лицо, поймали взгляд Льва, и тот замер, ощутив приятную щекотку в груди. Как будто не прошло пяти лет. – Давай сделаем все, чтобы это сохранить, – шепотом попросил Лев. Слава понял его, и Лев догадался: он почувствовал то же самое. – Давай. Через два года это стал их дом. Они провели в нем почти семь лет – каждые выходные, каждый отпуск, каждые Микины «в гости к бабушке», каждую поездку в летний лагерь. В общем, каждый день жизни, в который можно было не помнить, что у них есть ребенок. Они смотрели фильмы, ели мороженое, читали друг другу вслух, занимались сексом, плавали в море, гуляли по берегу, встречали закаты, встречали рассветы (потому что все равно не спали) и чувствовали, что этот мир принадлежит только им. В доме действовало правило: «Мы поговорим о Мики в понедельник». Неважно, какой был день недели, и неважно, приехали они на выходные или на несколько недель: пока они в доме, они не говорили о Мики. Год назад, конечно, это правило включило в себя и Ваню, но формулировка не изменилась: если кто-то один начинал обсуждать проблемы детей, второй напоминал: «Мы поговорим о Мики в понедельник». Это был лучший дом на свете. Как будто они построили шалаш из стульев, накрылись одеялом и спрятались от остального мира. Это сработало. Как будто сбылась детская мечта. Они ни разу в нем не поссорились. А теперь продали. Лев понимал, что это правильное, рациональное, взрослое решение, но противился ему всем нутром. Слава говорил, что деньги будут нужнее в Канаде, и Лев согласно кивал, потому что правда, но тут же спорил: – Но это же… наш дом. – Я понимаю, – заверял Слава. – Но зачем нам здесь «наш дом», если мы будем там? Льву нечего было на это возразить. По крайней мере, он убедил Славу не продавать квартиру: и убеждение это сработало только потому, что в глубине души они оба знали, чья она на самом деле. По совести, а не по бумагам. Но с домом все было сложнее. Потом Слава решил избавиться от машины. – Зачем ее перевозить? – спрашивал он. – Это будет стоить дороже, чем купить новую. Лев сразу вспомнил все: как они выезжали к морю, как Мики пролил сок на заднем сиденье, как они слушали «Богемскую рапсодию» на полной громкости, открыв окна, словно в «Мире Уэйна». – Нет, только не машину! – запротестовал он. – Лев, она старая… – Сам ты старый! – Кто бы говорил! Он перешел на мольбу: – Пожалуйста, давай оставим машину. Слава тяжко вздохнул. – Почему это так важно? Лев посмотрел ему в глаза и сказал самое честное, что вообще когда-либо говорил за свою жизнь: – Потому что мы едем в какую-то срань за тридевять земель, и у меня не будет ни одного напоминания об этом месте, где я встретил тебя и попал в лучшую версию своей жизни. Слава, улыбнувшись, показал ямочку на щеке и справедливо возразил: – Но там буду я. Мы создадим новые воспоминания. Новые «наши места». Разве это не лучше? – Не лучше, – по-детски возразил Лев. Он не знал, как ему объяснить. Не знал, как рассказать Славе, что с того момента, как они начали готовиться к переезду, ему кажется, что они прощаются. Что он мог сказать? «У меня плохое предчувствие»? Но он же не из тех, кто верит в «предчувствия». Он рациональный. По крайней мере, пытается таким быть. – Ты романтичный, – сказал Слава, улыбнувшись. – Ничего подобного. – Во всем видишь какой-то символизм, – продолжил тот, не слушая возражений. – Это круто. – Нет, не вижу. Он посмотрел на Льва с хитрой усмешкой. – Можем тогда не брать с собой эту стремную биту, которой двадцать с хером лет? Лев нахмурился. – Не можем. Слава рассмеялся. Он отстоял перед ним квартиру, машину, биту, но дом отстоять не смог. И чем дольше тосковал по нему, тем явственней понимал, что это не тоска по дому – это обида на Славу. Напарник, с которым ты строил шалашик в детстве, раскурочил его и сказал, что больше не хочет играть. Уходя, прихватил с собой стул.