— Все хорошо, я здесь. Рядом, — прошептал, проводя по ее волосам успокаивающим поглаживанием. — Не отпускай меня, — попросила она чуть слышно. — Не отпущу, — пообещал, понимая, что по-другому теперь уже точно не сможет. Не отдаст никому и не отпустит. Еще какое-то время я приходила в себя и все поглядывала с жадным интересом на распахнутое окно, через которое внутрь проникали последние лучи заходящего солнца. Мэдок это заметил и поспешил увести меня из зеркальной галереи от греха подальше, чтобы мне вдруг не взбрело в голову «прогуляться» на свежий воздух. Пока шли к лестнице, я ловила в зеркалах свое слегка ошалелое отражение, напоминая самой себе приболевшее привидение. — Ты ведь говорил, что внушение на нэймесс не действует. — Меня этому учили, да я и сам не раз в этом убеждался. Но ты опять меня удивила. — Мэдок невольно поморщился, когда я, все еще ощущая дрожь в коленях, попыталась на него опереться. Только сейчас заметила окровавленные ошметки рубашки и мысленно обрушилась на себя отборной бранью. — Господи, совсем забыла! Ты же ранен! А я тут висну на тебе, как мартышка! Где вообще все? Тебе срочно нужно к целителю! Ты победил? Что с Доуном? Это все Одель! Это она опоила меня какой-то дрянью, из-за которой я весь день чувствовала себя лунатиком. Вроде бы и понимала, что со мной что-то не так, но ничего не могла с собой поделать. Еще и тебе за завтраком предлагала… это. Я тараторила, захлебывалась словами, спеша рассказать ему все и сразу. В голове быстро прояснялось, и к чувству страха, негодования, праведного гнева прибавилась жгучая ревность. Это же надо было такое ляпнуть! Отправить эту белобрысую мерзавку в постель к моему мужчине! — Я бы все равно не последовал твоему совету, Лиза, — улыбнулся Мэдок, хоть улыбка эта тут же смешалась с болезненной гримасой. Было видно, этот Стальной паук, Доун, хорошенько его отделал. Не пожалел ни магических сил, ни физических. Выродок. — Одель, кстати, собирается свидетельствовать против тебя на том непонятном суде, который затевает Рейкерд. Я продолжала тараторить, не способная умолкнуть, до тех самых пор, пока на лестнице нас не перехватили стражники, советники, придворные. Людей было много, много лиц, назойливо мельтешивших перед глазами. Кто-то поздравлял Мэдока с победой, кто-то недоумевал, спрашивая, куда это он сорвался, вместо того чтобы принимать поздравления от нынешнего владыки и своих без пяти минут подданных. Мелькали в обступившей нас толпе и другие лица — Марлен, Паулины и Винсенсии. Вот я заметила Одель, и наши взгляды встретились. При виде меня, живой и невредимой, Ротьер побледнела и попыталась скрыться, но не позволил Мэдок. Хальдаг велел схватить предательницу и запереть до дальнейшего разбирательства. Остальных невест, и меня в том числе, отправили отдыхать в выделенные нам покои. До начала праздника оставалось несколько часов. Этого времени должно хватить, чтобы я хоть немного пришла в себя и переварила мысль, что чуть не распрощалась с жизнью. По распоряжению де Горта возле покоев каждой наины выставили стражу, а ко мне еще и вейра приставили. На Морса было больно смотреть. Он не заговаривал со мной, как обычно, опасаясь, что поблизости может находиться вейр какого-нибудь из хальдагов (да и я тоже по этой же причине блокировала свои мысли), но выглядел так, будто сам готов прямо сейчас выброситься из окна. Было очевидно, что Морсик переживает. Ругает себя за то, что недосмотрел, не учуял опасность, не опередил своего хозяина. — Все хорошо. Правда, — сказала я вслух и нежно погладила дога по холке. — Я в порядке. Цела и невредима — видишь? Не ругай себя. Ты ведь не мог знать, что эту фырсу подкупили. Никто не знал. В ответ вейр заскулил так жалобно, что у меня сердце сжалось до состояния сушеного инжира. — Лучше давай порадуемся за Мэдока. До сих пор не верится, что он победил. Я действительно искренне радовалась за хальдага и бедолаг-пришлых, у которых, возможно, теперь появился шанс на спасение. И вместе с тем… грустила. Понимала, что мне так или иначе нет места в этом мире, а значит, придется его покинуть. А он останется здесь. Станет королем… Женится. Я же вернусь к своей прежней, такой обычной, бесцветной жизни. Оставаться здесь рискованно. В любой момент тот, кто меня сюда призвал, может раскрыть всему Харрасу, кто я на самом деле такая. Или меня может погубить Шарес. Или, чтобы выжить, я начну клянчить у Мэдока силу и в конечном итоге мутирую. Мать Филиппы продержалась несколько лет, поддерживаемая магией и любовью мужа, но я не желаю такой судьбы ни для себя, ни для Мэдока. Ему нужно мир менять, а не с влюбленной иномирянкой нянчиться. Кажется, я ненадолго задремала, удобно устроившись в кресле возле камина. Полумрак в комнате, шелест ветра за окном и треск поленьев, пожираемых огнем, помогли забыться, отвлечься от грустных мыслей, погрузиться в короткий сон. Глаза открыла, лишь почувствовав в спальне чье-то присутствие. Сонно оглянувшись, увидела де Горта, опустившегося на край кровати, и радостно улыбнулась. Хальдаг уже успел переодеться, привести себя в порядок, хоть цвет лица по-прежнему оставлял желать лучшего. Было видно, события последних дней и сегодняшний поединок отняли у него все силы и едва не свели его в могилу. Ему бы сейчас подзарядиться. — Ты как? — Я приподнялась в кресле и продолжила скользить по де Горту внимательным взглядом. — Неплохо. А ты? — Сонная, немного уставшая, но в целом в порядке. Как рана? Мэдок посмотрел на свою руку, усмехнулся беспечно: — Ничего серьезного, могло быть и хуже. Как, например, у Доуна. Я взволнованно облизнула губы. — Он… он умер? — Выжил, но на всю оставшуюся жизнь останется уродом. И, скорее всего, потеряет все. Он нарушил кодекс Стальных лордов, пытался проложить себе дорогу к трону подлостью и интригами и теперь должен будет за это ответить. Вот это я понимаю новость! Точно могу сказать, день прожит не зря, и сегодня на пиру нам будет что отмечать. Я довольно улыбнулась, а потом спросила: — А что будет с Одель? Она призналась? Мэдок кивнул: — Во всем. Назвала имя хальдага, сообщника Доуна, который вложил в твое сознание мысли о самоубийстве. — Стальной невольно сжал руки в кулаки и скривился. — Его уже арестовали и будут судить. Одель раскаялась и умоляла о снисхождении. Думаю, ее запрут в какой-нибудь богиней забытой обители. Возможно, даже навсегда. — Она призналась и в сговоре с королевой? — И в этом тоже, — подтвердил Мэдок. — На допросе присутствовали старшие лорды, поэтому Рейкерду вряд ли теперь удастся состряпать против меня дело. Я поговорил с остальными наинами. Марлен и Винсенсию Трияна не рискнула втягивать, видела, что они не пойдут против меня, а вот Паулину попыталась. — И что она сказала? Ох, неужели и Полька тоже решила переметнуться на темную сторону? Мэдок неопределенно пожал плечами: — Горячо заверяла, что сразу отказалась, и, наверное… я ей верю. Паулина действительно меня любит и не причинила бы мне вреда. К сожалению, я не могу ответить ей взаимностью. Меня так и подмывало спросить: «А кому можешь?», но это было бы глупо. Глупо и не к месту. К чему признания, если мне следует как можно скорее убираться с Шареса? В том числе и ради Мэдока. — И что теперь? — Я подняла на хальдага глаза, а в ответ услышала хриплое: — Иди ко мне, Лиза. Я весь день мечтал о поцелуе своей наины. А мечты у нас, оказывается, одинаковые. Соскользнув с кресла, приблизилась к своему Стальному принцу. Он обнял меня за талию, мягко привлек к себе и потянулся к моим губам. А я потянулась к нему в ответ, едва не задохнувшись от нахлынувшего чувства, когда наши губы соприкоснулись. Так сладко и горько одновременно мне еще никогда не было. — Не смогу тебя отпустить… Не хочу, — шептал Мэдок, и его шепот перемежался с умопомрачительными поцелуями. То дразняще-медленными, как будто искушающими, то глубокими, нетерпеливыми, жадными. — А я не хочу уходить. Но придется… Казалось, будто я снова под гипнозом. Сознание быстро заполнялось хмельным туманом, и точно такая же дурманная хмарь затягивала спальню. Даже не сразу сообразила, что в ней нет больше вейра. Морок исчез, словно его и не было. — Тогда я пойду за тобой. На Землю. — Мэдок крепче сжал меня в объятиях, будто боялся, что исчезну прямо сейчас. — Ты нужен здесь. Теперь ты король, — прошептала я чуть слышно и снова едва не утонула в сладостной горечи нашего поцелуя. Он не ответил. Просто в какой-то момент нам стало не до разговоров и обсуждений, кто и к кому в какой мир переселится. Потом… Все потом… Сейчас имели значение только я и он. Будь с нами в комнате Илсе, бедняжка уже рвала бы на себе волосы, наблюдая за тем, как Мэдок нетерпеливо расправляется с нарядной шнуровкой корсажа. Как запускает пальцы в мою прическу, нисколько не заботясь о ее сохранности. Да и мне сейчас было все равно, как мы выглядим, где находимся и что с нами будет, когда окажемся за пределами этой комнаты. Хотелось забыться, хотя бы на короткое время. Ни о чем не думать, ни про что не вспоминать. Утонуть в этом всепоглощающем чувстве и в глазах моего Стального героя. Чувствовать, как его губы в пряной ласке скользят по изгибу шеи, как смыкаются на груди, дразня и лаская через тонкую ткань сорочки, срывая с моих губ тихие стоны удовольствия. Еще и еще… Снова… и снова… Смутно помню, как меня раздели и как я оказалась на постели, наслаждаясь накрывшей меня тяжестью сильного мужского тела. Зато хорошо помню жар его ладоней, нетерпеливо скользящих по бедрам, и огонь желания в колдовских глазах, в которых я потерялась раз и навсегда. Прикосновения губ к коже и нетерпеливые ласки, заставляющие балансировать, как на острие ножа, на грани удовольствия, в которое так не терпелось сорваться, но всякий раз, когда уже готова была это сделать, он останавливался, продлевая мгновения нашего единения. — Не хочу, чтобы это заканчивалось, — шептал, жадно целуя, соединяясь со мной в едином ритме. — Хочу быть с тобой всегда. Моя наина… Моя… В нем, этом ритме, бились наши сердца. С каждой секундой все быстрее, все резче, пока меня не накрыло волной ни с чем не сравнимого наслаждения. Глухо зарычав, Мэдок сорвался в него за мной следом. Уже потом, перекатившись на спину спустя, кажется, вечность, обнял меня, прижал к себе крепко.