– Oletko nahnyt jotain epailyttavaa? – с трудом воспроизвел я подходящую фразу, вопросив что-то на тему того, не увидел ли он, часом, кого-то «постороннего». Подозреваю, что применительно к зимнему военному лесу это прозвучало несколько диковато. Рассуждая логически – откуда здесь посторонние и кто для них вообще может быть посторонним? – Ei, – сказал явно ничего такого не видевший тракторист. Все верно – нигошеньки-то он не видел и никого не встретил. И, прежде чем я придумал, о чем бы еще его спросить, дабы потянуть время, справа от трактора, совершенно неожиданно для его водителя, возникла (ну словно из сугроба выросла!) знакомая фигура Смирнова, резко махнувшая правой рукой, целясь куда-то вверх. Что именно он сделал, я так и не успел понять, но после этого водила беззвучно сполз со своего сиденья влево, навалившись прямо на бак с топливом. Вот так вот просто, раз – и он уже покойник. Нет, я бы точно так не смог. Отбросив подальше трофейную каску (голова в ней замерзла зверски, практически до онемения), я натянул нагретую за пазухой шапку и взял ППД на изготовку. За эти считаные секунды рядом с мерно тарахтящим трактором нарисовался Кузнецов. Было видно, как они вдвоем стягивают с машины труп тракториста, а Кузнецов сноровисто облачается (прямо поверх маскхалата) в шинель и шапку покойника. Потом я помог Смирнову оттащить остывающий труп финна за деревья. Маскировать его смысла не было, поскольку следы волочения все равно остались на снегу, да и натоптали мы на месте остановки трактора тоже изрядно. Оставшаяся за деревьями троица, приподняв головы из снега, смотрела на эти наши манипуляции с некоторым обалдением. – Все в волокушу, – скомандовал им Смирнов. Я молча утвердительно кивнул. С погрузкой возникла некоторая заминка. Сначала пришлось отогнуть заснеженный брезент и затолкать туда лыжи и винтовки. А уж затем и мы сами уселись на пропахшую бензином и соляркой дощатую платформу волокуши, позади бочек с топливом. Смирнов притулился с левого края, чтобы иметь возможность мгновенно соскочить. Потом Кузнецов натянул брезент нам на головы (чтобы со стороны, по крайней мере спереди, не было видно, что в волокуше везут людей – очень разумно), взгромоздился на место водителя и прибавил оборотов. Трактор заревел и затрясся, а потом, лязгнув сцепкой и деталями ходовой части, наконец, тронулся. Ошибиться с маршрутом было сложно, поскольку новый водитель «Катерпиллера» держался хоть и прилично заметенной, но все-таки довольно отчетливо видимой на снегу колеи. При этом мы видели из волокуши только то, что происходило сзади и немного по сторонам. В общем, мы ехали. В вони солярного выхлопа по сторонам медленно уползал назад зимний лес. Потом наш трактор немного сбавил ход. – Гляньте, товарищ командир! – ткнул меня в плечо Смирнов, показав в сторону. Я на всякий случай активировал «СНА» и соскочил с волокуши на укатанный трактором снег. В «тепловизионном» режиме я ничего не увидел, а вот глянув туда, куда он указывал, узрел два торчавших из снега, по сторонам от тракторной трассы, деревянных то ли столба, то ли очень толстых и длинных кола. Сами они были старыми, а вот таблички на них выглядели куда новее. На левом столбе, на покрашенном в белый цвет фанерном прямоугольнике, было написано (с каллиграфической четкостью, но явно от руки, без трафаретов – небось какого-нибудь подвернувшегося писарчука привлекли) черной масляной краской «Ei merintaa!», чуть повыше скалился с другой белой фанерки очень довольный зубастый череп с двумя нарисованным под ним перекрещенными берцовыми костями. А справа, на втором столбе, отчетливо белели еще два куска фанеры, с надписями «Avasti!» и «Vaalallisesti!». Похоже, эти запретительные таблички развесили здесь совсем недавно. И еще один характерный момент – от этих самых столбов проторенная гусеницами колея раздваивалась. Вторая, заметенная значительно сильнее, но все же еще видимая колея шла не вправо, к узкоколейке, а прямо на восток, как раз в ту сторону, откуда пришли мы и где сидели в «котлах» окруженные части РККА. Похоже, именно в ту сторону и ездил этот самый, уничтоженный нами танк – все более-менее сходилось. – Товарищ майор, – спросила из глубины капюшона трофейного маскхалата летчица Заровнятых (почему-то, несмотря на шум трактора, шепотом): – А чего там написано? – Стой! Опасно! Проход воспрещен! – перевел ей Смирнов, еще до того как я успел вернуться в волокушу и открыть рот. – Там что, действительно так опасно? – удивилась и где-то даже испугалась лейтенантша. – Не обращайте внимания, – успокоил ее я. – Похоже, простая предосторожность. У них же тут секретный, мать его так, объект, или что-то вроде того… Больше меня ни о чем не спрашивали. Нервная обстановка, когда едешь непонятно куда (а точнее – прямиком в лапы к врагу), ожидая каждую минуту выстрела в упор, или иных поганых сюрпризов, разговорам как-то не способствовала. Наконец-то прессующий собой свежие сугробы трактор въехал на хутор, миновав частично видимую из снега изгородь из толстых, добротных жердей. Дальше потянулись дома, сараи и прочие «надворные постройки». Мой «СНА» показал впереди одинокую красную метку, а затем, в свете фары, у изгороди правее нас, я, не без труда выглянув из-под брезента, уже и чисто визуально узрел некстати нарисовавшегося на нашем пути очередного финского солдата (стало быть, сегодня вредный «сержант Аххо», о котором нас предупреждал покойный Антисамотыко, все-таки выставил часового, ну-ну) в шинели и ушанке, с винтовкой на плече и уже привычной брезентовой сумкой с британским «резинотехническим изделием номер 1» (это не то, что вы подумали, ребята, презерватив – это «резинотехническое изделие номер 2», а «номер 1» это всего лишь противогаз) на груди. На мой взгляд, мерзнуть здесь этот воин мог только с одной целью – встретить трактор, а потом пойти и доложить господину сержанту о том, что транспорт проследовал в нужном направлении. Ну а затем уже господин сержант мог с чистой совестью докладывать по телефону своим «господину лейтенанту и господину капитану» о том, что «топливо прибыло», или что-то вроде того. Других вариантов тут как-то не возникало. – Karnevalli! – выдал со всего места Кузнецов, прежде чем солдат успел что-либо спросить или, к примеру, разглядеть, что тракторист сегодня какой-то явно незнакомый. – Kirkko! – отозвался солдат, без малейших эмоций. И, еще до того как он это сказал, Смирнов, словно чем-то больно укушенный, рванул из волокуши. Было такое ощущение, что он практически не проваливался в снег, хотя в стороне от тракторного следа должно было быть по колено, не меньше. Мы ничего не увидели и даже не услышали, но вот вражеский часовой как стоял, так и исчез, в мгновение ока, словно его и не было. Смирнов вернулся на место, а трактор взял чуть вправо, теперь двигаясь по тому, что с натяжкой можно было назвать «хуторской улицей» (хотя, какие на хуторе с, от силы, десятком домов могут быть улицы?) слегка под уклон, в сторону озера, где на самом берегу смутно маячили в темноте какие-то длинные сараи или что-то типа того. Интересно, что не было слышно положенного в таких случаях дежурного собачьего гавканья, похоже, при эвакуации здешние хуторяне (у которых, как я понял, ничего и никогда не пропадает) забрали с собой и цепных бобиков. Ну, для нас это был скорее плюс – как известно Терминаторам разные там двортерьеры совершенно ни к чему, они только отвлекают внимание и увеличивают расход боеприпасов. – Мы сейчас куда? – спросил я у него. – Туда, куда следы ведут. Вся остальная «массовка», по-моему, вон в том доме. Видите, там та самая желтая дверь, о которой нам говорил пленный! – Тогда действуйте, чудо-богатыри, живых не надо, – сказал я, ловя при этом испуганные взгляды летчицы и обоих ремонтников. И в этот момент мне в голову пришла уже довольно давно тревожившая меня мысль. Все-таки, по-моему, главная моя функцией в этой операции была не уничтожающей (в этом мне до этих убивцев как до Китая раком) «руководяще-направляющей», а именно – отдача Кюнстам текущих приказов. Как я начал понимать еще в первый раз, у всех этих искусственных людей и прочих хреновых биороботов всегда была серьезная проблема с «выбором возможных вариантов». Возможно, это даже была некая, сознательно установленная в них для безопасности «ограничительная функция», но факт оставался фактом – в этом их далеком будущем главные решения все-таки должен был принимать человек. И действительно, Смирнов сориентировался верно, при дальнейшем движении трактора его фара высветила стоявший дальше по улице, сложенный из толстых бревен, крытый засыпанным толстым слоем снега тесом добротный дом, с окрашенной в ярко-желтой цвет входной дверью и примыкавшим к нему сараем, в открытой двери которого виднелась высоченная поленница дров. Наличия снаружи чего-то живого мой «СНА» не показал. В двух выходивших на нашу сторону окнах финской избы был тусклый свет. Когда мы поравнялись с крыльцом дома, наш водила остановил трактор, который опять затарахтел на холостых оборотах. И, пока никто не выглянул на улицу с целью выяснения причин нашей остановки, Смирнов и Кузнецов бесшумно метнулись в дом. Вошли они туда так, что даже дверь не скрипнула. А мы, четверо, ждали развязки, не слыша ничего, кроме тракторных выхлопов и своего заметно участившегося пульса. – Оружие держим наготове, но без команды не стреляем! – сообщил я оставшейся со мной троице с, как мне самому показалось, максимально успокаивающей нервы интонацией. Кажется, они меня поняли и сильнее сжали приклады трофейных автоматов. Но, против ожидания, в доме не было ни выстрелов, ни шума, а минут через десять на крыльце, плотно прикрыв за собой дверь, наконец, появились оба Кюнста. Целые и невредимые (как будто могло быть по-другому?). Я немедленно выбрался из волокуши им навстречу. – Что, уже? – поинтересовался я. – Да, – сказал Смирнов как-то буднично. – Это было совсем не сложно. Оторвать бошки целому отделению солдат – и «не сложно»? Во дают! – Ну и куда мы теперь? Смирнов глянул, не слышат ли нас те, кто остался в прицепе. По идее, трактор тарахтел довольно громко, до волокуши было далеко, и он продолжил: – Нас интересуют вон те два больших дома в центре, где виден особенно яркий свет в окнах. Кстати, они нам практически по пути. Судя по всему, именно там сейчас и работает Реттунг из нашего стандартного Носимого Индивидуального Комплекта. По крайней мере, моя аппаратура указывает именно на это. И он немедленно показал мне нечто, похожее на темную, слишком длинную и толстую авторучку. Тоже мне «аппаратура». – И как я и предполагал, – продолжал Кюнст, – Реттунг включен в режиме «ферланг». То есть все живое в одном или обоих домах должно было зафиксироваться во времени. Скорее всего, те, кто попал в поле действия Реттунга, уже несколько дней со стороны выглядят абсолютно неподвижными, словно впавшие в коматозное состояние. И те, кто находится вне радиуса действия прибора, при этом неизбежно запаниковали, раз уж вызвали каких-то своих специалистов. Правда, подозреваю, что, скорее всего, они вызвали обычных медиков, которые в такой ситуации никому не помогут. А на какую мощность включен «ферланг» и на каком расстоянии от него все обездвижилось, сейчас определим. Он что-то сделал со своей «авторучкой» (никаких видимых световых или звуковых «спецэффектов» лично я при этом не увидел) и сказал вполне удовлетворенным тоном: – Получается, что не представляющие явной угрозы, но все еще движущиеся существа вида homo sapiens в количестве четырех штук находятся вон в том, ближнем к нам доме. И одно из них – то самое существо вида homo sapiens, чьи параметры, странным образом, частично совпадают с нашим Объектом. А вот во втором доме находятся только абсолютно неподвижные живые объекты. Хорошо, если остальные не услышали то, что он сейчас говорил, а то, чего доброго, у кого-нибудь из них от всего этого с непривычки «кукушку» намертво заклинит. Хотя из-за тарахтения трактора даже я, стоя вплотную к Смирнову, еле-еле слышал его доклад. Посмотрев туда, куда он указывал, я действительно увидел метрах в ста впереди нас, на той же ведущей к озеру «улице» два дома, явно побольше (читай побогаче), чем тот, в который только что удачно «заглянули на огонек» Кюнсты. Ну да, самое лучшее, включая самые большие дома для ночлега и особо толстый слой маслица на хлеб – «гостям-защитникам». – Тогда давайте туда, раз уж вы, орелики, знаете, что делать, – распорядился я. – Работайте! Мы вернулись в волокушу, трактор рыкнул, припадочно завибрировал и пополз дальше. Возле нужного нам дома Кузнецов привычно осадил машину, сбросил обороты до холостого хода и соскочил с водительского места. – Выходим, – скомандовал я вполголоса. И мы, выставив вперед себя стволы автоматов, вылезли из волокуши, приняв боевой порядок в стиле некоего полукруга. Сделали по паре шагов в стороны и встали, держа оружие на изготовку. Так уж получилось (кстати, вполне логично), что две трети нашего личного состава – я, Шепилов и оба Кюнста, оказались слева от трактора, с той стороны, где желтоватый свет фары выхватил из темноты крыльцо и сбитую из хорошо подогнанных широких досок входную дверь дома. Летчица и будущий академик оказались по другую сторону волокуши, спинами к нам. Рассматривая означенное строение, я понял, что дома здесь казались выше еще и за счет то ли подвалов, то ли обширных цокольных этажей. Это, так сказать, «местное ноу-хау» – складывать фундаменты изб из валунов и крупных камней, благо их тут с ледникового периода хоть жопой ешь. А наличие в таких подвалах еще и узких, сделанных практически на уровне потолка окон позволяло легко посадить в любой дом пулеметный расчет или нескольких автоматчиков – вот вам готовый дзот или даже ДОТ. Такие вот домишки с бойницеподобными подвальным окнами можно видеть, например, в гайдаевской, рассчитанной исключительно под железобетонный, финский юмор (снятой на финские же деньги экранизацией некой, считающейся «классикой финской юмористической литературы» повестушки) комедии «За спичками». Там Антти Ихолайнен, которого играл Евгений Леонов, гоняясь за лживо-похотливым портным Тахо Кенноненом (Георгий Вицин) пролезал как раз через подобную «бойницу» и даже умудрился не застрять в ней своей обширной пятой точкой. Читал я где-то в ветеранских мемуарах, как трудно было выковыривать закрепившихся в таких вот домах финнов, тут даже минометы и поставленная на прямую наводку полковая и дивизионная артиллерия не всегда помогали. Но «чужаки», судя по всему, те еще лохи, и пулемет в подвале явно не догадались припрятать. А еще отсюда уже хорошо просматривалось замерзшее озеро, и там я с некоторым удивлением рассмотрел цепочку из десятка тусклых огоньков на нем. Ого! «Секретный фарватер»? Только отнюдь не для подводной лодки, тут явно обозначили посадочную полосу, ожидая прилета своих?! Хотя все может быть. А раз так – времени у нас оставалось совсем мало. И это были не примитивные партизанские костры, а явно какие-то электрические фонари. Европа, мля. Спрашивается, и где сегодня наши ночные бомбардировщики, те самые хваленые ТБ‐3, которые ползали в этом небе чуть ли не каждую ночь? Экипажи родимой ДБА получили неблагоприятный метеопрогноз и вместо вылета засели пить чай или играть в домино? Вот, блин, всегда у нас так, именно в тот момент, когда что-то очень нужно – его хрен найдешь… – Как действуем дальше? – спросил я Смирнова. И в этот самый момент стоявший справа от меня Шепилов, держа трофейный «Суоми» наперевес, зачем-то сделал широкий шаг в направлении крыльца. Ну вот чего он там такого увидел? Или просто замерз во время езды и решил немного размять ноги? Этого я уже, увы, не узнал. – Куда, бля? Стой! – одернул я его, но явно поздно. И это был очередной урок мне, дураку. Раз уж ты взялся командовать некой группой вооруженных людей (и, если честно, не только людей) – ими надо руководить буквально каждую минуту, а иначе они начнут импровизировать на ходу и неизбежно наломают дров. Что, собственно, и произошло. Хотя Шепилов, похоже, все-таки услышал меня, несмотря на шум тракторного двигателя. Но, увы, эти мои слова услышал и кое-кто другой. Тот, для чьих ушей сие вообще не предназначалось. Вот так обычно на Руси (да и не только на ней) и бывает. Пресловутый долбаный «закон подлости» всегда срабатывает в самый неподходящий момент! Ведь именно в краткий миг, когда я произносил эти слова (естественно, по-русски, а как же еще?!), неожиданно открылась дверь, и на крыльце избы возник некий тощий хрен с бугра, в бриджах, высоких ботинках с шерстяными гамашами, меховой безрукавке и сдвинутой на затылок меховой шапке, один в один как у того, убитого нами на дороге неизвестного который рулил пэтээровцами. К сожалению, реакция у этого хрена оказалась дай бог – едва услышав пусть и сильно заглушенную мотором, но все же русскую речь (а особенно неопределенный глагол «бля»), он немедленно выхватил из кобуры на поясе небольшой пистолет, в темноте слегка похожий на «ТТ» (небось «браунинг» какой-нибудь, почему-то подумал я). Видя, что дело запахло керосином, оба Кюнста метнулись в его сторону, хотя метаться было уже точно поздняк. Поскольку вышедший все-таки успел поднять свою правую руку со шпалером чуть выше пояса. На срезе пистолетного ствола блеснули две тусклые вспышки, а затем последовало два практически неслышных из-за работающего трактора глухих баха. В следующую секунду меня сильно ударило в грудь справа, повергнув в состояние то ли аута, то ли ахера. От неожиданности боль показалась дикой, но я не ощутил никакой мокроты и, коли уж я мгновенно не покинул этот мир прошлого и остался на месте – эти девять граммов оказались не смертельными, и моя предусмотрительно встроенная в шинель «кольчужка» выдержала пистолетный выстрел в упор. Но обширный синяк или даже поврежденное ребро мне теперь было обеспечено. Одновременно я увидел, как не имевший, в полном соответствии с традициями этого сурового времени, бронежилета и получивший вторую пулю Шепилов повалился лицом вниз рядом со мной, словно избыточно крупный и тяжелый мешок, накрыв собой упавший в снег, выпущенный из разжавшихся рук трофейный автомат. Прицелиться в Кюнстов и сделать нам какую-нибудь дополнительную каку неизвестный хрен уже не успел. Ушибленный болью я, словно в замедленной съемке, наблюдал, как от правой руки Смирнова мелькнул какой-то тонкий светлый пунктир. Нечто блестело, как ртуть или хром, а внешне напоминало то ли проволоку, то ли металлическую строительную рулетку, которую раздвинули на метр с лишним и зачем-то размахивают ею. Странное холодное оружие сверкнуло над плечами неизвестного, и через пару секунд его дурная голова вместе с шапкой легко и непринужденно отделилась от туловища, с глухим, еле слышным стуком упав на порог дома. Явно не понявшее, что оно уже мертво и лишилось своей главной детали, тело завалилось на бок, пальцы правой руки разжались, и выпавший пистолет зарылся в свежий снежок у крыльца. – Звиздец! – то ли подумал, то ли сказал вслух я. Меж тем Кюнсты перескочили через покойника и, как это умеют только они, бесшумно ворвались внутрь дома. Я, сипя от боли и хватая ртом морозный воздух, перехватил ППД поудобнее. Слава богу, что в момент пистолетного выстрела неизвестного гада я опустил автомат, а не инстинктивно надавил на спуск. Я бы сдуру выпустил весь обширный диск одной длинной очередью, и тогда тут была бы неслабая «канонада», и близко не сравнимая с двумя слабыми пистолетными хлопками, которые здешние «белофинские шюцкоровцы», возможно, (лично я очень на это надеялся!) примут, к примеру, за звуки откупориваемого шампанского. Мало ли, какие причуды бывают у их иностранных «друзей-защитников»?! Едва дверь за Кюнстами закрылась, как из-за трактора выскочили летчица и Игнатов. Не знаю, чего они ожидали здесь увидеть, но, готов поспорить на любые деньги или аморальные хотелки, что точно не это. А именно – два мертвых тела, причем голова одного из трупов лежала отдельно. Я, чисто механически, отметил для себя, что крови от столь лихо срубленной Смирновым черепушки было подозрительно мало (особенно, если вспомнить, как это обычно показывают в разных там «Убить Билла» и прочих убойно-зубодробильных фильмах из нашего времени, где отрубание головы всегда дает мощный фонтан крови, бьющий под напором куда-нибудь в потолок). По-моему, эта самая их Флекса, она же «Flexibel Klinge», она же «гибкое лезвие», в «рабочие моменты» точно каким-то образом нагревалась (интересно, за счет чего какая-нибудь атомная батарейка, встроенная в рукоятку?), тем самым минимизируя кровопотерю. Прямо-таки «чистая смерть», голубая мечта Ника Николса. – Йы-ых! Аа-ээ! Блю-ээ!!! – услышал я сквозь стрекот тракторного дизеля. Не знаю уж насколько кроваво все это выглядело со стороны, тем более по меркам 1940 года, но бравую авиационную лейтенантшу Заровнятых вытошнило бурно и, как говорится, тугой струей. Ну да, она же, хоть и в военной форме РККА, но все равно девушка, и очень деликатная. Вот вам и стихийный, то ли поздний обед, то ли ранний ужин в том финском блиндаже. Судя по начавшему ощущаться в воздухе гнусноватому «аромату», супчик, трофейные сосиски и прочие калории из ее желудка плавно переместились непосредственно на снег. Что ж, раз так, ходите теперь голодной, товарищ лейтенант.