Почему-то это вдруг успокоило. С Весницким, как выяснилось, получилось до невозможности глупо. Димитрий, перелистывая страницы, не мог отделаться от мысли, что нелепость этого случая достойна того, чтобы войти в учебники. Был Весницкий весьма охоч до девиц определенного поведения, причем по извращенному вкусу своему предпочитал он вовсе не молоденьких, но таких, которые постарше и подурней. Что уж влекло его в изъеденных франкской хворью шлюхах, Димитрий понять не мог, как ни пытался, однако же, как после выяснилось, Весницкий был завсегдатаем в прибрежных тавернах, где собирался самый цвет городского дна… Пил. Играл. Выискивал себе развлечение на ночь. И платил щедро, это да… В тот раз что-то пошло не так. То ли опиум оказался крепче обычного, то ли яду в ром плеснули, главное, когда потасовка началась, Весницкий не использовал силу, за что и был наказан: небось череп и магу проломить могут, не посмотрят, что сильный и рода древнего. Тело нашли у воды, раздетое, разутое, лишенное даже белья. И опознать-то опознали по родовому клейму, а там уж завертелось. Виновных нашли и даже казнили, а род предпочел сделать вид, что ничего-то особого и не было. Как не было в роду и девиц, ни по имени Катерина, ни по какому другому. Вернее, имелась, конечно, супруга Весницкого-младшего, а у нее две сестры, но обе пребывали в холодных стенах дорогого пансиона. Его, конечно, проверят, но Димитрий подозревал, что ничего проверка эта не покажет. – И что у нас есть? – Лешек перекатывал меж пальцами полупрозрачный белый камушек, будто молока капля застыла. – Есть моя тетушка, некогда чудом выжившая, а после сгинувшая. Она от престола отказалась, а Книга утверждает, будто детей у нее нет, хотя матушка говорила, что она была в положении, но, видать, не сложилось. Камень замер, а лицо Лешека исказила гримаса. – Книге стоит верить. Из других родичей только самые дальние остались. У них, может, крови и хватит, только наши не примут бритта… а они бритты и есть. Димитрий раскладывал на столе карточки с именами. Ужковские, которые, помнится, не раз писали письма, требуя вернуть их роду волынские вотчины, потерянные при Смуте, а после волей императора получившие новых хозяев. Тогда-то Ужковских полагали исчезнувшими, кто ж знал, что они при франкском троне убежище нашли, чтобы после с претензиями вернуться. И сейчас при дворе оживились. Женщин, правда, отослали, с ними и внук Ужковского на воды отправился – воды в нынешнем году зело популярны стали. Сам старик с двумя сыновьями в Арсинор прибыл, но во дворец не явился, сказался больным. И не иначе, как для оплаты целителей снял со счета сорок тысяч рублей золотом. Патриаршие – еще одно почтенное семейство, крепко новыми порядками недовольное. Пусть не из древних, но все одно родовитые, а государь с этой родовитостью считаться отказался. И Сеньку Патриаршего за буйный нрав и кабацкую драку, в которой он умудрился человеку череп раскроить, судили и приговорили к ссылке. Эти во дворец являются, а еще привели с собой отряд наемников-австров, мол, личная гвардия и безопасности ради. Куверецкие, Шамыржины… Челобитная от почтенного купечества, на свои деньги нанявшего охрану подворьев, правда, вышло ее без малого несколько тысяч человек… купцы – народец ушлый, опытный и знают, что если полыхнет Арсинор, то и слободу их тихую заденет. – И получается, что… – А если незаконнорожденный? – поинтересовался Димитрий. – Их твоя Книга видит? – Видит. Кровь – она кровь и есть, а все эти штуки с законностью придумали люди. Так отец сказал. Ясно. Вернее, неясно. Что бунт зреет, так тут оно понятно, и когда бунтовать станут, и даже имена крикунов, которые должны толпу поднять, выяснили. Только вот одно неясно, кто их нанял, то есть платили те же Ужковские с Патриаршими и прочими сочувствующими, но сами собой они бы не посмели. Кто-то нашел недовольных. Сумел договориться. Вложил в дурноватые их головы мыслишки о бунте… и ведь поверили. Вон Ужковские, уж на что осторожны, прежнюю Смуту пересидели, только в землях ущерб претерпевши, а тут влезли по самое не могу. Стало быть, убедителен был тот, кто дело это затеял. – Понятно… – Димитрий поскреб переносицу. – А если ее прячут? – Кровь? – камешек в Лешековой руке растекся лужицей, а после собрался. – Ее самую… смотри, ты знаешь, что Книга есть. Если имеется другой наследник, он тоже знает, что Книга есть. И тебе достаточно спросить… – Если бы это было так просто… Лешек потемнел лицом. – Непросто, – согласился Димитрий. – Но и не невозможно. Он знал, что ты спросишь. Так мог ли знать, что она ответит? Лешек задумался. Он сел на ковер, скрестивши ноги, и принялся разминать камушек. Он то вытягивал его каменною нитью, то скатывал ее, то сплющивал… Вздыхал. И наконец покачал головой: – Не знаю… я теперь понял, что не знаю многого. Отец ведь не должен был становиться императором. Он и до взрослых лет чудом дожил, и его не учили. А он, стало быть, не смог научить меня. И я просто не могу представить себе способ укрыться от нее. Она ведь на крови сделана, с кровью связана, и если бы способ был, неужели тетушка им не воспользовалась бы? Он обернул каменную полоску вокруг мизинчика. – Но, с другой стороны, она женщина, ей тоже далеко не все рассказывали. Я думаю, что если бы она родила ребенка и спрятала его, то… почему не спряталась сама? А вдруг бы отец решил проверить? Вдруг бы он к Книге спустился? Решился бы на то, что сделал я… Димитрий молчал, не мешая другу. А тот, задумчивый, продолжал: – Но Книга не ответит просто так. Она требует платы. И одно дело – платить за империю, а другое – за собственное любопытство… Нет, это лишено смысла. Если прятать, то и мать, и дитя. И она ведь жива сейчас. Правда, где-то в северных колониях обретается, полагаю, давно, да… И нет, Книге не важно расстояние… Димитрий чуть наклонил голову. Если бывшая цесаревна, не поверив, что братец не станет искать ее, сбежала в колонии, где, как известно, отыскать кого-то презатруднительно, то… что получается? Ничего. Детей у нее нет или она их спрятала… А смысл, если она и без того в колониях прячется? Не выходит, и все-таки… все-таки что-то мешает поверить, будто нет других наследников. Должны быть… кто-то, кто пребывает рядом… небось выходец из колоний привлек бы внимание, значит, это кто-то другой, связанный и с Ветрицким, который что-то да знал… – А что с Брасовой? – Ничего, – Лешек моргнул. – А ведь и вправду ничего, она жива… Во всяком случае, Книга уверена в этом… Хорошо это или плохо? Непонятно пока. – И как она… увидела? – Венчание. Мы венчаемся на крови, а эту связь так просто не разрушить. Книга знает. Она не вышла замуж вновь. Живет в Арсиноре… И детей не имеет. Или же… – А что, если… – дурная мысль крепко освоилась в голове Димитрия, – спрятать можно лишь младенца? Сразу после рождения… если провести обряд… если… – Зачем? – А затем, что прятаться было безопасней… смотри, сперва Смута. И твоего дядьку убивают… его убивают, а ей позволяют уйти? Почему? Остальных-то не пожалели, ни старых, ни молодых, всех вырезали, кто хоть как-то к вашему роду относился, а вот она укрылась. Пересидела, переждала. Сама она вполне могла и имя сменить, и внешность подправить. Затеряться… все ж ваша кровная метка слишком слаба, чтобы кто-то, кроме Книги, смог ее отыскать. А вот дитя – дело другое. Простейший обряд на родство – и пожалуйста, на них бы вышли. Полагаю, сперва она хотела спрятать ребенка от бунтовщиков, а после то ли испугалась, что твой отец захочет убрать угрозу, или что-то иное… Не смотри так, я пытаюсь выдвинуть хоть какую-то теорию. Лешек кивнул, соглашаясь, что теория, даже хоть какая-нибудь, это очень и очень хорошо, просто-таки замечательно. – Но ее кто-то нашел… Или она кого-то нашла? По воспоминаниям твоего же отца, она была не из тех женщин, которые могут просто взять и затеряться, разве что им самим это нужно. Если даже взять от обратного. Допустим, нет у нее никакого ребенка, тогда… она не появилась уже после Смуты, исчезла, будто ее и не было. Почему? Зачем ей скрываться? Напротив, она могла рассчитывать на покровительство твоего отца. На его сочувствие. И участие в жизни. Она не принцесса крови, чтобы бояться, что ею торговать станут. Напротив, она почтенная вдова, которую отец твой взял бы на содержание, не говоря уже о причитающемся ей наследстве. Думаешь, отказалась бы? Из камня Лешек вылепил зайчика. Крохотного, с ноготок. И поди ж ты, вышло как-то, хотя у самого пальцы толстые, с виду неуклюжие. Даже лепленный зайчик в них бусиною смотрится. – Сила, – пояснил Лешек, вытягивая полупрозрачные уши и окрашивая их в розовый. – Тренирую контроль. Дело благое, но… – И ты прав… ты всегда как-то умудряешься посмотреть не так, как я. У зайчика прорезался крохотный нос. И рот возник. – Просто для одной лишь личной мести это все… для личной мести мятеж не нужен, а значит, и денег пошло бы куда меньше, – Димитрий потер переносицу, потому что голова наполнилась болью, а ему еще с родителями покойной встречаться, убеждать, что милая их крошка не так уж мила, а Стрежницкий невиновен. Поверят ли? Вряд ли, скорее уж решат для себя, что Димитрий приятеля выгораживает. Как он нужен, зараза блондинистая. – А она – единственная, кто мог бы родить ребенка и вырастить его. И как говорит твой отец, рассказать бы о многом… или не только рассказать. Вон Святозар знаешь сколько бумаги попортил? Магикам разбираться не один год, если не выживет. Мог бы дядюшка твой что-то этакое записать? Скажем, когда понял, что Смута – это серьезно? Представь себе… Боль давила. Накатывала. В носу зазудело, а рукам стало мокро, и Димитрий вытер их о покрывало. Кровь, чтоб ее… целители опять волноваться станут, а старая Одовецкая, которая снизошла до него, грешного, не иначе как по внучкиной просьбе, исполнит свою угрозу и в сон погрузит на три дня. Нет у него этих трех дней сна. Быть может, потом, после… вот закончится безумие это, царица возложит корону на чью-нибудь голову, по сути своей неважно, на чью именно, потому как все равно остальные решат, что выбор несправедлив. Главное, после разъедутся, чтобы нового конкурса ждать, объявлено ж, мать его… Будет смута.