Часть 3 из 37 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Глава 1
Ей не нравилось происходящее. Этот человек пытается уговорить маленькую девочку, подбить ее на что-то. На что именно? Почему он, наклонившись, шепчет малышке на ухо? Почему так странно все время оглядывается вокруг?
Мужчина и девочка стояли в пяти метрах от нее на троллейбусной остановке, она не могла слышать, о чем они говорят. Но могла за ними наблюдать. Светлана Гуренкова была порядочным человеком и, как любой гражданин, имела право и обязанность присматриваться ко всему, что казалось ей странным.
Мужчина был высоким и грузным, но с очень покатыми плечами, в черном пальто. Удлиненное лицо под коричневой ондатровой шапкой, длинный нос. Но подробно разглядеть черты его лица ей было трудно — мешали его слишком крупные очки. На вид лет за сорок, может быть, все пятьдесят. В руках хозяйственная сумка, какую носило с собой большинство советских граждан на случай, если в продаже попадется что-то интересное. Для мужчины оказалась интересной бутылка вина, горлышко которой, как заметила Светлана, торчало из сумки.
Это было неприятное сочетание: пожилой мужчина, бутылка вина, круглолицая девочка, которой вряд ли больше десяти. Одета девочка в красное пальто с отороченным черным мехом капюшоном. Но капюшон откинут. Для защиты от холода на голове у нее была темно-коричневая кроличья шапка. Глаза у девочки карие, лицо круглое и простоватое, но с красивыми, дугой, бровями и высоким лбом. На ней шарф. Либо это мама так хорошо одела ее для холодной погоды, либо она сама о себе уже заботилась.
Холодно было 22 декабря 1978 года в городе Шахты. Он так же неказист, как и его название. Черные горы угольного шлака вздымаются над ровными подсолнечниковыми полями вокруг города, перед каждым домом возвышаются небольшие аккуратные кучки угля. Дома одноэтажные, стоят тесно, их стены и ставни выкрашены в веселые тона, но все равно они оставляют впечатление замкнутых в себе. Такие дома предпочитают крестьяне, перебравшиеся в город. В центре — несколько высоких зданий из почерневшего от сажи кирпича, а на главной городской магистрали — имени Победы Революции — нашлось место для огромной статуи солдата победоносной Красной Армии, поднявшего легендарный автомат ППШ.
Светлана Гуренкова продолжала наблюдать за мужчиной в ондатровой шапке и пухлой девочкой в красном пальто. Теперь Светлане стало ясно, что мужчина пытается склонить к чему-то девочку и что сама девочка, кажется, никак не может на что-то решиться.
Светлане не нравилось то, чему она стала свидетелем. Были ли они родственниками? На дядю и племянницу не похожи, скорее незнакомые. в лучшем случае — соседи.
Девочка в меховой шапке и красном пальто, Лена Закотнова, возвращалась домой. Позади был обычный школьный день в классе, где с портрета на стене на детей смотрел Ленин. Сегодня на уроках танцев было весело, хватало времени для смеха и перешептываний. Она рассказала своей подруге Оле, что, может быть, получит импортную жевательную резинку от одного хорошего дяденьки, у которого такая резинка иногда бывает. Далеко не каждый день пачка жевательной резинки из Германии или Франции, а лучше всего из Америки доходила в запыленный шахтерский город на юге России. «Но только это секрет, а то все захотят».
После школы она пошла кататься на коньках. Скользя по льду катка, Лена услышала, как ее окликнули. Подруга Наташа попросила проводить ее домой.
Лена зашла к Наташе, чтобы воспользоваться туалетом. Потом Наташа проводила ее до угла улицы Ленина, где они распрощались. Несколько минут спустя мальчик из ее школы, которого отец послал в аптеку, видел Лену, идущую по улице Кирова в направлении троллейбусной остановки. Она была одна.
Но теперь она больше не была одна, она разговаривала с высоким мужчиной в очках и с хозяйственной сумкой в руке. Почти шесть часов, уже стемнело.
Светлана продолжала пристально разглядывать мужчину и девочку.
Потом мужчина зашагал прочь, а через секунду-другую девочка пошла следом, так что, может быть, во всем этом ничего особенного и не было. Либо сомнения девочки рассеялись, либо эти сомнения не были достаточно серьезны и не повлияли на ее решение. И все равно Светлане все это не понравилось — от начала и до конца.
Но тут подошел ее троллейбус, и она поехала домой.
Мужчиной, за которым решила последовать Лена Закотнова, был Андрей Чикатило, заведующий общежитием и преподаватель в местном ГПТУ‑33, где обучали горному делу. Он не только работал с детьми, у него было двое собственных: тринадцатилетняя дочь и сын, ровесник Лены, которой за месяц до этого исполнилось девять. У самого Чикатило недавно был день рождения. 16 октября ему исполнилось сорок два.
В городе Шахты у Андрея Чикатило было два места жительства. С женой и детьми он жил на улице 50-летия Ленинского Комсомола. Но имел и еще одно пристанище — ветхий глиняный домик по Окружному проезду, 26, о котором никто не знал. Туда он сейчас и направлялся вместе с девочкой в красном пальто.
День тот начался для него дома, в семье. Надежный, зарабатывающий деньги муж; отец, который никогда не повышает голоса на детей; член партии с незапятнанной репутацией, который читает газеты и следит за событиями в мире. Тихий, со строгими, умеренными вкусами, он, как и подобало настоящему советскому человеку, был готов год из года носить одну и ту же одежду в коричневых и серых тонах. Самое большее, что могли сказать о нем знакомые, что он обожает селедку и довольно прилично играет в шахматы.
Лицо Чикатило все еще сохраняло следы былой юношеской привлекательности, хотя рот его всегда был слишком мягким и слащавым — типичная физиономия романтического идеалиста и сталиниста.
Он все делал правильно. Как все советские люди, служил в армии — прокладывал кабельные линии в армейском подразделении связи КГБ. Позже усердно учился, получив три диплома — по русскому языку и литературе, по машиностроению и диплом университета марксизма-ленинизма. Он с головой ушел в партийную работу, писал статью за статьей для газет на тему советского патриотизма и коммунистической морали. Он даже добровольно пошел на работу в милицию внештатным сотрудником и получил красную книжечку-удостоверение, которое уже само по себе внушало почтение[2]. Он все делал правильно, и тем не менее все было не так. Всегда все было не так. Согласно его представлениям о его собственной тайной жизни, такой же тайной, как и домик на окраине города, он родился без глаз и половых органов. Разумеется, не буквально, но в известном смысле. Ребенком в школе он никогда не мог разобрать написанное учительницей на доске. Строки и слова расплывались в его глазах, и он плакал от ненависти и от жалости к себе. Став юношей, он быстро узнал, что не способен к эрекции, хотя эякуляция ему удавалась. Много позже, женившись, он в очень редких случаях достигал достаточной эрекции. И хотя он стал отцом, это нисколько не пошатнуло уверенность в том, что природа при рождении его кастрировала.
Судьба была к нему немилостива еще до рождения. Во время великого голода на Украине в начале тридцатых годов был похищен и стал жертвой людоедства его брат Степан. Случай для того времени не исключительный, но от этого матери Чикатило было не легче, боль ее не притуплялась, чувство ужаса не проходило. Она горько плакала всякий раз, рассказывая ему эту историю, а рассказывала она ее часто. Степан был старшим братом Андрея и мог бы защитить его от мира и людей. И вот теперь никто не мог его защитить, и менее всего он сам, поскольку всегда чувствовал себя самым беззащитным из мужчин. Чикатило не мог ответить на оскорбление точно так же, как не мог отозваться на женское внимание.
Так было всю жизнь: любой мог сказать ему все что угодно, а он никогда не мог достойно ответить. Другие дети это чувствовали и всячески его ругали, от этого душа его со временем переполнилась слезами и грязью оскорблений.
Грубые ребята из ПТУ, где он теперь работал, достаточно быстро раскусили его. Они курили, не прячась от него, и просто смеялись, когда он приказывал перестать. Он знал, что его прозвали «Гусем» из-за покатых плеч и длинной шеи, и еще потому, что они считали его дураком и даже не пытались это скрыть. А теперь, когда по училищу прошел слух, что один из парней в общежитии, проснувшись, обнаружил свой пенис во рту у Гуся, они стали прямо в лицо называть его «пидарасом». Теперь, когда он заходил в комнату общежития, чтобы дать отбой, ученики накидывали на него одеяло, били и пинками выталкивали вон. Как раз на днях несколько ребят догнали Чикатило в парке, повалили на землю, при этом грязно оскорбляли его, учителя, взрослого мужчину. Это так его напугало, что он даже купил нож и стал носить его с собой постоянно.
В тот день, утром 22 декабря, он также взял его с собой. Вчера была годовщина со дня рождения Иосифа Сталина, которому исполнилось бы девяносто девять лет. И вчерашняя ночь была самой длинной в году. Земля находилась на максимальном удалении от Солнца. Может быть, именно эта лишняя минута темноты привела Чикатило на грань срыва?
Чикатило и девочка, Лена Закотнова, почти дошли до его потайного убежища: домик был чуть впереди и налево. Они поспешали из-за жгучего мороза, такого, что даже разговор казался напрасной тратой энергии. Еще минута, и они окажутся там.
Последняя возможность повернуть назад. Всего одной секунды хватит, чтобы разрушить наваждение. Всего нескольких секунд достаточно, чтобы придумать причину — например, сказать, что забыл ключи.
Но почему должен он бороться с наваждением, придумывать причины, говорить какие-то слова после всего того, что с ним в жизни сделали? Разве он хотел появиться на свет таким, одним из тех выродков, что заглядывают под дверь туалета для девочек. Он бы ни за что не хотел… но был именно таким. Он бы предпочел быть отважным партизаном-коммунистом, что воюет в лесу с врагом, берет в плен и пытает врага, пока тот не скажет правды. Он бы предпочел быть героем романтического повествования, который еще в юности поклялся не касаться половых органов ни одной женщины, кроме жены. Но обнаружил, что создан мужчиной, которому не хочется касаться половых органов вообще никакой женщины: и при этом он не мог оторвать рук от собственных, даже в классе поглаживая их через карманы, — соученики громко и презрительно над ним смеялись. Он мечтал, чтобы одно его появление вызывало у ребят то почтение, какое они с радостью оказывают настоящим мужчинам. Такого уважения ему не видать потому, что он был Гусь, «пидарас» и дурак.
Он хотел быть человеком, чей отец возвратился с войны — с медалями на груди, в черных сверкающих сапогах, и вся деревня приветствует его и забрасывает цветами. Но его отца, когда тот вернулся домой из нацистского концлагеря, стали называть предателем, так как он позволил взять себя в плен. Только десять лет на лесоповале в Сибири могли искупить такой грех. И не цветы бросали ему в деревне, но оскорбления за то, что он трусливо остался в живых.
Если Сталин говорил, что плен — это преступление, значит, он был преступником. Нужно было быть гораздо более сильной личностью, чем Андрей Чикатило, чтобы противостоять общей вере в то, что Сталин прав: сама жизнь может быть преступлением, и родной отец может быть преступником. Сталин был превыше всех отцов, он был Отцом страны. И когда в 1953 году он умер, Андрей Чикатило плакал, ему казалось, что потерял последнего своего заступника. Ему так хотелось поехать в Москву на похороны, отдать дань уважения умершему, — но не было денег. Их не было никогда.
Он хотел бы стать человеком, чье мнение коллеги-учителя выслушивают с молчаливым почтением. Но для них он был учителем, которого поймали на том, что он лазил руками в трусики к маленьким девочкам. Когда пришло распоряжение о сокращении штатов, Чикатило сократили немедленно. А это значило, что ему с семьей стало негде жить — его квартира была служебной. Лучшее, что он сумел найти, — работа в запущенном профтехучилище в Шахтах, где ему дали квартиру, выглядевшую так, словно она пережила войну, и не имевшую даже водопровода. Каково было лицо его бедной жены, когда она впервые это увидела…
А ведь он мог бы и не преподавать в таких училищах. Он мог стать признанным юристом, судьей — и стал бы им, если бы его приняли на юридический в Московский государственный университет. Он очень хорошо сдал экзамены, но, как ему позже разъяснили, нельзя было молодому человеку, чей отец сослан Сталиным в Сибирь, доверять такое дело, как юриспруденция.
Его истинное призвание от него как ножом отрезали — как до этого разрезали на куски его брата. Чикатило знал, что сделали с братом, он видел тела людей, умерших во время голода, случившегося сразу после войны, у них были вырезаны мясистые части икр и ягодицы. А мать не уставала твердить ему, чтобы он прятался, не то будет следующим.
После всего, что с ним сотворили, разве не должно было существовать место на земле, где он мог бы делать все что захочет?
Таким местом стал потайной домик на окраине, порог которого сейчас перешагнул Чикатило с Леной Закотновой, — включил свет и сразу запер дверь.
Когда он толкнул ее на пол, она была так ошеломлена, что даже не вскрикнула. Эта девочка должна была подчиняться всем правилам потайного убежища. Она должна была дать ему расстегнуть свое красное пальто и стянуть штанишки. Ему были приятны ее крики, но если допустить шум, могут возникнуть неприятности, а неприятностей он хотел менее всего. Молчание и послушание — вот то, что ему было нужно.
Он знал, как остановить крик. Нажать левым предплечьем ей на горло, используя весь свой восьмидесятикилограммовый вес. Глаза ее последний раз взмолились о пощаде и померкли. Но не закрылись. Он снял с нее толстый шерстяной шарф (с темным рисунком «елочкой») и завязал ей глаза.
Теперь она стала такой, как надо, — молчаливой и покорной.
Но даже когда он пристроился меж прохладными, пухлыми бедрами девочки, ничего не произошло. Все движения в такт с ее судорогами вызывали лишь возбуждение, но не эрекцию. Впрочем, это уже не имело значения — на какой-то ослепительный миг он понял, что удовлетворено его сокровенное желание.
Но потом произошло поразительное. Он-то считал, что получил удовольствие, а оказалось, он даже не знал еще, в чем это удовольствие состоит. Когда его пальцы пристраивали сперму туда, где ей надлежало быть, его охватило внезапное желание изувечить половые органы девочки; и когда он сделал это, интенсивность второго оргазма с такой очевидностью превзошла первый, что он сперва даже не мог осознать значение этого нового опыта, этого нового секрета высшего наслаждения.
Девочка все еще хрипела и билась. Он смотрел на нее, понимая, что должен принять решение. Если она заговорит, жена никогда не простит ему… Три взмаха ножом вырезали треугольник на ее животе вершиной вправо. И теперь уже в домике на окраине воцарилось полное молчание.
Может быть оттого, что он, словно свернутый коврик, нес под мышкой девочку, а в другой руке держал ее портфель, Чикатило забыл погасить свет. Или, быть может, он был слишком обеспокоен тем, не идет ли кто по неосвещенной улице между ветхими домами. Убедившись, что никого нет, он, наверно, пошел слишком быстро, не заметив уличающих его пятен крови снаружи у крыльца. Самым главным сейчас было пересечь участок, заросший бурьяном и рогозом и выходивший к речке Грушевке.
Единственное, что он мог теперь сделать, — это бросить тело девочки в речку, а следом швырнуть ее портфель.
И когда он повернулся и зашагал прочь, студеная речная вода быстро уносила девочку вниз по течению. Девочка была еще жива.
Глава 2
Едва услышав, как его шестилетний пасынок, прибежав домой, кричит: «Папа, они достали из реки девочку», — Александр Кравченко почувствовал, как сердце у него упало. Если девочку убили, милиция быстро придет за ним, а если же девочку изнасиловали и убили, они придут за ним еще быстрее. Первое, что они сделают, — проверят, есть ли в их местах люди, уже осужденные за подобные преступления. И обнаружат, что в 1970 году он был осужден за изнасилование и убийство девушки, своей ровесницы, — тогда ему было семнадцать. Увидят, что ему дали максимальный для несовершеннолетнего срок — десять лет. Бумаги в его деле покажут, что после шести лет колонии он был выпущен 12 августа 1976 года и должен отбывать оставшийся срок (три года одиннадцать месяцев и четыре дня) на народнохозяйственных работах. Но, может, им не придется и проверять дела, просто кто-нибудь вспомнит: Кравченко, да он живет всего в трехстах шагах от того места, где нашли девочку.
Его пасынок не был единственным, кто разносил новость. Слухи всегда быстро передаются по России. Уже сотни людей собрались на мосту, под которым в час пополудни 24 декабря было найдено тело девочки. Милиция, работающая на месте происшествия, всегда притягивает толпы любопытных.
Люди теснились, тянули шеи, переговаривались. Только очень немногие могли видеть милицейского фотографа, скорчившегося, чтобы получить хороший кадр, куда попали бы и завязанный на глазах девочки шарф, и ножевые раны на голом животе. Те фотографии, которые позже сделают в морге, будут более предметными, но там будут интересоваться только ранами, а не тем, что голова девочки наклонена влево или что ее полные губы раскрылись, словно о чем-то умоляя.
В это самое время по мосту через Грушевку проходила Светлана Гуренкова, та женщина, которая два дня назад с тревожным любопытством наблюдала, как немолодой мужчина разговаривал с девочкой в красном пальто. Светлана протолкалась сквозь толпу и убедилась в своих худших подозрениях. Позже в тот же день она сообщила милиции, что может быть свидетелем. Там записали ее имя и адрес.
Милиция приехала за Александром Кравченко вечером. Он знал, что по закону его могли задержать на три дня или арестовать на десять дней. После этого в любом случае ему либо предъявят обвинение, либо отпустят. Главным было то, какие именно вопросы зададут ему после обычных формальностей:
— Имя?
— Александр Кравченко.
— Дата рождения?
— 23 февраля 1953 года.
— Место рождения?
— Украина.
— Национальность?
— Украинец.
— Образование?
— Среднее.
— Партийность?
— Не состою.
book-ads2