— Нет? — резко выпаливает он. Страх скапливается у меня прямо в животе, но я должна заставить его понять. — Нет, — голос у меня немного писклявый. — Страшно. — Клау-да нет, — повторяет Кэйл, и его ровный голос переполнен гневом. Он шарахается от меня настолько резко, что мне приходится подавить испуганный визг. Он ураганом уноситься прочь и, вовсю свирепствуя, мчится через все помещение и вдруг останавливается, стоя ко мне спиной. Пока я смотрю, он сжимает свои когтистые ладони в кулаки. Его широкие плечи вздымаются, словно он пытается сдержать себя. В его горле снова зарождается тихое рычание, и он откидывает голову назад, разразившись чистейшим яростным ревом, настолько громким, что от тряски из оконных рам сыплются осколки стекла. Я падаю на пол там, где стою, и от страха сворачиваясь маленьким клубочком. Защищая, я обхватываю свою голову руками, а по моим щекам катятся слезы испуга. Мне так страшно, что и пальцем не могу пошевелить. Я взбесила его не на шутку. Он держит в ладонях своих едва ли человеческих рук мою судьбу, а я умудрилась вывести его из себя. «Большая ошибка, Клаудия». КЭЙЛ Клау-да. У нее есть имя. У моей пары есть имя. Я повторяю его себе все снова и снова, и это помогает сдерживать темноту в узде. Клау-да. Клау-да. Я пытаюсь установить связь с ее разумом, чтобы вступить с ней в контакт так же, как я делаю с остальными драконшами. Ничего не выходит, одна лишь тишина. Я закрываю глаза, пытаясь подавить ярость, которая прожигают меня насквозь. Эта ярость от беспомощности, ярость ни на кого не направленная. Я это прекрасно понимаю. Как отравляющий яд в моем разуме, она разрушает любые мысли и заставляет меня быть ни чем иным, кроме как рычащим зверем. Мне нельзя себя так вести рядом с Клау-да, потому что она и без того боится меня. Я должен ее завоевать, нежно ухаживая за ней и одаривая изобилием вкусной еды. Я не могу допустить, чтобы безумие затмевало мой разум. Смысл моего существования сжимается, свернувшись в клубок, и дрожит от страха. Ради нее я должен быть сильным. Поэтому я снова повторяю ее имя, скандируя его в своих мыслях. Клау-да. Клау-да. А если у нее не получится услышать меня, она сможет это, когда я утвержду ее своей парой. Я оглядываюсь на нее и тут же чувствую запах страха, исходящий от нее и волнами откатывающим от каменистых стен, взяв верх над моим собственным мускусным запахом возбуждения. Я хочу снова прикоснуться к ней. Прикоснуться к ее мягким, шелковистым волосам, ее бледной коже. Видеть, как ее необыкновенные зеленые глаза загораются от удовольствия. Хочу, чтобы она радовалась моим прикосновениям, а не отшатывалась от них. Клау-да не такая как обычные пары драконов. Женщины из моего вида ведут себя агрессивно. Если они хотят, чтобы за ними ухаживал мужчина, они вспыхивают красным цветом и нападают на него, чтобы определить, достоин ли он вообще, чтобы с ним спариваться. После многих и долгих, изнурительных битв, если мужчина побеждает женщину, он выигрывает привилегию спариваться. Возникнет ментальная связь, и они создают сильную пару, которая будет охотиться вдвоем, как напарники, и не важно, в какой — в двух или четырехногой форме. Некоторые драконши предпочитают двуногую форму, поскольку это позволяет более ясно мыслить. Вернее, я думаю, что именно так обстоят дела. Мои воспоминания — беспорядочная путаница образов, которые логически никак не согласовываются с этими странными новыми землями, где все провоцирует к безумию. Не могу даже отличить, где у меня сон, а где реальность. Больше не могу. Меня бесит это место и все, что с ним связано. Все эти странные, уродливые металлические здания и зловоние небес. Эти двухногие существа, которые кишмя кишат повсюду и атакуют шквалом огня. Я ненавижу все это, и от настойчивого призыва уничтожить это и искоренить меня скручивает внутри, подобно змее, тугим кольцом. Даже сейчас лишь сама мысль об этом призывает меня в состояние боевой готовности от жажды напасть, перекинуться обратно в четвероногую боевую форму и свирепствовать, порождая смерть и разрушения. За исключением… моей женщины, которая находится прямо здесь. Я снова оборачиваюсь и смотрю на нее. Мягкая. Уязвимая. Хрупкая. Она резко проводит руками по своим щекам, и я вижу там странную влагу. Ее волосы — блестящий спутанный клубок вокруг ее головы красивого огненно-красного цвета, цвета спаривания, который мой вид так сильно любит. Ее большие зеленые глаза смотрят на меня с вызовом в то время, когда она очень медленно отдвигается назад. Это вызывает у меня улыбку. Она пытается быть храброй. Я не осуждаю ее за страх. Это все ярость. Она поглотила меня точно так же, как поглотила и весь мой народ с того самого момента, как разверзлись небеса и нас втянуло в это странное, ужасное место. Осознание, что она здесь, для меня как якорь, чтобы не потерять рассудок. Заимев пару, ярость рассеется. Когда буду с ней спариваться, наши разумы установят связь, и своей сияющей звездой в черной пустоте моих мыслей она будет удерживать меня в здравом уме весь остаток моей жизни. Я жажду этого почти так же сильно, как я жажду ее. Я протягиваю руку вниз, чтобы ласкать свой ноющий член, представляя в своем воображении Клау-ду, лежащую подо мной. Ощущения просто невероятные, и я издаю гортанный рык. Слишком долгое время я находился в своей боевой форме, а это — удовольствие лишь для двухногой формы. Слишком много времени прошло с тех пор, как я прикасался к женщине, и я до боли жажду сделать Клау-ду своей, чувствовать ее маленькую ладошку на мне вот так, как сейчас. Клау-да испускает слабый, приглушенный писк, полный тревоги. Я тут же убираю руку со своего члена. Хочу ей сказать, что она в безопасности. Что никогда не прикоснусь к ней, пока она так сильно меня боится. Что она — моя пара, и ничего я не желаю больше, чем заботиться о ней и защищать ее от этого сурового, кошмарного мира, в который я был выслан. Но я не могу ей этого сказать, еще не могу. Ее речь — такая странная, а связи разума между нами еще нет. Между нами этого не будет до тех пор, пока мы не спаримся. До тех пор я должен быть терпеливым и разъясняться теми несколькими словами на ее языке, которые я знаю. — Клау-да, нет, — заверяю я ее. — Нет. «Я не прикоснусь к тебе до тех пор, пока ты не будешь жаждать меня так же сильно, как я жажду тебя». Она не понимает, что я пытаюсь ей сказать. Выражение ее лица по-прежнему полно неповиновения и вызова, за которым она маскирует свой страх. А еще ее напугал мой подарок свежего мяса. Клау-да так испугалась, но она не перекинулась в свою боевую форму. По-видимому, у здешних людей таковой нет. Это бы объяснило, почему они с первого дня, сколько помню, так перепуганы и легко умирают. Не будь у меня боевой формы, я бы тоже стал смотреть на жизнь совершенно по-иному. Да, но… возможно, именно поэтому они не посходили с ума от безумия в отличие от моего народа. Ну, меня это не сильно волнует. Клау-ду я завоюю, добывая для нее пищу. Когда я накормлю ее, она поймет, что она — моя пара, и тогда она успокоиться. Крадучись, я подхожу к мертвому животному и осматриваю его. Он совсем небольшой, хватит на один зубок в моей боевой форме, но зато для любого двуногого существа еды многовато. Выглядит он очень даже аппетитным. Я наклоняюсь и своими когтями вспарываю живот и раскрываю нежные внутренние органы. Клау-да издает какой-то звук, который не очень-то похож на высокую оценку. Быть может, она думает, что я не намерен поделиться с нею самыми нежнейшими частями мяса? Она может забрать себе их все. Скользнув рукой во внутренности, я вытаскиваю оттуда печень и протягиваю ее своей паре, все еще истекающую теплой кровью. Ее зеленые глаза широко распахиваются, и она корчит рожицу, после чего мотает головой. — Нет! Нет? Ну, вот опять это слово. Я хмурю брови. Неужели она не понимает, что пара отдает своей женщине самые лучшие кусочки добычи? Неужели она не понимает, что это надо есть? Я откусываю кусочек от окровавленного органа, наслаждаясь его соленым вкусом у меня во рту, после чего еще раз протягиваю его ей. Она в ужасе задыхается, зажимая ладонью рот. По-прежнему нет? Разве она не проголодалась? Озадаченный ее реакцией, наблюдая за ней, я откусываю еще один кусочек вкусной печени. Неужели она отказывается от своего подарка, потому что он от меня? Или она не понимает, что это подарок? Неужели двуногие здесь, в этом отвратительном месте, не кормят своих пар? Заботятся о них? Или… она отказывается, потому что у нее уже есть пара? Придя в бешенство от самой мысли об этом, я издаю тихий рык. Клау-да моя. Я буду за нее драться. Кто бы ни был ее парой, он ее не заслуживает. Даже мысль о другом мужчине, прикасающемся к моей избранной паре, заставляет меня в гневе расправить крылья, и я тут же перекидываюсь обратно в свою боевую форму. Никто не имеет право забрать ее. В углу Клау-да вскрикивает от отчаяния. От этого я прихожу в еще большую ярость. Что бы я ни делал, моя пара меня боится. Так она ни за что не приблизится к моему угощению. Я еще дальше, чем когда бы то ни было, чтобы завоевать ее доверие. Черная вспышка сильного гнева затуманивает мой рассудок, и от ярости мое дыхание ускоряется. Тьмажаждаубиватьгневнеудовлетворенностьяростьтьматьматьмаяростьжаждабезумиеяростьтьманасилиеубитьуничтожить Клау-да, — напоминаю я себе. Я думаю о ее зеленых глазах. Об облаке ее рыжих волос. Постепенно сжигающий гнев в моем сознании растворяется. Я должен сохранять спокойствие. Я не должен опускать руки. Нет, если я хочу заявить права на свою пару. Используя свои когти, я отрываю ногу от добычи и подхожу к своей паре. Бросаю эту ногу прямо перед ней в качестве подарка и жду. Глава 8 КЛАУДИЯ Я глазею на истекающую кровью козью ногу, которая шлепнулась на пол прямо передо мной, и меня аж передергивает от отвращения. Дракон нависает надо мной, а его пристальный взгляд нацелен прямо на меня. Даже не знаю, что более поразительнее, — что он в мгновение ока запросто перешел обратно в форму дракона или то, что он предлагает мне эту тушу животного. Совершенно ясно, что он хочет, чтобы я съела ее. В данный момент я проигрываю перед глазами картину, как он отрывает большой, влажный кусок от печени, после чего предлагает его мне, а в это время кровь стекает по его подбородку. Брр… В то же время, хоть я и безумно проголодалась, сырое мясо мне не по вкусу. Мясо теперь практически всегда большая редкость. Во время «После» вместо куска мяса куда мудрее оставлять корову живой ради молока, а кур ради яиц. Ну, не то, чтобы мне достаются яйца или молоко. На окраинах Форт-Далласа имеются несколько фермерских хозяйств, но стада там маленькие, поэтому их легко защищать, когда драконы низвергают огненный дождь, а мясо сейчас на вес золота… если только это не мясо крыс или белок. За последние несколько лет я съела изрядное их количество. Коза — это нечто новенькое. К тому же очень даже настоящая, а еще она большая и сочная, и я могу вволю ею наесться. Я уже столько дней не ела полноценную еду и возможно именно поэтому обдумываю насчет этого предложенного огромного куска сырого мяса. Думаю, это хорошо, что он пытается меня накормить. Из этого следует, что он не жаждет съесть меня. И потребуется немало времени, чтобы откормить меня настолько, чтобы меня хватило на более чем один зубок дракона. Мой страх немного ослабевает. Трахнуть меня — да, конечно. Сожрать меня — ну уж нет. Это именно то, о чем я задумываюсь. Совершенно очевидно, что я привлекаю его — благодаря тому, что он без штанов — тем не менее, он останавливается всякий раз, когда я говорю «нет». Это делает его лучше — о, Господи! — большинства мужчин Форт-Далласа. Я медленно разгибаюсь из своего защитно-скрюченного клубочка и внимательно слежу глазами за драконом, который нависает надо мной и ждет. Он наблюдает за мной как коршун, а глаза у него янтарно-золотые. Ну, это хороший знак. Он наклоняется и подталкивает носом ногу животного в мою сторону. Никаких сомнений, определенно хочет меня накормить. Все-таки, почему я? Почему из всех людей, которые за все эти годы были убиты драконами, именно я? Что во мне такого особенного? В чем отличие, что он тут же не убил меня, а вместо этого пытается накормить? И я голодная. Ужасно голодная. До того, как меня арестовали, у нас закончились деньги и уже не осталось ничего из еды. Я продала все, что смогла, чтобы купить еду для Эми, но, в конце концов, я могла себе позволить купить только пару просроченных протеиновых батончиков у торговца в обмен на последнее, что осталось от топлива для нашей маленькой лампы. Я отдала их Эми, а для себя еду пару раз наскребала, делая случайные работы для единственного бара Форт-Далласа. Я получала предложения от Бекки Минет присоединиться к ее группе проституток, поскольку это единственное место, где девушка может получить постоянную работу. В то время я отказывалась, но после нескольких дней голодания, это начинало уже казаться выходом из создавшегося положения. И тогда, разумеется, меня арестовали. Со всей своей шокирующей реальностью тюрьма была не так уж плоха. Они кормили меня чаще, чем я сама себя кормила — один раз в сутки. И если бы я так не беспокоилась об Эми, я бы, наверное, больше наслаждалась теми мисками овсяной каши. Из-за всех этих размышлений мой аппетит разыгрался не на шутку. Мне все время хочется есть.