— Чтоб мысли ее бестолковые в это русло направить? Чтоб она, пропажу контракта обнаружив, в банк отправилась за копией и наконец документ со вниманием зачла? Наша Наташенька та еще штучка. Но ждала я ее, ждала, а после подумала, что есть еще у нас прочие девицы многомудрые, рыжая кошка Гелька и черная — Фимка, да еще крылатая монстра при них состоит, тоже кошкообразная. А вдруг? Вот для вас, мурлык, это угощение и подготовила. «Прорвемся с Гавром, предположим, а если у подъезда нас целая навская банда дожидается?» Будто услышав мои мысли, нянька проговорила: — Только ты на пороге появилась, я немедленно хозяину весточку отправила, что птичка наша с Голубой улицы упорхнула и здесь обнаружилась. Молодец, Серафима, сама в руки пошла. Теперь в одном месте у нас предмет нужный с объектом необходимым собрались. — Ав-р. — Бубусик подполз к моим ногам, перебирая лапками. Присев, я подхватила его под мышку, выпрямилась. — Набрасывайте путы! — завизжала навья. — Она колдовать будет. За ее спиной вспыхнула конторка, полная бумаг. От мужиков зазмеились ко мне спирали поганой навской волшбы. Я дохнула огнем, заставляя няньку отшатнуться, выдернула из замка ключ, толкнула дверь, ввалилась в ячейку, бросила на пол Бубусика и налегла на створку, задвигая ее на место. В щель скользнуло черное щупальце, я придавила его каблуком, поднажала. — Уж я над тобой потешусь, дитятко, — шипела навья зло. Ее страшное, почти не схожее уже с человеческим лицо возникло в проеме. — Отступи, блаженная, сдайся. — Тьфу на тебя, погань! — продолжая топтать и налегать, фыркнула я. — Ав-р… Бубусик скорчился, будто кошка, пытающаяся откашлять шерстяной шарик, и прицельно плюнул мне под ноги. Зеленая слюна зашипела, щупальце, извиваясь, отпрянуло, замок щелкнул, закрываясь, лязгнул автоматический засов, другой. Наступила тишина, под потолком возжегся светильник. Я сползла спиною по стене. Хороший банк, надежный. И двери крепкие, и ячейки удобные. — Ав-р? — Не знаю. Ждать помощи, наверное, будем. Комнатка была крошечной, аршинов пяти длиной, в ширину и того меньше. У дальней стены располагался чистый письменный стол с задвинутым под него табуретом, а по центру — деревянный простой сундук. Больше не было ничего. Полки, закрепленные вдоль стен, пустовали. — Ав-р… — Отдышаться дай. Конечно, посмотрим, мне тоже любопытно. Дышалось с трудом, кажется, вентиляции в ячейках предусмотрено не было и застоявшийся неживой воздух не мог наполнить грудь. К слову, один из самых больших страхов каждого, кто за малахитом под землю хаживает, в такой вот ситуации оказаться. Ну да ладно, часов несколько у нас есть, авось не помрем. Бубусик поскреб когтями сундук, я поднялась, шагнула ближе. Замка было два, навроде амбарных. — Ав-р? — Поджечь дерево я, конечно, могу, но тогда нам воздуха не останется. Все-таки я попыталась воспользоваться дверным ключом, но он болтался в широкой скважине, как… нечто неприличное в проруби, и язычок подцеплять не желал. — Ав-р! — Ну что ты заладил! Подожди. Зорин с Гелей арестуют всех поганцев, нас отопрут. А потом я спокойненько разберусь, как средоточие поганой силы нам на пользу обратить. Тут я обомлела. Чем меня отопрут? Ключ здесь, со мной. Я открыла рот. Будто выброшенная на берег рыбешка. Бубусик заворчал. Ох, вот я скудоумица! Конечно, у Адлера запасной сыщется. Гавр согнулся над замком, дернулся и выкашлял на дужку комок зеленой слизи, посеменил ко второму, неаппетитную манипуляцию повторил. — Какая удача, разбойник, что ты любой дрянью пузо набивать обожаешь, — хихикнула я, наблюдая, как слюна пузырится, разъедая металл. Замки упали, я отворила сундук. Тело-исходник более всего походило на большую, в человеческий рост куколку бабочки, то есть даже не куколку, а кокон, плотно оплетенный серебристой паутиной. — Думаешь, нам надобно его размотать? Бубусик оперся передними лапками в бортик, фыркнул. — Хорошо. — Я ткнула паутину кончиком указательного пальца, подцепила ногтем. — Но учти, если там страхолюдина какая окажется, в обморок брякнусь. — Ав-р… Гаврюша умел ворчать сотней различных оттенков, сейчас он выражал сарказм. Лицо навьего князя было прекрасным. Такими лицами скульпторы одаряют статуи святых либо героев. У него был гладкий широкий лоб, прямой нос, четкий рисунок губ, подбородок с ямочкой. О цвете закрытых глаз я могла лишь гадать, но ресницы, отбрасывающие тени на алебастрово-белые щеки, были чернее ночи, и локоны таких же иссиня-черных волос упали на лоб, освободившись от паутины. Мне вдруг захотелось, чтоб Бубусик плюнул на это лицо, чтоб нарушил идеальную гармонию черт, чтоб наваждение, в котором я помимо воли оказалась, развеялось. — Какая сила в нем! Гавр, а если вдруг сейчас хозяин в свой исходник вернется? — Ав-р. — Понимаю, глупо звучит. Но ты же слышал, на что способны тамошние колдуны. — Ав-р-р-р. — Я не смогу! Артемидор мои силы запечатал. Опять ворчание. — Покойники, это другое! Это даже не тонкий мир, а у самой грани топтание. — Ав-р. — Ты слаб совсем, а я… Бормоча возражения, я отбросила ногой замки, пододвинула ящик вплотную к стене и легла на освободившееся на полу место, вытянув ноги. Бубусик вильнул хвостом, нырнул в ящик и сразу же показался из него, держа в пасти кончик серебристой паутины. — Ладно, — вздохнула я, наматывая паутинку себе на запястье, — скоротаем время до освобождения, чего уж там. Гавр вскочил мне на живот, разместился, свернулся калачиком у солнечного сплетения, уютно засопел. — Слюни подбери, — велела я, — дыру во мне прожжешь, скандал устрою. — Ав-р… Прикрыв глаза, я подстроила дыхание в унисон собачечке, ощутила паутинку на запястье, проследила ее от своей руки до кокона, следуя плетению. Я погружалась в привычную мне заменяющую сон черноту, но теперь в ней мерцала серебряная ниточка, я шла за ней, будто за волшебным клубком из сказки, извив за извивом, изгиб за изгибом. Запястье теплело, покалывание распространилось к плечу, оттуда по всему телу. Вспышка яркого света заставила зажмуриться. Я опять закрыла глаза? Закрыла, уже закрыв? Значит, я погрузилась в сон. Грудь наполнил свежий морской воздух, продышавшись, я осторожно приоткрыла веки и вскрикнула. На меня в упор серыми Маняшиными глазами смотрела навья. Гавра рядом не было. Я отскочила, замахала руками, призывая огонь, но вызвала лишь ветер, и то не чародейский, а обычный, свечу таким порывом не задуть. — Блаженная, — хмыкнула нянька и перекинула за спину русую косу. — Не ори и не дергайся. У тебя воздуха на несколько минут всего осталось в каморке твоей, а ты его тратишь бестолково. — Маняша? Это точно ты? — А то кто? — Она поставила на траву ведро, распрямилась. — Зачем пожаловала? Помирать? Мы стояли на заливном зеленом лугу, вдалеке паслись коровы, с голубого неба светило яркое летнее солнце, река, петляющая в зелени берега, сбегала в синь моря. Нарядная картинка, и ни разу не настоящая. — Думаю, — я обошла няньку по кругу, со всех сторон рассматривая, — помирать мы обе с тобою погодим. А вот мне любопытно, нянюшка, почему у нави, тело твое захватившей, пониже спины точно такой же ведьмин знак алеет? — Самый неотложный вопрос! — Она потянулась, извлекла из воздуха травинку и засунула себе в рот. — Знак намалевать — дело нехитрое, даже и под кожу капельку краски впрыснуть. Татуировка называется. Чего еще узнать желаешь? Спрашивай! У тебя же, блаженной, времени море разливанное! Я взвизгнула и бросилась обниматься: — Это ты! Нянюшка моя драгоценная, Мария моя Анисьевна, Неелова моя смешная. Она прижала меня к груди: — Дитятко… Но долго насладиться встречей мне не дали. — Уходи, — отстранилась Маняша. — Без тебя не уйду. — Не вытащишь, Серафима, не сдюжишь. Я-то всю силу свою истратила, а ты вернуться еще успеешь.