— То, чего больше всего на свете желает. — Нянька под руку подвела меня к постели. — Ложись, дитятко, пережди. А мечтает твоя Наталья о жизни, удовольствий полной, безбедной и веселой. Затылок утопился в пуховой подушке, навья набросила на меня одеяло. — То есть о той жизни, которая есть у тебя. Она присела рядом, будто рассказывая сказку перед сном. — У каждого человека, Серафима, какое-нибудь чувство над прочими главенствует. У Натальи Бобыниной это зависть. Не лучшее из чувств. — Ерунда, — прохрипела я. — Ох, — навья погладила мое горло, ослабляя удавку, — опять перестаралась. И не ерунда нисколько. Наташеньке давненько мечталось, как ладно было бы Абызова Карпа Силыча в отцы себе заполучить, чтоб все плюшки только ей доставались. А то что получается? Тебе и молодость, и красота, и капиталы батюшкины, и кавалеры с букетами, и заграницы. Она же на Зорина твоего набросилась, только чтоб нос тебе, дурочке, утереть. Иван Иванович не нужен ей был нисколько, так, очередная игрушка похоть потешить. — Он бы не стал… — Тсс… Будешь болтать, тебя опять слегка придушить придется. Поэтому молчи и засыпай, или что ты там вместо сна теперь делаешь. Не стал он, не стал, успокойся. Устоял его высокородие пред чарами девичьими. Только от этой его стойкости Наталья Наумовна чуть на стену не лезла. Так о чем это я? Мечтала твоя кузина, мечтала, пока не придумала, как своего добиться. Ты слушаешь? Ну вот… У навов это называлось «менять кожу» или «поместить себя в новый сосуд». Лулу, как ее тогда звали, без помощи обойтись не могла. Кто-то должен был наблюдать обряд, особенно в сам момент переноса, когда оба тела лишались владельцев и становились беззащитными. В ту ночь в обряде захвата тела Маняши Нееловой ассистировала гризетке Лулу именно Наталья. — Нянька-то твоя та еще дурочка. Записки ей от милого дружка хватило, чтоб она в одиночестве в холмах бродить отправилась. Дальше проще простого. Навья воспользовалась одним из амулетов из своего арсенала и вдвоем с Бобыниной перетащила безвольное тело Маняши в одну из руянских пещер. В ту же ночь обмен произвести не удалось, нянька была еще полна моими снами и ускользнула от захватчицы в складки тонкого мира. Они оставили ее там, безвольную, опоенную навскими снадобьями, под присмотром Крампуса. Когда я говорила с подругой в своем видении, ее тело было спрятано неподалеку. — Не сходится, — прошептала я негромко. — Эффектное свое изгнание и отказ от места ты уже после той ночи разыграла. — Не я, дитятко. — Мой вопрос собеседницу, по счастью, не разозлил. — Это все твоя сестричка-лисичка надумала. Хитрая лживая тварь! Пока я за твоей нянькой по иным пределам скакала, Наташка мою сферу умыкнула, артефакт, с помощью которого перенос происходит. Опасалась, вишь, что я без нее теперь справлюсь, когда у меня и тело новое есть, и демон на посылках. — Зря опасалась? — Не зря, — хихикнула навья. — Были у меня такие мысли. Мне твоя кузина к тому времени настолько опостылела, что собиралась ее из игры удалить, наврать, что еще ночь переждать придется, да и обстряпать дело самостоятельно. Но она… — Упредила? И от места тебе отказала, чтоб ты ту сферу в ее отсутствие не смогла в нумере отыскать? — Точно! А пока скандал и изгнание изображала, успела шепнуть, что встретимся в пещере и что она с собой артефакт принесет. — Он большой? — Не особо, но на теле не спрячешь, размером, — она порыскала взглядом по комнате, — ну, как светильник твой ночной, только без подставки. Я кивнула, а навья поджала губы: — Что-то ты, дитятко, излишне оживилась… Испугавшись, я зевнула, прикрыв рот ладошкой: — Почти сплю, рассказывай дальше. — Все сделали, как она решила. Встретились, Мария Анисьевна ослабла к тому времени изрядно, трепыхаться перестала, выскользнула из тела, как косточка из вишни, а я… Навья помолчала. — Потом, что потом? — А потом оказалось, что не на ту персону в изъятии моей сферы я понадеялась, что дурак этот старый милку свою заграбастает, а взамен мой артефакт Наталье Наумовне отдаст. Когда я в себя пришла, выяснилось, что сфера у Бобыниной, нянька у Сигизмунда, а я… тоже, получается, у Бобыниной во власти, так как беззащитна. И теперь, дитятко, сестричка твоя желает тот перенос уже с другими участниками повторить, твое тело занять. — Ты говорила, это невозможно, потому что я чародейка. — Наташка об этом не знает, — подмигнула собеседница, — или, скорее, желает думать, что бога за бороду схватила. Сейчас она готовится, слуг, наверное, отослать успела и сферу мою из тайника извлекает. Ох уж я ей наколдую, бессовестной, уж потешусь. Увидишь, тебе тоже роль, хоть и небольшая, в фильме этой прописана. Мне бы только свое в руки получить. — Почему тебе именно Маняшино тело понадобилась? — Я уже забыла, что должна спать, села на постели, опершись спиной о подушки. — Потому что она ведьма? — Да мало ли ведьм в вашей богоспасаемой империи? В какую не совсем пропащую бабу ни ткни. — Она щелкнула пальцами. — Просто время кожу менять пришло, а тут девка нестарая, не особо страшная, да еще и с тобою близка. Если бы не зависть Наташкина, все в семье бы и осталось. Ты бы подмены не заметила, уж я бы постаралась, вышла бы замуж, а уж у сиятельной княгини жизнь началась бы совсем другая. — Получается, на мне вина за Маняшины злоключения? — Добрая ты, Серафима, — с отвращением сказала навья, — и высокомерная, сверх положенного на себя берешь. Если бы твоя Неелова простой жизнью жила, на деньги не позарилась, старела бы себе за горами тихонько и злоключений бы избежала. А ты при чем? — Ну, ваша шайка именно меня хороводит, — обиженно протянула я. — Огоньку захотелось? — Твой огонь для нас, — отвращения стало еще больше, — что-то навроде дурманного зелья для человеков, не особо приличная страсть. Будь ты просто чародейкой, даже великой, тебя бы давно надкусили да выбросили, может, даже Крампусу на потеху отдали, низшие демоны до подачек охочи. — Значит… — Значит, сейчас мы сыграем для Натальи Наумовны чудесное представление, а после твоими сонными запорами займемся. Хозяин, когда понял, что ты сновидица… — А хозяйка? — Что? — Навья настороженно на меня посмотрела. — Когда он узнал? — быстро вбросила я следующий вопрос. — Вы специально меня на Руян отвезли? — Не сразу узнал… — Она говорила неторопливо, будто в раздумьях. — Поначалу он только жар осязал, шутил еще по-всякому. А вот когда ты на речовки не среагировала… — Какие еще речовки? — Ну такие… для барышень и человечков. Роза для розы? Так он тебя подманивал? Припомнив странные от князя записки, я кивнула: — Да, я еще подумала, что за чушь? — А должна была томление ощутить и прибежать на зов. Подумав, я спросила: — Это что-то вроде аффирмации? Навья пожала плечами: — Чего не знаю, того не знаю. Мне колдовство речей неподвластно. — А что подвластно? — Запоры снимем, я тебе покажу. Я поежилась, будто от холода, но все же решилась: — Когда вы князя подменили и почему никто не заметил? Удавка резко затянулась на горле. — Много воли себе взяла? — зашипела навья. — Решила, мы с тобою подружки? Вызнала все, лисица, вынюхала. Притворщица! Кокетка! Думаешь сама супротив нас выстоять? Не выйдет! Мы везде проникли, во все сферы, отовсюду защищены. Сыскари твои зубы об нас первые обломают, даже чародеи. И Зорин твой первый пострадает. Иванушка… Тьфу! Я его себе после заберу, у него сила мягкая, не чета огню. В голове шумело, я хрипела, силясь вдохнуть, забилась на постели, раскинув руки. Камея, казалось, болталась уже в горле на манер колокольного язычка. Эх, Серафима, перестаралась ты. Интересно, а призраков в сновидцы пускают? Примет тебя Артемидор обратно без телесности? Вот и попробуешь, недолго уже. Воздух ворвался в легкие с громким всхлипом и пронзил виски болью. Я закашлялась, разбрызгивая слюну. — Перестаралась? — ласково спросила навья. — Ну ничего, впредь, дитятко, осторожнее будешь. Она пружинисто поднялась, разгладила подол платья: — Лежи тут пока, я погляжу, что там Наталья Наумовна наготовила. Дверь она за собой не прикрыла, и створка моталась из стороны в сторону, будто не в силах выбрать только одну. Право, лево, право… Сигизмунд. Маняшу забрал себе нав Сигизмунд, которого называют старый пан, Савицкий. Он один из тех лихих людишек, про которых говорила нянька. Его я убью. Правда, я еще никого не лишала жизни, но зло должно быть наказано. Нет, если бы не он, Маняша была бы уже мертва. Навья этого не говорила, но они явно собирались избавиться от ненужного им тела гризетки, и от Маняши в нем заодно. Значит, не убью, значит, судить Сигизмунда Кшиштовича надобно. Я улыбнулась, вспомнив, как мы с Гелей потешались над многотрудным именем старика.