Каюта не слишком отличалась от комнаты в ночлежке, где Томас провел до этого ночь, за одним исключением: здесь не было постельного белья. Вместо него на узкой деревянной койке лежала овчинная шкура. На столе, у изголовья, стоял закрытый стеклянный фонарь. Он не горел. Свет шел откуда-то сверху. Томас поднял голову и увидел продолговатое окно в медном обрамлении. Капитан, как бы извиняясь за скудность обстановки, произнес: – Спать все равно не придется: вечером будем в столице. Устраивайтесь, – и ушел наверх. Томас сел на шкуру, посмотрел на стену, где висел импровизированный ковер, а скорее, разукрашенная красками большая тряпка, на которой было изображено морское чудище, пожирающее корабль. Он разглядывал этот шедевр живописи, пока не услышал свисток боцманской дудки, за которым последовал топот обутых в башмаки ног. Где-то внутри заскрежетал рулевой механизм. Томас прикрыл дверь каюты и выбрался на палубу. Судно стояло на свободной воде. Швартовые были убраны, паруса поставлены. Их широкие полотнища бились на ветру, наполнялись им. Матросы натягивали шкоты, крепили фалы. «Каролина», заворачивая к ветру, постепенно набирала ход. Порт, а за ним город отступали назад, уменьшались в размерах. Томас прошел на бак, полюбовался, как форштевень разбивает волну. Брызги летели вверх и достигали палубы. Остро пахло морем. На губах ощущался соленый вкус, над головой хлопали кливера. Боцман, задрав голову, смотрел на них и кричал: – Налягай сильней! Два матроса изо всех сил «налягали» на шкот, но его заело в блоке и кливера не устанавливались. Боцман выругался вполголоса и, разогнав матросов, стал грубыми пальцами высвобождать заклинивший фал. Томасу это занятие показалось скучным, и он поднялся на ют. Здесь находились рулевой и капитан. – Какой простор! – сказал капитан, обращаясь к Томасу. – Разве на берегу такое увидишь?! Томас снисходительно улыбнулся и подошел к леерам, взглянул вниз. За кормой пенился след. Береговая линия острова, постепенно удаляясь, съеживалась, наполнялась изумрудом зелени, сквозь нее розовыми пятнами проглядывали городские постройки. В прозрачном рассветном воздухе сиреневыми мазками акварели высились горы. Полюбовавшись морем, Томас спустился в каюту. Здесь качка почти не ощущалась, мерно поскрипывали бимсы. Незаметно для себя Томас задремал. Его разбудил шум. Наверху слышались встревоженные голоса, свист дудки, топот ног. Томас выглянул наружу. Матросы, сноровисто работая, ставили дополнительный парус. Томас поднялся к штурвалу. Капитан пристально смотрел куда-то за корму. Остров давно исчез за горизонтом, уступив место одинокому парусу, который медленно, но неуклонно увеличивался в размерах. – Это пираты, – сквозь зубы произнес капитан и выдал в их адрес такую тираду, что у Томаса сразу завяли уши. Увидев, что сказанное смутило молодого человека, капитан улыбнулся и похлопал его по плечу. – Не барышня, привыкай! Скоро здесь чертям жарко будет, – и, бросив взгляд на матросов, ставящих парус, рявкнул: – Шевелись! Тех подгонять не нужно было – они делали все что могли и даже больше. Капитан это понимал, но он также понимал, что людей в минуты крайней опасности нужно загружать работой. Загружать до такой степени, чтобы не оставалось времени на раздумья. Томас не стал спрашивать, откуда капитан узнал, что за «Каролиной» гонятся пираты, а стал наблюдать за парусом. Вскоре он обнаружил, что парус не один. На горизонте просматривались два треугольника. Через некоторое время маг понял: их преследует одно двухмачтовое судно. Постепенно стал различим корпус, и тут Томас увидел черное пятно на флагштоке. Это, без всякого сомнения, был пиратский флаг. Скрипел рангоут, дополнительный парус пузырился на ветру, а судно с черным флагом неумолимо приближалось. Когда стали различимы фигуры людей на борту пиратского парусника, капитан закричал: – Всем вооружиться! Приготовить самострел! Двое матросов приволокли из трюма огромный арбалет, который почему-то получил название самострела, и установили на треноге. Вставили стальную стрелу, ее конец обмотали ветошью и густо пропитали смолой. Ветошь подожгли – стрела унеслась к противнику, оставляя дымный след. Зарядили и выстрелили еще. Одна стрела попала в борт, другая – в парус. Тот вспыхнул, но его быстро потушили. Лица пиратов были устрашающе свирепыми. Каждое удачное попадание вызывало у них приступ злобы и сквернословия. В ответ неслись ругательства моряков с «Каролины». Расстояние между судами неумолимо сокращалось. Томас отчетливо видел детали пиратской одежды, блеск обнаженных клинков, ухмылки на их лицах. Вдруг его взор остановился на стоящем на мостике капитане. Тот был в коричневой кожаной безрукавке. Только он один сохранял спокойствие, но оно напоминало спокойствие хищника перед прыжком. Томасу показалось, что он разглядел блеск его глаз. До вражеского судна было саженей двадцать. «Если я убью этого человека, – подумал Томас, – то, вполне вероятно, пираты прекратят погоню». Он поднял жезл, направил его на капитана пиратов. Когда костяная ручка оказалась на уровне солнечного сплетения, оно ожило. Между рукоятью и магом возникло неприятное давящее напряжение. Из конца жезла вырвалась едва заметная в дневном свете молния. Она ударила в пирата. Тело его вспыхнуло синим огнем. Но путь молнии на этом не прервался. Она перескакивала от одного пирата к другому, пока все судно не запылало синими языками пламени. Затем раздался оглушительный треск, ослепительная вспышка – и громовой раскат сотряс воздух. Когда ослепшие от сильного света моряки «Каролины» пришли в себя, они увидели, что на том месте, где на них наваливалась многорукая, орущая десятками глоток и сверкающая десятками мечей смерть, на притихшей морской поверхности плавали одни обломки. Это все, что осталось от страшных пиратов и их судна. Первым очнулся капитан. Он подошел к Томасу и положил на его плечо тяжелую руку. – Ты маг? – тихо спросил он. Томас судорожно сглотнул комок в горле и кивнул. Глава 2. Шквал Солнечный диск медленно клонился к горизонту. «Тиамат» полным фордевиндом шла по косой относительно береговой линии, постепенно удаляясь от нее. Вскоре берег превратился в желтоватую полоску. Томас прошел на бак. На носу сидели вахтенные и смотрели вперед по курсу. Они, коротая время, негромко разговаривали на незнакомом языке. Дхау, слегка зарываясь в волну, поднимало массу брызг. Водные шарики, поблескивая на солнце, падали на обнаженные торсы матросов, но те не обращали на это внимания. Послушав немного их певучую речь, Томас направился на ют. Там кроме рулевого никого не было. Тогда Томас снова спустился на палубу по узкому трапу и постучал в дверь каюты Бахрея. – Входи-входи! – донесся из-за двери мягкий голос торговца. Томас вошел в каюту. Она вся была убрана коврами. Ковры на переборках и на полу. Коврами застелены низкие диваны с цилиндрическими подушками. Между диванами стоял стол, инкрустированный красным, черным деревом, с шахматной доской в центре. На доске в кажущемся беспорядке – шахматные фигуры. Бахрей сидел на тахте, поджав ноги, и играл сам с собой. Увидев Томаса, он обрадовался и помахал рукой, приглашая присоединиться. Томас присел на краешек тахты, осмотрелся. Кроме стола в каюте слева от выхода находился закрытый шкаф. Рядом с ним, в углу, металлический ящик, по всей видимости – для хранения ценностей. С другой стороны от двери стоял пузатый буфет, сквозь рифленое стекло на дверцах неясно проглядывала посуда. Мебель была закреплена на полу из-за возможной качки. Над столом висела изящная масляная лампа, которая слегка покачивалась. Бахрей быстро расставил шахматные фигуры и стал обучать Томаса игре. – Это пешка! – он поднимал со стола маленькую фигуру, крутил ее своими короткими пальцами и ставил обратно. – Она ходит только вперед. На одну клетку. Бьет по диагонали тоже на одну клетку, понял? Торговец повторял это «понял» всякий раз, когда показывал Томасу новую фигуру и объяснял ее действия. Томас задумчиво кивал в ответ. Когда с объяснениями было покончено, начали игру. Играл Бахрей, если откровенно, неважно, даже плохо, но это его нисколько не расстраивало, ибо ему нравился сам процесс. Он отвлекал от дум и позволял коротать время. Каждому удачному ходу Бахрей радовался как ребенок: вскидывал руки, вертел зрачками своих выпуклых глаз и хлопал себя по бокам. Постепенно Томас поднаторел в игре и даже выиграл одну партию. – А говорил, играть не можешь! – кричал Бахрей, радуясь выигрышу напарника. Он хотел еще что-то сказать, но в дверь каюты постучали и вошел смуглолицый матрос. В руках у него было круглое блюдо с двумя фарфоровыми чашками, вазочки с печеньем и фруктами, а над ними возвышался фарфоровый чайник с тонким носиком. Из носика шел легкий пар. Бахрей сгреб шахматные фигуры в сторону, освобождая место для подноса. Судя по тому, как он это проделал, еда тоже была одним из любимых его занятий, но он не увлекался ей. Следуя мудрости Востока, торговец говорил, что удовольствий не должно быть много, ибо тогда они превращаются в обыденность, однако и мало их не должно быть, ибо радость должна постоянно наполнять душу. Тогда человек добр к себе и окружающим. Поэтому он будет любим людьми и богами. Радость всегда от бога, – и дополнял: кроме злорадства. – Почему я удачно торгую? – рассказывал Бахрей, беря посыпанное сахарной пудрой печенье, надкусывая его и щуря глаза от удовольствия. – Потому что я люблю того, с кем торгую. И мы всегда с ним договоримся не в ущерб друг другу. Ему хорошо – и мне тоже. Бахрей хотел что-то добавить, но на палубе вдруг раздался свист боцманской дудки и послышалось шлепанье босых ног. Бахрей встревожился, покрутил головой, прислушиваясь к доносившимся звукам, и произнес: – Пошли посмотрим, что случилось. Он оправил халат и засеменил к выходу. Томас поставил чашку с недопитым чаем и последовал за Бахреем. Шум был вызван командой капитана установить дополнительные паруса. Их вытащили из трюма и раскатывали по палубе. Томас и Бахрей поднялись на ют. Капитан стоял на своем излюбленном месте у края надстройки, нависающей над палубой. Это место носило наименование – капитанский мостик. Прямо за ним располагался рулевой. Капитан с тревогой поглядывал то на временами хлопающие паруса (ветер слабел и дул неровно), то куда-то за корму, где сходились бледно-желтое небо и тронутая желтизной темнеющая вода. Бахрей сходил в каюту, принес зрительную трубу, прильнул к ней, пытаясь что-то рассмотреть вдали, но, ничего не увидев, спросил капитана: – Что там? Капитан молча повернул трубу Бахрея градусов на пятнадцать вправо. Торговец снова прильнул к окуляру и ахнул! Там, то появляясь, то скрываясь за гребнями волн, маячил красный парус. – Пираты? – Бахрей бросил на капитана выразительный взгляд. – Не похоже. Это галера… – Галера? – задумчиво произнес торговец. – Но «Тиамат» – быстроходное судно! – Быстроходное, – согласился капитан и добавил: – Когда ветер есть, а сейчас, насколько я вижу, он спадает. Разрази меня гром, если через полчаса мы не попадем в штиль! Худшего нельзя пожелать никакой команде! – Гм, – заморгал глазами Бахрей и ткнул рукой за корму: – но ведь и у них парус тоже не будет работать… Шрам на лице у капитана потемнел, глаза грозно вспыхнули. – Про весла забываешь, Бахрей! – и, нависнув над палубой, громко крикнул: – Поторопись! Подстегнутый окриком капитана, боцман забегал вокруг матросов и стал пинками подгонять их. Те, не обращая никакого внимания на тычки, продолжали делать свое дело. Вскарабкались на ванты, пропустили фалы в блоки, подтянули, грот-стаксель и фок-стаксель свободными шкаторинами повисли над палубой. К ним прикрепили шкоты и растянули, оставшиеся концы веревок аккуратно сбухтовали, уложили возле борта. Ветер лениво наполнил дополнительные паруса. «Тиамат» немного ускорила ход, но не настолько, чтобы чувство тревоги покинуло капитана, а заодно и весь экипаж.