С рассвета в небе над Гонконгом клубились черные тучи, оставив лишь узкий просвет на востоке. Вскоре на “Ибис” обрушились потоки дождя и морской воды, огромные волны били шхуну в корму. Накануне Захарий предпринял все возможные меры предосторожности: шхуна встала на дополнительный якорь, были убраны паруса и реи, проверены и перепроверены якорные канаты, задраены люки. Кроме того, он удостоверился в безопасной удаленности других судов – самой близкой соседкой была “Анахита”, стоявшая в кабельтове, но, судя по всему, она тоже подготовилась к шторму. Часа два ветер неистовствовал без устали. Потом небо чуть-чуть прояснилось, и когда волна приподнимала “Ибис”, в иллюминаторы было видно, что́ стихия натворила на острове: вынесла на берег уйму лодок, разбив их вдребезги, разметала недавно возведенные домишки, повредила много строений. К счастью, склады Восточного пункта не пострадали, и, стало быть, миссис Бернэм была под надежной защитой каменных стен. Около десяти утра, когда небо ничуть не утратило своего темного покрова в серых прожилках, “Ибис” вдруг задрал нос, и возникшая сильная болтанка не оставила сомнений в том, что один якорный канат лопнул. Захарий предвидел нечто подобное и был к тому готов. По его команде матросы на время оставили помпы, перекатили на бак самую тяжелую пушку и, приторочив к ней канат, сбросили ее в воду. Результат не заставил себя ждать – “Ибис” тотчас прекратил свое бешеное метание. Захарий уж хотел вернуться в каюту, но зацепил взглядом “Анахиту” и обомлел: кормовые иллюминаторы шхуны, прежде задраенные, были распахнуты настежь. Прямо на его глазах вздыбившаяся громадная волна хлынула в “Хозяйские апартаменты”. Захарий понимал, что с открытыми иллюминаторами “Анахита” затонет. Наверное, матросы, занятые откачкой воды из трюма, не ведали о том, что случилось. Как же их предупредить? Семафор флажками или фонарем когда еще заметят, поможет разве что выстрел в воздух. В капитанской каюте Захарий выхватил из оружейного шкафа мушкет, бегом вернулся на палубу и лишь там сообразил, что в руках у него кремневое ружье. Оно не выстрелит, ибо порох и фитиль отсырели. Корма “Анахиты” уже погрузилась в воду, иллюминаторы хозяйской каюты скрылись под волнами, утлегарь торчал под острым углом к водной поверхности. Умом Захарий понимал, что шхуне уже ничем не помочь, но не мог лишь стоять и смотреть, как она гибнет. Он вновь бросился в каюту за пистолетом, а вернувшись на палубу, увидел, что все кончено: почти вся шхуна ушла под воду, и только ее изящный нос еще был устремлен к беснующимся небесам. На мгновенье она будто зависла, прощаясь с белым светом. Сквозь завесу дождя Захарий увидел баркас, который, отвалив от шхуны, устремился к ближайшему причалу, и мысленно умолял гребцов приналечь на весла, чтобы их не засосало в воронку от затонувшего судна. Уходя под воду, “Анахита” стала все быстрее и быстрее вращаться, возник водоворот, от него разбежались круги, которые, казалось, вот-вот настигнут баркас, но волна, подхватившая суденышко, вытолкнула его к берегу. – Слава богу! – Сжав в кулаке нательный крест, рядом стоял второй помощник. – Ну хоть команда спаслась. – И, благодарение Господу, сухопутные крысы загодя сошли на берег, – сказал Захарий. А в восьмидесяти милях к северу, в Гуанчжоу, небо еще было ясным и на рисовых полях прибывало народу. Вскоре уже казалось, что войска в бастионах рискуют попасть в окружение. В фортах всерьез готовились к бою. На перекличке второй роты сипаев выяснилось, что в строю лишь пятая часть ее списка, остальных свалили лихорадка и дизентерия. Они же сильно проредили состав обозников, и потому к несению службы призвали всех, включая поваров и каптерщиков. В последний момент капитан Ми затеял проверку снаряжения, удостоверяясь, что у каждого бойца есть дождевик. По сигналу трубы все подразделения выстроились перед четырехугольным бастионом. Первая, третья и четвертая бригады получили приказ немедленно спуститься с холма и занять позицию на рисовых полях. Вторая бригада, состоявшая из матросов и морских пехотинцев, оставалась на охране бастионов. Узкие тропы препятствовали быстрому спуску, лишь к полудню три бригады вышли на позицию. В миле от них стояла толпа в четыре-пять тысяч человек, вооруженных вилами, острогами, косами, дубинами и баграми, у некоторых были сабли и кремневые ружья. Командиры очень долго изучали диспозицию. Жара достигла апогея, но казалось, что с приближением грозовых туч зной только усиливается. На солнцепеке, где не было ни клочка тени, железные каркасы киверов раскалились не хуже печки. В солдатских рядах появлялись щербины, когда санитары оттаскивали потерявших сознание бойцов. Генерал Гоф решил переместить свой штаб на пригорок, наделенный пятнышками тени. Солдаты видели, как по дороге к нему два офицера покачнулись и едва не упали. Один из них, сам генерал, выправился и смог самостоятельно добраться до места, а вот второго вели под руки, и на пригорке он рухнул ничком. Позже выяснилось, что это был генеральский заместитель по тылу, и он почти сразу умер от удара, спровоцированного жарой. Инцидент стал причиной новой задержки, и, казалось, минула вечность, прежде чем генерал Гоф наконец-то отдал распоряжения. Войскам было приказано разогнать сброд, действуя с разных направлений. Четвертая бригада выдвигалась прямо по центру: камеронианцы на левом фланге, мадрасские и бенгальские сипаи на правом. Лежавшие впереди поля были залиты водой. По приказу капитана Ми солдаты с ружьями наперевес стали медленно пробираться по чавкающей слякоти. Толпа попятилась, однако, даже отступая, прирастала числом. Упершись в земляную насыпь на краю поля, она остановилась, на фоне потемневшего неба читаясь многоголовым силуэтом. Солнце давно миновало зенит. На левом фланге камеронианцы скрылись за скоплением хижин. Три сотни сипаев стояли перед шести-семитысячной толпой. Солдатам, измученным долгим переходом по слякотным полям, требовалась передышка. Пока они приходили в себя, подтянувшиеся водоносы успели раздать воду. И тут вдруг толпа ринулась вперед, потрясая дубинами и паля из ружей. Меж тем в тылу сипаев уже развернулась орудийная батарея. В воздух взмыли ракеты Конгрива; вспахивая толпу, они оставляли в ней борозды из трупов, однако не остановили ее продвижения. Теперь отступали сипаи, но, обремененные тяжелым снаряжением, двигались медленнее противника. Когда расстояние между противоборствующими сторонами сократилось до броска камня, сипаи получили приказ изготовиться к бою. Их первый залп, скосивший передние ряды, заставил толпу притормозить. Небо уже потемнело, поднялся дикий ветер. Молния прорезала тучи, и под аккомпанемент раскатов грома дождь сразу, без всяких уведомительных капель, хлынул мощными струями. Окрестность как будто подверглась обстрелу водяными ракетами. Сипаи вымокли насквозь, прежде чем достали дождевики. Кремневые ружья стали бесполезны, теперь сипаи могли воевать только штыками и саблями, которые были много короче неприятельских вил и острог. Лишь буря, единственный союзник волонтеров, хоть как-то сдерживала натиск разъяренной толпы. Сквозь рев ветра Кесри расслышал голос капитана, кричавшего ему в самое ухо: получен приказ установить связь с камеронианцами, с ним отправятся хавильдар и взвод сипаев. – И нам понадобится вестовой! – Слушаюсь, каптан-саиб. Прикрываясь от хлещущего дождя, Кесри глянул на малочисленных обозников, сумевших не отстать от роты, и поманил Маддоу: – Боец, ко мне! Быть рядом! На Гонконге дождь лил не переставая, хотя ураган, прогулявшийся по бухте, уже унесся на север, к Кантону. Вскоре бешеный ветер стих, и горы волн уступили место пенистым барашкам. Как только всякая опасность миновала, Захарий приказал спустить баркас и велел гребцам держать к причалу перед новым складом Бернэма. Само здание не пострадало, но подойти к нему оказалось нелегко, ибо все вокруг было завалено разномастными обломками. Захарий долго стучал в дверь, прежде чем ему открыли. Несколько мигающих ламп тускло освещали огромную пещеру склада. Одни моряки с “Анахиты” стояли на коленях, совершая намаз, другие забились в угол и, обхватив себя руками, старались унять дрожь. – Мастер Зикри! Увидев поспешавшего к нему Ноб Киссина-бабу, Захарий тотчас спросил о том, что не давало ему покоя: – Где миссис Бернэм? Вы говорили, здесь для нее приготовлена комната. Гомуста замедлил шаг и покачал лопоухой головой: – Мне так жаль… – Что вы тут мямлите? – рявкнул Захарий. – Где она? Отвечайте же! Ноб Киссин все качал головой, как китайский болванчик. – Мне очень жаль… Захарий схватил его за плечи и сильно встряхнул. – Мне недосуг выслушивать вашу болтовню, просто скажите, где миссис Бернэм. – Так я и пытаюсь, мастер Зикри… Оказалось, в последнюю минуту миссис Бернэм передумала, решив переждать шторм на “Анахите”. Дескать, она вполне уверена в матросах и не позволит какому-то ненастью ее запугать. Гомуста как мог ее отговаривал, но она в своей обычной властной манере велела ему замолчать. Спорить с ней было бесполезно. Подчиняясь приказу, Ноб Киссин вместе со всеми покинул шхуну и укрылся на складе. Об остальном он узнал от матросов, спасшихся с тонущей “Анахиты”. Утром миссис Бернэм колокольчиком вызвала стюарда и велела подать чай в хозяйскую каюту. Вернувшись с подносом, стюард увидел ее в кресле возле иллюминатора. К тому времени ветер уже разгулялся, и она сказала, что хочет понаблюдать за приходом шторма. А потом команде было уже не до нее. Лишь когда шхуна стала тонуть, боцман бросился к хозяйской каюте. Дверь не открывалась, ее, видимо, заклинило обломками мебели, на стук никто не отзывался. Боцман побежал за топором, но к его возвращению корма уже ушла под воду, коридор затопило. Попытайся боцман добраться до каюты, он бы утонул. Все было кончено. – Мастер Зикри… Ноб Киссин стоял рядом, но Захарию казалось, что голос его доносится из далекого далека. – …перед тем как я сошел с “Анахиты”, миссис Бернэм передала мне письмо. К вам. Просила, чтоб я непременно его доставил. – Где оно? – Вот, в целости и сохранности. Захарий отошел в сторонку и, сломав печать, прочел письмо. Капитан Ми вел взвод, Кесри шел замыкающим. Свой бесполезный мушкет он отдал Маддоу и держал в руке саблю. На полях, превратившихся в бескрайние озера, межи скрылись под водой, и теперь единственным ориентиром служили скопления хижин, еле видимые за стеной дождя. До вечера было еще далеко, но темное небо уже казалось ночным. Уловив какой-то звук, Кесри обернулся и, вглядевшись, различил нечеткие очертания перемещающихся фигур. “Слава богу, камеронианцы”, – с неимоверным облегчением подумал он, и тут в плечо его ударил камень, пролетевший сквозь стену дождя. Значит, сброд шел по пятам. – Стой! Стой! – крикнул Кесри, и тотчас рядом с ним возник капитан Ми с обнаженной саблей в руке. – Неприятель сзади, сэр. Едва он это сказал, как сам понял поспешность своего вывода: размытые силуэты были не только сзади, они были повсюду. Острие заточенного кола, вдруг выскочившего из дождевой завесы, едва не проткнуло ему грудь, но сабля капитана успела его отбить. Под градом камней, летевших сквозь водяные струи, Кесри почувствовал, как что-то цапнуло его за ногу, и, опустив взгляд, увидел здоровенный крюк. Взмахом сабли он перерубил нацеленный на него багор. Но вот другого солдата такой же багор зацепил и поволок по грязи. Сипаи успели вызволить товарища и помогли ему подняться на ноги. – Каре! – крикнул капитан Ми. – Встать в каре! Увязая в грязи и прикрывая руками головы от шквала булыжников, сипаи встали плечом к плечу, каре ощетинилось штыками. – Здесь мы открыты, надо уходить, – донесся голос капитана. – Слева от нас дома, будет какая-никакая защита с тыла. Взвод, за мной! Кесри, прикрываешь отход! – Есть, каптан-саиб!