– Оно бы и так, но посмотрите сюда. Это вы? – Мужчина показал фотографию, где Павла кто-то заснял возле группы протестующих возле Стены Плача. – В статье Павел Стрельцов как раз ссылается на этот митинг. – Да, это я, – подтвердил Павел. – Приезжал на встречу с приятелем. Вот и он. – Стрельцов ткнул пальцем в Габриэля, тоже попавшего в объектив. – Это слова, а не факты, – отмахнулся представитель МОССАДа. – А факты говорят следующее. Павел Стрельцов побывал на митинге в защиту отказников, а потом в советской прессе появилась статья, в которой он ссылается на этот митинг. Написал ее именно тот Павел Стрельцов, который там присутствовал, какой же еще? – Не тот, а какой-то другой, – возразил Павел. – Вы отказываетесь от признания своего участия в этом деле? – Естественно, отказываюсь! Еще не хватало мне водить компанию с подобными чудаками… Вы меня арестуете? – Стрельцов в упор посмотрел на своего собеседника. – Пока нет, – ответил моссадовец, – но вы не должны покидать территорию училища. «Что это, провокация? Да кому я нужен?! Скорее это какое-то дурацкое совпадение», – прикинул Павел, и тут его осенила идея. – Могу я позвонить? – спросил он. – Пожалуйста. Моссадовец придвинул к нему телефонный аппарат и надел наушники, чтобы слышать разговор. Павел позвонил дяде Мееру, изложил возникшую проблему и спросил: – У вас есть знакомый историк, который недавно эмигрировал. Может быть, он знает Павла Стрельцова, который любит писать статейки про митинги? – Перезвони через пять минут, – ответил дядя Меер. После повторного звонка появилась информация: Павел Стрельцов, доцент исторического факультета Ленинградского университета, часто пишет статьи в прессу на политические темы. – Проверим, – сказал моссадовец, снимая наушники. – Но вы пока не покидайте территорию училища. – Тон его явно смягчился. Вскоре дело об антисионизме было закрыто. Но появилась другая напасть: по училищу пошли слухи, что Павел Стрельцов является советским шпионом. Кто-то смеялся, а кто-то всерьез в это поверил. Кончилось дело тем, что Джаггер во время праздничного поздравления громогласно заявил, что Павел Стрельцов не является ни советским шпионом, ни каким-либо другим… …От неминуемой смерти их спас случай – вмешался неучтенный фактор. Намечались учения, и курсанты должны были в них участвовать. Стрельцова вместе с начхозом послали на склад за боеприпасами. Они ехали впереди на джипе, а сзади катил грузовичок. Не доезжая до склада, у начхоза прихватило живот. Он остановил машины и побежал в кусты акации. Внезапно раздался взрыв, потом второй, третий… Обломки склада полетели в разные стороны. Павел почувствовал резкую боль сначала в одном ухе, потом в другом – как будто резанули ножом. А потом наступила непривычная тишина. Но только для Стрельцова – боеприпасы продолжали разрываться. Павел крикнул, но не услышал своего голоса. Звук зарождался где-то в животе и затухал по мере продвижения к глотке. Стрельцов понял, что оглох. Начхоз вылез из кустов, и машины поехали обратно на тренировочную базу. По дороге он хотел что-то сказать Павлу, но тот объяснил, что ничего не слышит, и для убедительности похлопал себя по ушам. Позднее Павел узнал, что склад взорвался по вине сварщиков – варили люк и недоглядели. А ведь все грешили на палестинских террористов! На тренировочной базе Павел обратился к врачу. Врач поставил диагноз: травма обоих ушей, но слух постепенно восстановится. «Постепенно так постепенно. Не смертельно», – решил Павел. Вернувшись в училище, он передал местному врачу запечатанный конверт с диагнозом, который ему вручили на тренировочной базе. Врач распечатал конверт, прочитал бумагу и сказал, что передаст дело в медицинскую комиссию. Стрельцова направили в госпиталь, там он прошел дополнительное обследование. Через несколько дней его вызвал к себе Джаггер и показал заключение комиссии. – Я отношусь к тебе с уважением, Стрельцов, но с такой травмой ты не можешь продолжать обучение. Будем готовить тебя к отчислению, – с грустинкой в голосе заявил Коэн. – Но ведь это неправильно, несправедливо! – воскликнул Павел. – До конца обучения осталось всего два месяца. Должен же быть выход из положения! Джаггер пожал плечами: – Медикам я ничего не могу противопоставить – меня под трибунал отдадут. Стрельцов отдал честь и вышел, внешне сохраняя спокойствие, хотя внутри у него все кипело от гнева и отчаяния. По дороге он встретил врача. – Ты еще здесь? – удивился он. Павел только отмахнулся. Вернувшись в казарму и немного успокоившись, он принялся рассматривать проблему со всех сторон: «Бред какой-то! Все шло хорошо, и тут бах! Все насмарку, столько времени потерял впустую! И куда мне теперь?.. Ну, не бывает безвыходных ситуаций. Врач сказал, что слух восстановится. Правда, в медицинском заключении написано, что мне и близко нельзя подходить к пушке, иначе возникнет рецидив. Но если без пушек?.. Тогда за какие заслуги мне присвоят офицерское звание? Надо что-нибудь предпринять – под лежачего пьяницу портвейн не потечет. Эх, хохмочки, хохмочки…» Мысли крутились в его голове, как билеты в лотерейном барабане. И докрутились – он вспомнил про депутата кнессета – главу семейства, спасенного в Вифлееме. «Ну-ка, ну-ка… Он ведь курирует военное ведомство». Утром Паша позвонил Моше Лурии и рассказал, в какой переплет он попал. – Я решу этот вопрос, – уверенно ответил депутат. В тот же день Павла вновь вызвал к себе директор. – Я нашел выход из положения и знаю, как тебе помочь, – с улыбкой провозгласил Джаггер. Павел сразу понял, откуда взялся этот выход, но смолчал. – Тебя можно определить в разведку – ты же не захочешь пойти в интендантскую службу? Возглавишь разведвзвод в какой-нибудь танковой бригаде. Врачи сказали, что танк сильно заглушает звуки, для тебя это будет безвредно. До окончания обучения числиться будешь у нас, получишь звание сеген-мишне. Ты не учился, а занимался преподавательской деятельностью, поэтому выпускные экзамены мы тебе проставим автоматом. Видишь, как хорошо все складывается! На следующий день Павел прибыл в разведшколу. Для Паши военная разведка всегда была окутана ореолом таинственности, а на практике оказалась сложной и монотонной работой с редкими всплесками, которые иногда заканчивались трагически. Параллельно он посещал танковое отделение, где учился стрелять из танковой пушки («Артиллерист я или нет?!»). В начале обучения произошел курьезный случай. Сержант военной контрразведки, заполнявший анкету на допуск, задал вопрос: – В каком году ты прибыл в Израиль? Павел ответил. Сержант посмотрел на него с изумлением: – Как тебя вообще допустили до занятий в разведшколе? – По воле Божьей, – ответил Стрельцов. А что он еще мог сказать? По мере освоения на новом месте Павел сталкивался с методами и формами обучения, мышления, планирования, отличными от методов других родов войск. И уровень инструкторов здесь сильно отличался от уровня их коллег из общевойскового училища. Они обладали разносторонними знаниями во многих областях, высоким уровнем общей культуры и профессионализмом. Однажды Павлу сообщили, что его приглашают на выпускной парад в общевойсковом училище по случаю присвоения офицерских званий – мол, сам Джаггер звонил. Так Павел Стрельцов получил звание лейтенанта, на иврите «сеген-мишне». После окончания разведшколы его направили в танковую бригаду, которой командовал полковник Барух Дакан. Там лейтенант Стрельцов возглавил разведвзвод. Бригада патрулировала берег Суэцкого канала и регулярно возвращалась на базу под Ашдодом. Дакана считали заклятым националистом. Впрочем, им он и являлся. Полковник люто ненавидел арабов, а к остальным национальностям относился просто с недоверием независимо от того, является человек гражданином Израиля или нет. Узнав, что Стрельцов русский, он сказал: – Русские хорошо воюют. Это от тебя и требуется. Будешь осуществлять рекогносцировку местности в обычном режиме и выполнять специальные задания. Отношения у них сложились ровные, не выходящие за рамки служебных, что Павла вполне устроило. Иногда, правда, полковник срывался с невидимой цепи и старался унизить Стрельцова, ущипнуть его по мелочи. Павел огрызался. А Дакан воспринимал это как должное, мол, истинный мужчина должен уметь давать сдачи, и после короткого обмена «комплиментами» все приходило в привычную норму. Разведвзводу выдали полугусеничный броневик, на котором Павел мог раскатывать по пустыне без разрешения – рекогносцировка, понимаешь! Часть вторая. Война с нулевой суммой Мы не намерены возвращать ни Газу Египту, ни Иудею и Самарию Иордании. Защищать новые границы легко, и мы их будем защищат. Моше Даян Даже в тяжелое время после поражения 1967 года мы сохраняли моральный дух и занимались ускоренным восстановлением в ожидании того дня, когда перейдем в наступление, либо чтобы уничтожить противника, оккупировавшего нашу территорию, либо чтобы заставить его уйти. Эль-Шазли Переправа После занятий по рукопашному бою Борис зашел в комнату к Короткову и устало плюхнулся на диван. Ему предоставили очередную группу учеников, и пришлось новому «царю горы» доказывать, что он вовсе не царь горы, а таракан из-под плинтуса. Во время момента истины он слегка перестарался – пришлось вызвать врача, – но зато все сразу поняли, «кто в доме хозяин», и стали ходить по струнке. Даня сидел за столом с расстеленной крупномасштабной картой и печатными листами бумаги, разбросанными веером.