– Мы тебя закалили, – сказала она. – Квина будет доволен. – Да дерись конем твой Квина, – устало ответил Валин. – Где мое крыло? – Их тоже закалили. Валин подумывал перехватить зависшее перед грудью копье, дернуть женщину на себя и связанными руками ухватить за горло. Хуутсуу была проворна – он запомнил это по первой дождливой ночи, – но Валин быстрее. Вернее, был быстрее, пока не провел месяц притороченным к конской спине. А сейчас, как знать? На ногах он удержался, но колени дрожали, и пальцы, когда попробовал сжать кулаки, оказались слабыми и бесчувственными. А брюхо словно из грязи вылепили. Слабость и беспомощность бесили его – несколько недель пустили на ветер годы тренировок, – но от этого не умалялись. Пока что он выжил. Какой смысл нарываться теперь на копье? Кроме того, Хуутсуу сказала, что его людей закалили. Закалили не значит убили. – Где они? – требовательно спросил он. Она кивнула ему за плечо, и, обернувшись, Валин увидел Гвенну, которую молодая ксаабе подталкивала в спину клинком ножа. И тут он улыбнулся – казалось, впервые за долгие годы. Гвенна была грязна, избита. Оба глаза заплыли, затянутые багрово-бурыми синяками, на щеке запеклась кровь. Избита, но в сознании. И в состоянии ходить. Еще шире Валин улыбнулся, бросив взгляд на сопровождавшую ее ксаабе. На щеке у молодой ургулки багровел след зубов, над глазом еще не затянулся порез, а в зрачках стояло бешенство. Оказавшись рядом с Валином, она обухом ножа врезала пленнице по голове, потом подсекла ноги. Падая, Гвенна извернулась и сама вскинула ноги, но ксаабе легко отскочила, плюнула ей в лицо и что-то злобно прорычала, обращаясь к Хуутсуу. – Убью ургульскую сучку, – процедила, перекатываясь на живот, Гвенна и стала подниматься на колени. – Убью и съем. – Вижу, ты уже надкусила, – заметил Валин. Хуутсуу, усмехнувшись, взмахом руки отпустила юную стражницу. – Дерьмово ты выглядишь, – хмуро разглядывая Валина, проговорила Гвенна. – Да и ты не принцесса. Остальных видела? Остальные, как выяснилось, пребывали в том же состоянии: избиты, измучены, но живы. Приставленные к пленникам ургулы выводили из сутолоки одного за другим. Талал смотрелся почти неплохо – да и понятно, он меньше всех был склонен злить стражников. А вот сторож Лейта намотал тому на шею сыромятный ремень, оставивший на горле багровые рубцы. Но пилот, несмотря на раны, свирепо ухмылялся. – Моего нареченного зовут Амаару, – сообщил он, указывая на стиснувшего челюсти ургула (юнец замахнулся, но Лейт уклонился от удара). – Он мне говорил, что на гордом языке его народа имя значит «конская жопа», а сам он весьма гостеприимный хозяин. Анник приволокли в натянутом на голову холщовом мешке, красноречиво говорившем об оказанном девушкой сопротивлении. Но больше всех, как видно, донимала ургулов Пирр. Ее привели последней, с руками, привязанными к бокам так туго, что шевельнуть она могла разве что кончиками пальцев. И сторожил ее не один, а четверо: двое мужчин, две женщины, и все старше приставленных к Валину и его кеттрал. Четверо ургулов со всех сторон угрожали ей обнаженными кинжалами. – Ладно, – подняв брови, обратился к женщине Лейт. – Хоть и обидно, но признаю твою победу. – Чем ты такое заслужила? – спросил, указывая на воинов, Валин. Она попыталась пожать плечами, но веревки не позволили. – Отправила к богу пару наших новых друзей. – Это к которому богу? – осведомился Валин. – Квиной я сыт по горло. – Ананшаэль теперь тоже сыт, – отозвалась Пирр с посуровевшим лицом. – Пятерых, – вмешалась в разговор Хуутсуу, выказывая нечто весьма похожее на восхищение. – Троих таабе, двух ксаабе. Она убила пятерых. – У тебя, я вижу, еще полно, – заметил Лейт, кивнув на кишащих кругом ургулов. – И все же на чем-то надо остановиться, – ответила, разглядывая Пирр, Хуутсуу. – Эта женщина начинает мне нравиться. – Ты еще и с половиной моих талантов не познакомилась, – кокетливо вздернув бровь, заявила Присягнувшая Черепу. – Со своими… мальчуганами ты даром время теряешь. Хуутсуу расхохоталась густым полнозвучным смехом: – Возьми я тебя в свой апи, обратно уже не выйду. – А ты меня свяжи, – предложила Пирр. – Ты уже не раз доказала, что веревки от тебя не спасают. – Хватит языки чесать, – перебил их Валин. Чувство вины сверлило ему кости – вины за то, что не уберег крыло от плена, не сумел устроить побег, а тут Хуутсуу с Пирр любезничают, перехихикиваются, как разомлевшие на солнышке торговки с Нижнего рынка. Присягнувшая Черепу, при всем своем тонком воспитании, была не лучше диких ургулов. Те и другие – кровожадные убийцы. – Пирр, дай мне сказать, – оборвал он женщин. – Почему мы встали? Где мы? Пирр взглядом извинилась за него перед Хуутсуу: – Валин иногда забывает, что я не вхожу в его крыло. Он очень серьезный командир. – Зато я помню, что ты не из крыла, – встряла Гвенна, – и, если сама не замолчишь, я тебя заткну. Хуутсуу оценила взглядом небрежную усмешку Пирр и откровенное бешенство в глазах Гвенны. И, покачав головой, подытожила: – Это вряд ли. Валин не успел ничего сказать, потому что двое ургулов, растолкав толпу, выволокли к ним Балендина. Лич не сопротивлялся, даже когда они швырнули его к ногам Хуутсуу, однако Валин заметил, как опасливо, едва ли не с ужасом, поглядывали на него таабе. – Ах, Валин, – приподнявшись на четвереньки, заговорил лич, – как пусты были мои вечера без твоей игривой болтовни! Слова звучали легкомысленно, но пахло от Балендина усталостью и настороженностью. – Рад, что ургулы тебя не убили, – ответил ему Валин. Балендин поднял бровь: – Решил сотрудничать? – Ничего подобного. Просто я хочу сам тебя зарезать. – Легко сказать, только вроде как ничего острого у тебя под рукой нет. – А ты подожди, – сказал Валин. – Подожди. Хуутсуу покачала головой: – Вот как разговаривают у вас, культурных? Валин обернулся к женщине. – Где мы? – повторил он. – Что у вас здесь? Ургулка окинула стойбище взглядом, словно сама не знала ответа. Тысячи костров коптили небо. Пахло горящим навозом, подгорелым мясом, конским и человеческим пометом, взрытой землей и мокрыми шкурами. Тысячи голосов сливались в ушах. Столько народу разом он не видал много лет, с тех пор как покинул Аннур. Он снова повернулся к ургулке: – Что вы задумали? – Это пусть объяснит Длинный Кулак, – ответила она. – Он вас заждался. – Кто, во имя доброго Хала, этот Длинный Кулак? Хуутсуу помолчала, словно не знала простого ответа. – Жрец. Шаман. Тот, кто нас объединил, – наконец ответила она. – А от меня что ему нужно? – Ему любопытны кеттрал, Присягнувшая Черепу и ты, Валин уй-Малкениан. Нечасто к нам заглядывают сыновья аннурских императоров. Длинный Кулак хочет на вас посмотреть. 22 Адер проснулась на комковатой постели в стылой комнате. Решила сначала, что еще ночь, потом поняла, что темнота – от грозового неба. Кто-то, видно, затянул оконный проем промасленной тканью, но ветер сорвал два угла, и они теперь яростно бились о подоконник, а дождь при каждом порыве ветра брызгал на пол. Комната была ей незнакома. Она пошарила в памяти и наткнулась на большой ослепительный пробел. Последнее, что запомнилось: прибытие к олонскому мосту и паломники за спиной, но и эта картинка была смутной и расплывчатой, больше походила на виденное во сне, чем на прожитое. Мысли являлись медлительно и неохотно, а при попытке вспомнить, что случилось после моста, как она попала в эту темную каменную клетушку, слышался только голос, эхо оглушительного напева. «Победи!» Сердце билось ровно, словно в большой теплой ладони. Ее пробрала дрожь. Адер потянула на себя тонкое колючее одеяло и поняла, что спала голой. Встревожившись, хотела сесть, но снова повалилась на тюфяк, как марионетка, которую кто-то тихо и почти ласково дергал за все нити сразу. – Вашу одежду пришлось срезать, – прозвучал рядом сухой и почти равнодушный голос. Повернув голову, Адер увидела мужчину – смуглого, коротко остриженного – на деревянном стуле в темном углу.