– Нет. Это вы угрожаете нам, – тихо, но твердо ответил солдат. – Вы погубили Уиниана, убили нашего жреца в нашем храме… – Уиниан, Кент его побери, был личем! – Ярость заставила Адер забыть о страхе. – Он лгал вам, лгал всем вам, а вы все ему верили. Скажите спасибо, что я разоблачила его и добилась его смерти. Лехав всмотрелся в ее лицо: – Это, может быть, и правда. Но, к сожалению для нас обоих, вы на этом не остановились. – Соглашение, – осторожно припомнила Адер. – «Соглашение». – Он покачал головой. – Какое милое словечко. Этак и нож в брюхо можно назвать щекоткой. – Соглашение имело целью установить равновесие между церковью Интарры и Нетесаным троном, чтобы… Лехав оборвал ее, даже не повысив голос: – Соглашение – закон, прописанный вами закон, унизивший церковь, лишивший ее доходов и уничтоживший ее силы самозащиты. Новый верховный жрец – ваша марионетка, а упомянутое вами равновесие – равновесие тирана, наступившего на горло поверженному врагу. – Он поднял бровь. – Я более или менее точно все обрисовал? Адер помолчала, отгоняя мутившие зрение гнев и страх. Обдумывая эту встречу, она представляла себе Амередада фанатиком, несведущим в змеиных извивах имперской политики, либо хитрым приспособленцем, вроде Уиниана, для которого собственная слава и возвышение куда важнее судеб тысяч последователей. Как видно, воображение ее обмануло. Можно было держаться заготовленных речей, но эти речи, по всей вероятности, привели бы ее на костер перед ревущей толпой. Глубоко вздохнув, она собралась с мыслями и кивнула: – Вы правы. Соглашение было игрой, рассчитанной так, чтобы подрезать поджилки вашей церкви. Он, явно удивленный, откинулся в кресле: – Однако вы явились сюда. Зачем? Чтобы завершить начатое? – Чтобы исправить содеянное, – покачала головой Адер. – Чтобы восстановить справедливость. – Восстановить справедливость… – повторил Лехав, глядя поверх головы Адер на стену с картой. – Не складывается. Отозвать Соглашение вы могли бы и из Рассветного дворца. Отозвать или исправить. Для этого не было нужды ехать сюда и встречаться со мной. Не требовалось идти всю дорогу пешком с повязкой на глазах. – Он снова устремил на нее жесткий взгляд. – Опять лжете, а каждая новая ложь подталкивает вас к смерти. Солдат говорил мягко, но он еще ни разу при Адер не повысил голоса. Ей вспомнилось, как он предостерегал канальных крысят в грязном переулке Ароматного квартала – не столько угрожал, сколько предлагал выбор. Тогда он готов был ее бросить, готов был, не зная еще, что они единоверцы, оставить ее насильникам и убийцам, даже не спросив имени. Насколько же легче будет ему сейчас отправить ее на костер. – Я не лгу, – возразила она. – Но сказала не все. Мгновение он смотрел на нее, потом плавным движением выдернул из-за пояса нож. Лезвие блеснуло в зыбком свете свечи и фонаря, и он немного поиграл клинком, подставляя его то теням, то отблескам пламени. Адер смотрела на него, как зачарованная тихой песней деревянной флейты кобра. «Он не собирается меня сжечь, – сообразила она. – Он не станет медлить». Ей представились брызги собственной крови на большой карте. Однако Лехав просто указал острием ножа на толстую свечу у края стола, а потом легким движением кисти наметил по воску черту на палец от фитиля. – Времени тебе – до этой черты, – сказал он. – Потом конец. Адер постаралась собраться с мыслями. Не так много воска оставалось до метки, а объяснение предстояло сложное. Солдат не даст ей второй попытки, не позволит исправить оплошность. – Ран ил Торнья убил моего отца. Лехав сощурился, но промолчал. Адер, бросив взгляд на свечу, пошла напролом: – Кенаранг – средоточие заговора по отстранению от власти рода Малкенианов. – Я служу Интарре, – напомнил Лехав, – а не Малкенианам. – Подумай хорошенько. Ил Торнья целит не только в мою семью. Может быть, она даже не главная его цель. Он хочет отменить, уничтожить вашу церковь, вычистить ее из империи без остатка. – С чего бы кенаранга заботили внутренние вопросы религиозных свобод? – С того, что он хочет стать не кенарангом, а императором и понимает, что на его пути только две помехи. – Она подняла вверх два пальца. – Моя семья и ваша церковь. – Адер сдвинула брови. – Хотела бы я сказать, что мы могли бы его остановить, но он уже почти расчистил себе дорогу. Я не одна писала Соглашение и не в одиночку обдумывала удар против Уиниана. Кто, по-вашему, доставил меня в храм? Кто, по-вашему, внушил мне, что отца убил верховный жрец? Лехав рассматривал ее поднятые пальцы. – То есть он вас использовал. Если это правда. – Я была дурой, – загнав поглубже гордость, признала Адер. – Я столько лет слышала о ненависти Уиниана к нашей семье, что, когда пришло время, легко поверила его словам. – А забравшись к кенарангу в постель, и вовсе лишились способности думать. Адер сдержала негодование. Она могла надеяться, что известие об их романтическом союзе не выйдет за стены Рассветного дворца, но всерьез ожидать этого было глупо. – Мои личные ошибки к делу не относятся. – А мне кажется, очень даже относятся, – возразил Лехав. – Даже если принять все пункты вашей истории, смотрите, что получается: вы добровольно соучаствовали в убийстве жреца… – Лича, – упрямо поправила Адер. Лехав отмахнулся: – Вы признаете, что делили ложе с кенарангом, стоявшим за убийством Уиниана и вашего отца, что своим Соглашением намеревались погубить единственную истинную церковь Интарры. Даже если и не кривите душой, вы показали себя глупехой и врагом верующих. И что мне остается, как не отправить вас на костер? – Если вы меня сожжете, вы проиграете, – холодно проговорила Адер. – Натравив друг на друга двух главных своих врагов, ил Торнья выйдет победителем. – С ил Торньей мы встретимся в свой срок, – сказал Лехав. – Этот город не так беззащитен, как вы думаете. Адер опять вспомнила парные патрули в переулках, кроличьи ходы улочек и развалин. Как бы аннурские легионы не нашли здесь свой конец, особенно если горожане поддержат Сынов Пламени. Чтобы добраться до них, ил Торнье пришлось бы стереть город с лица земли, а для узурпатора уничтожение аннурских городов – безумие. Три столетия, с тех пор как Териал Коротышка осаждал Моир, аннурские императоры не воевали с собственным народом, а Териал плохо кончил. – У меня есть войско, – сказал Лехав. – Я накапливаю оружие и доспехи. Я занял укрепленную позицию и обладаю тактическим и стратегическим опытом обороны. А у вас что?.. Платье да слезливая история об убийстве одного тирана другим. Вы просите, а дать взамен вам нечего. Вы – высокородная попрошайка, и не более того. – У меня есть глаза, – улыбнулась Адер. – Я сильно сомневаюсь в божественном происхождении ваших глаз, – ответил Лехав. – Очень жаль. В этой игре участвуют три игрока: моя семья, ваша церковь и кенаранг. У каждого есть последователи. Если завтра вы пошлете меня на костер, ил Торнья сплетет историю о вашем коварстве. Он во всех подробностях, в самом праведном гневе живописует мое похищение и убийство. Миллионы верноподданных аннурцев, которые могли бы встать на вашу сторону, поддержат его. Возможно, вы удержите Олон, но, если попытаетесь выйти за его пределы, вас захлестнет море врагов. На каждую пройденную милю найдутся люди, готовые подрезать поджилки вашим коням и сжечь собственные поля, чтобы оставить вас без провианта. Они станут перекапывать перед вами дороги и угонять ваш скот. – Адер покачала головой. – Ил Торнье и легионов не понадобится. А значит, вам придется остаться здесь и сидеть с кучкой сторонников на этом обветшалом островке, пока голод или кенаранг с вами не покончит. – Да, мрачноватая сказка, – нахмурился Лехав. – И как вы предлагаете это предотвратить? – Я дам вам легитимность. Пока я на вашей стороне, ил Торнья не сумеет заклеймить вас как изменников. Приверженцы Интарры и верноподданные империи дружно встанут за нас. И тогда не Сыны Пламени, а кенаранг окажется в ловушке за стенами собственного города. – Верноподданные империи… – произнес солдат, не скрывая презрения. Адер пристально взглянула на него: – Мой отец был умелым правителем и справедливым человеком. На каждого недовольного жреца в его царствование находились полсотни крестьян и торговцев, знати и солдат, благодарных за мир и процветание. За что вы так ненавидите Аннур? Воин молча рассматривал ее через стол. Адер заставила себя сидеть спокойно и отвечать ему ровным взглядом, хотя теперь, когда все было сказано, все слова выплеснуты, их место заполнял страх, и она поймала себя на том, что отчаянно комкает ткань своей юбки. С трудом разжав пальцы, она принялась разглаживать материю – снова и снова проводила ладонью по складкам. – Я вырос в квартале, – заговорил наконец Лехав, – недалеко от того места, где вас встретил. Отца не знал и матери почти не помню: мне было шесть лет, когда ее унесла оспа, а я три года в одиночку растил младшего брата, пока кто-то не ткнул ему шилом в глаз и не сбросил тело в канал. Адер открыла рот, но слов не нашла. Солдат махнул ей, приказывая молчать. – Дети в квартале быстро учатся убивать, красть, подставлять зад насильникам и прятаться, – ровным тоном продолжал он. – Если хочешь выжить, учись всем четырем искусствам. И даже все четыре не помогут, если не соображаешь, когда что применить. Мой брат умел украсть и спрятаться, умел отдаться и умел сбежать, но где-то допустил ошибку. Я так и не узнал какую, но где-то он промахнулся: украл, когда надо было убить, или убил, когда следовало отдаться. Это к тому, что мы в квартале маловато видели справедливости вашего отца. Мне повезло. Я был сильнее и сметливее многих, но главное – был удачлив. Вступил в легион и решил, что наконец выкарабкался из дерьма. Кормежка три раза в день, дармовая одежда, красивое блестящее копье и дело, за которое стоит драться. Я бился этим копьем за это дело по всей Пояснице, я шесть лет убивал в джунглях дикарей – еще более нищих, чем наш квартал. Лехав равнодушно пожал плечами, но слова опровергли жест. – Я хорошо служил, продвигался вверх, получил под командование целый легион. – Он покачал головой. – Я без жалости убивал мужчин и женщин. Они там звери. Хуже зверей. Волк тебя убьет и сожрет мясо с костей, а дикари из джунглей? Те сдирают с человека кожу по полоске зараз, выдирают по одному зубы, пока ты захлебываешься собственной кровью. Их надо убивать. Я и убивал. А вот когда мы принялись жечь деревни, когда стали насаживать на копья детей… – Он замолчал, уставившись в пустоту. – Тогда ты все бросил. – Тогда я нашел дело почище, – закончил он, не сводя с нее взгляда. Адер долго всматривалась в его лицо, силясь облечь в слова свои мысли. – Свет Интарры ярок, – заговорила она наконец, – но живем мы здесь, на земле, в грязи. – Это не значит, что не надо тянуться к ее пламени. – Но в этом мире огонь не горит без дров. И всякое пламя оставляет золу, – сказала Адер тихо и покачала головой. – Я не богиня, но я принцесса Аннура, а Аннур существует. Он есть. У меня на руках кровь, но в отличие от богини, которой мы оба служим, я могу делать ими настоящее дело. Я могу держать меч или скипетр. Я могу помочь людям, настоящим людям, здесь и сейчас, но не справлюсь без Сынов. Лехав долго смотрел на нее, потом обернулся к свече. Черта на ней уже заплыла воском, и холодный сквозняк колебал огонек. – Хорошо, – наконец произнес он. Адер протяжно судорожно вздохнула: – Хорошо. Он снова повернулся к ней: