Я представляю, каких сил стоит моему фальшивому врачу сдерживаться от нецензурной брани. Он кричит уведите, и слышу, как за спиной сначала быстро приближаются, затем также быстро отдаляются чьи-то шаги. – Ответь! – не унимается голос. – Федор Петрович, скажите, пусть ответит. Ответь, скотина! Почему вы вместе жили? Я слышу, как открываются и сразу закрываются двери. Слышу, как пластиковая пустышка уже совсем смелым тоном требует, чтобы от него убрали руки. Доктор ждет, когда стихнет шум за дверью. Затем невозмутимо поправляет воротник. – Прошу прощения за моего помощника. Прошу вас, продолжайте. Рассказывайте. Он снова переходит на «вы». – Может, хватит уже? Лжепсихиатр смотрит на меня в недоумении. – Вы же не верите ни единому моему слову. Никто из вас не верит! К чему весь этот цирк? Думаю, фальшивка и сам не знает к чему. А вот я прекрасно знаю, зачем мне этот спектакль. Я прекрасно знаю, к чему приведет моя подобная фраза. И я прекрасно знаю, чему учили фальшивку в его вшивом университете. – Мы вам верим. Верим. Продолжайте, пожалуйста, рассказ. Если бы мы вам не верили, сейчас бы с вами беседовали другие люди. Совершенно другие. Нам важно узнать все подробности. Мы хотим узнать все, чтобы полностью разобраться. Как по нотам. Проще простого. Мой фальшивка действует строго по инструкции. Безмозглая фальшивая грязь. Не нервничать и тянуть время. Сохранять спокойствие и просто ждать. Давай же, Рита. Убей. Хоть кого-нибудь. – Можно мне воды? Стакан давно опустел, и его никто больше не наполняет. – Конечно. – Федор Петрович делает жест, чтоб скорее налили, но его помощника вывели из помещения. Он недовольно встает, наклоняет графин и наливает в стакан до краев. Я не пью. Смотрю на воду, намачиваю мизинцы и провожу ими по бровям. Фальшивка закипает. Давай. Взорвись, тупица. Объяви перерыв или еще что-нибудь. Время работает на меня. Я повторяю ритуал с мизинцами и улыбаюсь. – Мы вас внимательно слушаем. Он пододвигает журнал и готовиться писать дальше. Зачем он записывает? На столе диктофон. На нас направлены две камеры. Вокруг толпа свидетелей, а он, идиот, пишет. – Продолжайте, пожалуйста. Рассказывайте. Делаю долгий выдох. Делаю вид, что борюсь с напряжением. Делаю жест руками, который должен дать понять окружающим, что я собрался и настроен. Я больше не спрашиваю Риту, где она пропадает. Ответ я получил раньше, а претендовать на что-то более подробное просто не имею права. – Сварить кофе? Не отвечаю. Избегаю встречи, сворачиваю на кухню. Она говорит, что кофе сейчас бы не помешал, и идет следом. Как же приятно от нее пахнет, господи, какие-то цветы и карамель. Я только по запаху без труда могу сказать дома Рита или нет. Ставлю варить кофе. Готовлю чашки. – Ой, – еле сдерживает крик Рита. – Что с твоим лицом? – Ты о чем? – Сам посмотри. Она протягивает мне из косметички зеркальце. Я смотрю и чувствую, как сердце бьется чаще. Я не из слабонервных, но сейчас, кажется, потеряю сознание. Из маленького кругляша в красной пластиковой оболочке на меня смотрит урод. Натуральный урод. В отражении я вижу Квазимодо. Одна бровь выше, другая неестественно ниже обычного. Щеки сползли. Губы асимметрично изогнулись. В тот день я испытал то, что люди называют панической атакой. Настоящий приступ. – Не знаю, можно ли такое здесь говорить. Рита не ангел, это да. Но спасибо ей огромное. Только благодаря ей я не умер в тот день. Зря я это сказал. Недовольное шуршание пронеслось по помещению. Гневные возгласы. Ненависть вырывается наружу. Ненависть в мой адрес. Но иная. Теперь меня проклинают за то, что я хорошо отозвался о Рите. И это прекрасно… Это значит, что мне начали верить. Я больше не убийца в их глазах. Мне удалось убедить, что это Рита во всем виновата. Если и не убедить, так хотя бы начать сомневаться. И это большое достижение. Я выиграл еще чуть-чуть времени. – Сейчас мне понятно, что просто перетрудил мышцы, – продолжаю, стараюсь сменить тему. – Уже через несколько дней все вернется в нормальное состояние. А вот тогда… Мне казалось все, финиш. ⁂ – Будешь медвежонком. Раз сломал рабочий инструмент. Я никогда не относился к своему лицу, как к рабочему инструменту. Руки, плечи, спина, ноги. Работать головой, а тем более лицом. Даже представить такого не мог. – У меня есть ростовой костюм. Не самый лучший, потертый и в нем жарко, но… – Я не хочу. Рита наливает чай, она знает, что я пью только кофе и без сахара. Наливает две чашки и подвигает одну мне. – Не опускай руки. Я уверена… Я обещаю, через пару дней все вернется на свои места. – Она гладит мои распухшие брови. – Это всего лишь шанс выйти за рамки. Не бойся что-то менять. Привычки не делают нас теми, кто мы есть, это обман. Она кладет сахар мне в чашку и размешивает. – Пей. Я смотрю на водоворот чаинок. Кожа наползает на глаза, и мне приходится придерживать лоб руками. Чай пахнет ягодами, розовая кисло-сладкая жижа. И мне совершенно не хочется его пробовать. – Хватит гипнотизировать. Пей, а то остынет. Делаю глоток. Стараюсь не смотреть в чашку, но все равно замечаю уродливое отражение. Обжигаю небо и отставляю напиток остыть. Рита, как всегда, говорит без умолку. Говорит, сейчас позавтракаем и пойдем примерять костюм. Хочешь стать профессионалом, тогда ни шагу назад. Несмотря ни на что, только вперед, только действовать. – Пару дней поработаешь куклой. Подумаешь, беда. Я не в состоянии что-то говорить или сопротивляться. Молчаливо соглашаюсь. Будь как будет. Ей сейчас виднее. – Сколько можно? – слышится плачь за дверью. Лжепсихиатр мгновенно реагирует и жестом показывает убрать плачущую женщину подальше. Он смотрит на меня, оценивает, услышал ли я разговор, ждет, как я отреагирую. – Что там происходит?