Он уверен, что сейчас меня дожмет. Сейчас я сломаюсь. Кто-то за спиной стоит и держит мою голову, чтобы я не отворачивался. Этот кто-то держит, а я чувствую, как трясутся его руки. Этот кто-то настолько незначительный, что мне даже не противно от его трусости. Я разглядываю фотографии. На некоторых нет людей, лишь кровь, лужи крови, и надписи, с подтеками. Алые надписи, символы на незнакомом мне языке. – Читай, подонок! Что это значит? Читай вслух! Фальшивка кричит и тычет пальцем в снимок, тычет пальцем прямо в мою блевотину. – Читай! Лжепсихиатр старается запугать меня. Но мне не страшно. Я не боюсь дешевую подделку. Я просто не могу их прочесть. Я не знаю, что это значит. Какой-то шифр. Я не могу удержаться, и меня снова рвет. – Федор Петрович! – слышится голос за спиной. – Можно я спрошу? Лжепсихиатр молчит, но его взгляд отвечает лучше любых слов. Он смотрит на человека за моей спиной, и тот понимает «нет, нельзя! Не забывайся! Для чего ты тут поставлен?» – Читай! – Он продолжает на меня орать. Ждет, что я от страха напущу лужу под стул. А я лишь улыбаюсь. Вытираю рот, вытираю руку о штаны и без тени страха смотрю на лжеврача. Чего мне бояться? Я не виновен. Пытать меня не станут. Продолжат расспрашивать. А трепать языком, как известно, – не мешки таскать. Еще немного потяну резину, и Рита снова кого-нибудь убьет. Убьет, не сдержится, я в этом уверен, я ее знаю. Сорвется, и я оправдан. Железное алиби. Просто подождать. Я хочу протянуть руку и сказать, что ж, Федор Петрович, наконец-то я узнал, как тебя зовут, приятно познакомиться, но, думаю, никто здесь не оценит мой добрый жест. Вместо этого делаю грустный взгляд, пусть решит, что меня обижают его обвинения, и говорю, что я ничего не скрываю. – Я вам, я тебе правду говорю. Я ни в чем не виноват. Сейчас бы пустить слезу. Это для меня без проблем, конечно, но не хочу переигрывать, изображаю искренние переживания и тянусь за сигаретой трясущейся рукой. Лжепсихиатр показывает человеку за моей спиной убрать со стола, и суетливые руки вытирают блевотину и раскладывают фотографии. – Продолжайте. Рассказывайте. Федор Петрович, в отличие от меня, плохой актер, натуральная фальшивка. Он делает вид, что ничего не случилось, прячет снимки и возвращается к своему нежному бархатному тембру профессионала. Он говорит, продолжайте, пожалуйста, рассказ, и готовится записывать. Он пытается изобразить спокойствие, а я вижу, как он сдерживается, чтобы не воткнуть ручку мне в глаз. – Все хорошо, – говорит мне, а успокаивает себя: – Я вам верю. Допустим, существует некая Рита. Он знает, что должен посмотреть мне в глаза, но не смотрит. Уткнулся в журнал, делает вид, что записывает. – Как фамилия вашей Маргариты? Расскажите о ней, и мы ее обязательно найдем, обязательно с ней свяжемся. Не сомневайтесь. Он говорит, что верит. Он мне «верит». Глупая фальшивка, даже врать толком не научилась. Думаю, даже родственники жертв и то больше мне верят, чем этот поддельный врач. ⁂ – Я не знаю ее фамилию. Я не знаю номера ее телефона, не знаю адрес. Я… Я толком ничего о ней не знаю. – Вы с ней провели год? Так? Я пожимаю плечами. Согласен, странно. Мы с ней достаточно долго вместе, а я о ней толком ничего и не знаю. – Расскажите, что знаете, – говорит врач сквозь зубы. Вот зачем он так? Я невиновен. Не-ви-но-вен. Зачем столько злости и ненависти в мой адрес? Я отодвигаю тарелку в сторону и предлагаю Рите забыть о вчерашнем. Прошу только, чтоб в другой раз предупреждала, если уходит на ночь. На это она мне ничего не отвечает. – Пойдем. – Она говорит и нежно берет меня за руку. – Попробуем доработать, а может, и изменить твой образ. Она ведет меня через улицу в соседнее здание. На первом этаже, судя по вывеске, арендует помещение студия актерского мастерства. Я много раз ходил мимо нее, но ни разу не заглядывал внутрь. Мы заходим в дверь под вывеской. Рита спрашивает, есть ли у них запись на актерские курсы, и просит включить меня в группу. Она говорит обо мне в третьем лице, и я чувствую себя маленьким мальчиком, которого мама привела записать в секцию. Она говорит, что я способный, что мне всего-то не хватает чуть-чуть теории и опыта. Меня зачисляют. Без всяких кастингов и проб. Без лишних рассуждений и сомнений. – Добро пожаловать! Я не произнес ни звука, и меня зачисляют. Аркадию вручают майку и кепку с логотипом студии и крепко пожимают руку. А если я глухонемой, а если недоразвитый? Лишь бы платил… После произнесения заготовленных фраз о том, какая их студия современная и прогрессивная, какие их педагоги талантливые и профессиональные, какие заоблачные перспективы открывают их курсы для начинающих актеров, меня записывают на занятия по вторникам и четвергам. – Вторник-четверг, с шестнадцати тридцати до без четверти девятнадцати. – Девушка записывает информацию на визитке и называет цену за курс. Я окончательно теряю желание посещать студию. У меня просто нет таких денег. – Все нормально, – говорит Рита. Она достает кошелек и платит вместо меня за обучение. Приветливый администратор крепит степлером копию чека к визитке и протягивает мне. – Сочтемся, – говорит Рита шепотом, подмигивает и трясет перед собой розовым кошельком с цветочками. – Тем более я обидела тебя вчера. Это мое извинение. Нам говорят, что первое мое занятие уже сегодня и что меня ждут с нетерпением. Рита говорит, что он, она показывает на меня, обязательно придет, и мы уходим. До обеда мы гуляем по городу. Отдыхаем. Утром нет смысла развлекать прохожих, все заняты, торопятся. Мы просто прогуливаемся и беседуем. Только я и Рита, без Аркадия, без Чарли, без лишних мыслей и проблем. Как всегда, я молчу, она говорит. Она много говорит. Обо всем на свете и ни о чем. Болтает без остановки. Я только киваю и иногда произношу «угу», а Рита знает обо мне абсолютно все. Я не разговариваю, а она знает все о моем детстве, о моих родителях, о том, что я люблю и чего терпеть не могу, в общем абсолютно все. У Риты такой дар. После первой же встречи у меня не осталось от нее тайн. Она умудрилась разузнать даже то, что я от самого себя скрывал. Причем Рита это проделывает как бы случайно, вроде бы невзначай. Ей в разведку надо. Отличный сотрудник получился бы. Мы гуляем, и она постоянно говорит, обсуждаем все на свете, а в итоге обо мне известны даже мелкие подробности, а о ней самой я знаю лишь ее имя. И нет ощущения, что Рита незнакомка, напротив, я уверен, что знаю ее лучше, чем самого себя. Но на деле не знаю даже сколько ей лет. – Рита, сколько тебе? – Сколько чего? – Лет. Сколько тебе лет? – Балбес… У женщины не спрашивают такое. Я говорю, что с виду староват для такой, как она. Любопытно, на сколько большая между нами разница, только и всего. – Мне достаточно лет, чтобы не видеть в тебе старикашку. – Она специально шепелявит на слове старикашка, изображает маленькую девочку. И мы больше к этой теме не возвращаемся.