Джейк взял ее за руку и повел через разоренное поле. Вся кукуруза была уже убрана, торчали только обрубки стеблей. Его ладонь была потной. – Салли, наверное, уже на месте, – сообщил он. – И Трой тоже. – Так что, они теперь вместе? Она мне ничего такого не говорила, хотя могла бы и сказать. – Да, вместе. – Джейк засмеялся. – Просто Салли еще этого не знает. – Если бы знала, ее папочка уже развязал бы военные действия. – Не ему решать, кого она должна любить. – Вы с Салли оба такие сердобольные в вопросе насчет чумных детей, – сказала Эми. – Удивительно, что ты выбрал в подруги меня, а не ее. – Я ничего не выбирал. Кажется, я рассказал тебе без утайки, как я к тебе отношусь. – А что ты, кстати, такое говорил? Я что-то плохо помню. – Все, что было надо, я сказал. Теперь твоя очередь. Иначе ты не дождешься от меня ни единого слова. – Ты сломаешься, – поддразнила она. – Я могу быть очень упрямой. В этих делах я совсем как моя мама. – Да уж. – Он снова засмеялся. – Скорее всего, я сломаюсь. Если он не скажет это первым, то скажет она. Ей не терпелось сказать ему всю неделю. Может быть, сегодня ночью. Сегодня было возможно все. Они вошли в лес. Эми прислонилась к нему, и он обнял ее за талию. Его пальцы пробрались внутрь ее джинсов, ладонь легла на бедро. Она прочла свой учебник гигиены от корки до корки. Она знала, что если заниматься сексом в презервативе, это не гарантирует, что ты не подцепишь заболевание, которое распространяется при телесном контакте. Тем не менее трогать друг друга там, внизу, не возбранялось: они могли делать это без риска распространить заболевание, если использовали одноразовые перчатки. Его пальцы передвинулись к мягкой выемке между ее ребрами и подвздошной костью. Эми поежилась от его прикосновения и дернула себя за волосы. На коже высыпали мурашки. – Ну а теперь кто боится? – спросил он. Она не боялась. Это было возбуждение. Она хотела быть нормальной девочкой. – Не волнуйся, – добавил он, – мы уже почти пришли. Слышишь музыку? Среди деревьев бухал сумасшедший бас, в ветвях мелькали отблески. Они с Джейком сошли с тропы и пошли напрямик, пока не оказались на поляне, окруженной древними дубами и гикори. Трой подбрасывал прутики в небольшой костерок на дне выложенной камнями ямы. Салли и Мишель сидели на одном из нескольких бревен, положенных возле кострища вместо скамеек. В переносном магнитофоне орала какая-то песня, которую Эми никогда не слышала. – Хей-хей-хей! – приветствовал друзей Джейк, изображая Толстяка Альберта. Трой расцвел улыбкой: – Теперь можно начинать веселиться! Глянь-ка, что принесла Мишель: бутылку красного! – А ты? – спросил Джейк. – Ты-то принес что-нибудь? – Пару бутылок «Йинглинга». Привет, Эми! – Господи помилуй, – произнесла она. – Что у тебя с лицом? Кто-то разрисовал его маркерами – жирные черные линии на темной коже. Свет от костра еще больше дополнял отвратительную картину, превращая лицо в ухмыляющуюся маску с острыми клыками и большим красным языком, вытянутым вверх, как бы облизывая правую щеку. Салли и Мишель засмеялись. В отблесках пламени Эми увидела, что их лица точно так же изуродованы. Мама рассказывала ей, что раньше дети раскрашивались подобным образом на Хеллоуин – до того как появились настоящие монстры. Нарядившись чудовищами, они ходили по домам и выпрашивали сласти. – Мы сделали себе уродские лица! – похвастался Трой. – Зачем вам это понадобилось? – Потому что это круто! – Ужасно жаль вас разочаровывать, но это совсем не круто. – Уроды – это круто, – сказал Джейк. – Крайности выносят мозг. – Почему вы называете их уродами? – У «Би-52» была такая песня, «Каменный урод». – Это то, что сейчас играет? – Нет, это «Стыдомания», альбом «Чумное поколение». – Кажется, я видела их на одной из твоих футболок, – сказала Эми. – Они поют так, словно их что-то очень достало. – Это музыка бунта, – ответил Джейк. Трой сказал: – Уродам не нужно писать музыку или носить костюмы, чтобы заявить о себе. Они заявляют о себе самим своим существованием. Просто тем, что они есть. – В задницу общество! – вставил Джейк. – Вот именно. Для ребят нашего возраста вся жизнь – тюрьма. Все говорят нам, как жить, даже если мы их не спрашиваем. Вся школа построена на иерархии: кто крутой, а кто не крутой. Отражение иерархии общества. Уроды получают то же самое, потому что они так живут. Наша тюрьма невидима, а у них – абсолютно реальна. Эми никогда в жизни не слышала ничего тупее. Долгие годы она жила с мыслью о том, как она отличается от других. И в этом не было ровным счетом ничего замечательного. Быть аутсайдером, изгоем, вынужденным прятаться у всех на виду, – чему тут можно было завидовать? – Моя старшая сестра ходит в школу в Атланте, – рассказывал тем временем Трой. – И она протестует против апартеида! А у нас, между прочим, в какой-то паре миль отсюда находится Дом, где детей держат под замком! Мы не лучше, чем Южная Африка. Черт, да мы не намного лучше нацистов с их концентрационными лагерями! Не было смысла с ними спорить. В конце концов, Эми пришла сюда, чтобы повеселиться. Она пренебрежительно махнула рукой: – Вы можете делать с собой что хотите, но я не собираюсь разрисовывать себе лицо, чтобы выглядеть уродкой. А вот пива я бы выпила, если тут предлагают. Она присела на бревно рядом с другими девушками и взяла протянутую бутылку «Йинглинга». Опасливо понюхав, отхлебнула и поморщилась от горечи. Напиток пощипывал язык и давал небольшое ощущение тепла. – Как будто что-нибудь может сделать тебя уродкой, – сказала Салли. – Сколько нужно выпить, чтобы напиться? – спросила Эми. – Для кого как, – отозвалась Мишель. – Ну мне не хочется, чтобы меня стошнило. Я слышала, что так бывает. – Ты справишься. Просто выпей побольше воды, когда придешь домой. Но если хочешь действительно оттянуться, глотни тутового вина. Тебя мигом сшибет с ног! – Нет, спасибо. В следующий раз я утащу бутылочку из маминых запасов. У нее весь дом завален бурбоном, она даже не заметит. – Если ты припрешь бурбон, можешь считать себя членом шайки, – сказала Мишель. Джейк с Троем продолжали разглагольствовать об отчужденности молодежи. Родители, учителя, президент Рейган – все были против них. Россия с Америкой целились друг в друга ядерными боеголовками. Какие бы ошибки ни делало общество, расплачиваться за них предстояло детям. Детям без будущего, без права голоса в отношении чего бы то ни было. Они как будто читали друг другу проповеди: их речи казались заученными, словно некий старый ритуал, известный им обоим. У Эми было чувство, что Джейк пытается произвести на нее впечатление, разыгрывая эту сцену. Может быть, ее бойфренд был немножко чересчур увлечен всем этим, но ей было все равно. Его страстность – вот что вызывало в ней интерес. То, как он выступал, а не то, за что он выступал. Мишель отхлебнула вина из бутылки и скорчила гримасу. – Я с тобой согласна, Эми. Мне просто нравится делать себе уродское лицо, потому что это весело – разрисовывать лица друг другу! – Для тебя это просто абстракция, – сказала Салли. – Ведь это так называется? Когда что-то не по-настоящему? Эми подавила отрыжку. – Угу. Именно так. – Абстракция, – повторила Салли. – Даже для Троя с Джейком. Я встречала заразных детей. И я никогда не видела, чтобы на детей изо дня в день валилось столько дерьма. Даже папа иногда обращается с ними плохо. Он даже не понимает, что это плохо! – Да, им не повезло в жизни, – сказала Мишель. – Здесь я с тобой согласна. – И они принимают все это так, будто не знают, что хорошо, а что плохо. Для них это нормальное положение вещей. Эми чувствовала, как ее мозги тяжелеют от пива. – Я просто хочу жить обычной жизнью. Я не хочу, чтобы в моем мире было чувство вины или уродство. – Так устроен мир, – отозвалась Салли. – Прекрасное и уродливое идут рука об руку. Мишель переменила тему: