– Я побежала обратно к машине и позвонила. Голос Бритт-Мари звучит спокойнее, она подтаскивает к себе коричневый рюкзак из искусственной кожи, который поставила рядом с собой на пол. Вытаскивает оттуда упаковку бумажных носовых платков и вытирает размазанную под глазом тушь. – Это выглядело кошмарно. Эта нога. Он что, сломал ей ногу? Она сворачивает салфетку трубочкой и начинает обматывать ею указательный палец. – Он? – Ну да, тот, кто это сделал. Маргарета долго молча смотрит на неё, а Харриет пользуется перерывом, чтобы открыть ноутбук, вспомнив, что она должна вести записи. – Я совершенно выбита из колеи, чувствую себя просто ужасно. Ни с кем не могла поговорить. Не спала всю ночь, и я не думаю, что… Плечи Бритт-Мари снова затряслись, с кончика носа падает прозрачная капля. Она звучно сморкается в салфетку. – Я думаю, будет лучше, если мы поговорим с вами потом, когда вы отдохнёте, – говорит Маргарета с застывшей улыбкой Бритт-Мари, которая согласно кивает. – Извините меня, – выговаривает она между всхлипываниями. – Харриет проводит вас, – продолжает Маргарета. Харриет быстро встаёт и придерживает дверь. – Если вам так тяжело здесь находиться, я могу вам позвонить, – произносит она, когда они выходят в коридор. Ей хочется положить руку на плечо Бритт-Мари, но такой жест, ей кажется, был бы странным, поскольку они чужие друг другу. – Ты молодец и очень помогла нам, – добавляет она вместо ободряющего жеста. Бритт-Мари криво улыбается и вытирает нос ребром ладони. – Спасибо, что вы пришли сюда, несмотря ни на что, надеюсь, что у вас будет с кем поговорить, когда вы вернётесь домой. – Да, да, мой старик, Лотта и другие девушки на работе. Но я не решалась никому ничего сказать. А теперь уже можно? – спрашивает Бритт-Мари. – Да, им можно рассказать. Данные об убийстве уже обнародованы. – Харриет кивает. – Выйдите через эту стеклянную дверь, а дальше уже ресепшн. – Харриет показывает на дверь в конце коридора, но Бритт-Мари внезапно останавливается. – А с мальчиком вы уже говорили? – С каким мальчиком? – Харриет вопросительно смотрит на Бритт-Мари. Нигде в документах, которые она внимательно просматривала в первой половине дня, начиная с полицейских протоколов патрульных, первыми прибывших на место, ничего не говорилось ни о каком мальчике. – Да, который там был. Я видела его на поле, за хлевом, когда разговаривала с полицейскими. Он стоял и вроде бы смотрел в нашу сторону. – Голос Бритт-Мари зазвучал увереннее. – Я думала, вы его тоже допрашивали. – А как он выглядел? – Худой такой, одет во всё чёрное. Харриет изучающе смотрит на неё. Может быть, надо отвести её обратно в комнату для допросов? – Я его и раньше видела, – мямлит Бритт-Мари. – Он всегда крутится возле Лервикена. Прежде чем Харриет успевает ответить, она нажимает на дверь и выходит. Когда Харриет возвращается в комнату для отдыха, там сидят Маргарета и Конрад, перед которыми стоят бумажные стаканчики с кофе. – А в деле все данные полиции? – спрашивает Харриет. – Да, это наш стиль работы. Мы всё собираем в одном месте. Правда, Конрад? – быстро отвечает Маргарета. Конрад держит в руке мобильный и отчаянно пытается написать что-то пальцем на дисплее, но, когда слышит своё имя, поднимает глаза. – То есть Бритт-Мари – единственный свидетель, которого допрашивали на месте преступления? Больше никого? – Да, и её заявление есть в документах. А почему ты спрашиваешь? – Уже уходя, Бритт-Мари упомянула о каком-то мальчике, которого она видела на месте преступления. Я ничего о нём не находила в деле. Это кто-то из Лервикена. Маргарета вздыхает. – Вот всегда так, если тебя нет на месте, вечно они что-то прозевают. Я пошлю на это Элиаса. Он – лучший из всех, кто у меня есть, – говорит она. Харриет опускает глаза. Элиас, похоже, и дружелюбный, и думающий полицейский, к тому же у него есть все полномочия. Харриет никогда не сможет с ним конкурировать. – А что забрали техники-криминалисты? – прерывает Конрад и откладывает мобильный. Он громко двигает по столу кружку, и Харриет замечает, какие у него грубые и угловатые пальцы. – Инвалидная коляска ведь должна была где-то там валяться. Харриет видит перед своим мысленным взором дом, большую дубовую входную дверь и каменную лестницу к ней. Если Лаура сидела в инвалидной коляске, то ей было бы трудно выбраться из дома. – Она худенькая. Её можно было вынести на руках, – говорит она вслух. – Что? – переспрашивает Маргарета. – Я думаю о Лауре. Убийца мог вынести её из дома в хлев. Конрад тоже вроде бы размышляет. – Мне нужна ясность в этом вопросе. Почему она находилась в хлеву и как она туда попала? У кого-нибудь из вас есть возможность присутствовать на вскрытии? Я считаю, что это было бы хорошо. Может быть, это как раз для тебя, Харриет, у тебя вроде бы свежий, не замыленный взгляд. Знаешь, когда человек доживает до моего с Гретой возраста, то кажется, что уже всё на свете видел и всем пресытился. – Я как раз хотела предложить, чтобы Харриет поехала на вскрытие, – быстро говорит Маргарета и допивает остатки своего кофе. Харриет пытается скрыть улыбку. Хотя Маргарета и считает Элиаса лучшим полицейским, похоже, что, по мнению Конрада, она тоже молодец. Может быть, он, сам того не ведая, станет её входным билетом в группу. Полицейские не особенно любят, когда прокурор вмешивается в расследование, но Маргарете нравится Конрад и она делает то, что он предлагает. – Это в высшей степени тяжкое преступление, и не может быть, чтобы кто-то рассчитывал на то, что Дугласа Андерссона найдут живым. Возникает вопрос, а не надо ли приставить к нему охрану в больнице. Харриет, можешь рассказать о вчерашнем? – продолжает Конрад. Он ставит чашку на стол, и от этого движения на Харриет снова надвигается запах его лосьона для бритья. Только она собралась ответить, как почувствовала вибрацию мобильного во внутреннем кармане. Она быстро достаёт телефон и прикладывает к уху. – Извините, я должна ответить, – говорит она, услышав голос Ивонн. – Харри, крошка моя, прости, что звоню на работу и мешаю, к тому же в первый день и всё такое, но Эушен совершенно не в себе или сильно расстроен. Он ушёл на берег. Я бы, может, и не придала значения, если бы на нём было надето хоть что-нибудь, кроме тонкой рубашки. Я считаю, что на улице слишком холодно, чтобы гулять в таком виде при сильном ветре. Я не хотела раньше рассказывать, но было бы хорошо, если бы приехала, он иногда так поступает, и я беспокоюсь. Лучше бы ты сама с ним поговорила. Я не хочу вмешиваться. Ивонн бывает, конечно, и шумной, и склонной к преувеличениям, но сейчас у неё серьёзный голос. Харриет поворачивается к Конраду и Маргарете. – Мне очень жаль, прошу прощения, но я вынуждена уйти, речь идёт о моём отце. Он болен, – успевает проговорить она, быстро выходя из комнаты. Обрывистый берег и фермы проплывают за окнами машины, но Харриет больше не замечает ландшафта. Пальцы барабанят по рулю. Ей нужен Пол. Поговорить с ним, как они раньше разговаривали. Пол очень изменился после женитьбы на Еве-Лене. Когда он был моложе, он всегда охранял Харриет и защищал её, что бы ни случалось. Он разрешал ей ходить с ним повсюду, хотя между братом и сестрой было три года разницы в возрасте. Они брали друг у друга пластинки, им нравились одни и те же фильмы. Некоторые, как, например, комедию «Борат», они знали наизусть, но всё равно от души смеялись каждый раз, пересматривая его снова. Хохотали так, что Эушен вбегал в их комнату и грозил пальцем, чтоб прекратили. И Харриет защищала Пола в любой ситуации. Однажды, когда он пинал футбольный мяч в доме и сбил миниатюрный кораблик отчима, который никому не позволялось трогать, она взяла вину на себя, поскольку они оба знали, что отчим будет меньше сердиться на неё, ведь она была младшей; а когда Пол прогуливал уроки и вместо школы уматывал в город, она пересказывала его лживые объяснения маме и учителям. В университете, когда появилась Ева-Лена, всё изменилось. – Ты тоже кого-нибудь встретишь, – всё время говорила Ева-Лена, склонив голову набок и с состраданием глядя на Харриет. – Ты этого действительно заслуживаешь, ты ведь такая добрая. От этих слов Харриет просто закипала. Она никакая не добрячка, а Ева-Лена просто ведьма, которая хочет забрать Пола себе. Дружба брата с сестрой ей поперёк горла. Харриет это точно знает. Харриет нажимает на газ, и скорость стремительно достигает отметки в сто километров в час. Может, дело в том, что Полу время от времени надоедает Ева-Лена, думает она, когда проезжает поворот на Хенрикехилл. Он летом частенько изобретает себе всякие дела в Большом отеле: свежую газетку почитать, попользоваться их вай-фаем или просто посидеть с бокалом холодного пива на веранде в жаркий день. Всё это отговорки, чтобы побыть в покое, вдали от жены. Эта мысль её раздражает ещё больше. Ведь если Пол мог находить причины, чтобы потихоньку удирать от жены в Большой отель, то мог бы и придумать повод, чтобы пообщаться со своей младшей сестрой. Посидеть с ней вдвоём. Ей приходит в голову мысль, что он вообще не в курсе того, что произошло в Лервикене. Может, он не следит за шведскими новостями. Если бы знал, он бы сразу позвонил. Она сбавляет скорость, съезжает на край дороги и достаёт телефон. Звонит, хотя не имеет понятия, который сейчас час там, на Бали, но телефон Пола выключен. Харриет закуривает сигарету из забытой им в бардачке пачки и выкуривает два «Принца» подряд. Целая колонна машин припаркована вдоль дороги, ведущей к ферме Сундгудсет. Харриет отмечает логотип четвёртого канала TV4 на одном из автомобилей. Невероятно, что крошечный Лервикен переполнен репортёрами, думает она, паркуясь у отцовского дома. Голова Като высовывается через калитку, но Эушена не видно. Она захлопывает дверь машины и торопливо спускается по тропинке к гавани. Идёт мимо маленьких кирпичных домов, стоящих вдоль прогулочной улицы. Мальвы, растущие у фасадов домов, начали отцветать и бывшие когда-то бутонами соцветья превратились в коричневые коробочки с семенами. Ивонн нигде не видно, а Эушен сидит на скамейке возле форта и смотрит прямо перед собой. Она замечает его сразу за гаванью. Харриет машет ему рукой, но Эушен её не видит. Она ускоряет шаги. – Привет. – Она присаживается на скамью рядом с ним. – Это ты пришла? – спрашивает Эушен. – Разве ты не на работе? – Да, была на работе, но ушла немножко раньше. Я сама могу распоряжаться своим временем, – отвечает Харриет. Это не совсем правда, но она не хочет выдавать Ивонн, которая ей позвонила. – Почему ты здесь сидишь? Эушен поворачивается к ней, поглаживает своими худыми, слегка узловатыми пальцами подбородок. Зелёные глаза увлажнились. – Харриет, я не знаю, я бы хотел… – Он обречённо вздыхает. – Я не помню, что я собирался делать. – Сколько ты уже тут сидишь? – Харриет видит, что отца трясёт озноб, ведь рубашка тонюсенькая. Ветер с моря холодный, она снимает с себя куртку-бомбер и набрасывает ему на плечи. Раньше он бы начал протестовать, но сейчас ни один мускул не шевельнулся на его лице. В знак благодарности он гладит её руку, не встречаясь с ней взглядом. – Я считаю, здесь, в бухте, так красиво, Харриет. Когда меня не станет, я хочу, чтобы мой пепел развеяли здесь по ветру, ты и Пол, – говорит он наконец. Харриет смахивает слезу, которая упорно просачивается сквозь ресницы. – Пойдём домой. Вы с Ивонн ведь обычно пьёте послеобеденный кофе в это время. Ты же не хочешь это пропустить? Эушен вопросительно смотрит на неё, и Харриет берёт отца за руку, чтобы помочь ему подняться со скамьи. Когда она обхватывает его руку выше локтя, то чувствует его худобу, под кожей только твёрдая кость. Она осматривается. Терраса у ресторана в гавани и веранда кафе переполнены народом, наверняка репортёрами газет. Из маленького магазинчика в доме за их спиной выходит чета Нюман с маленькой таксой Беатрис.