– У меня, – продолжила леди Плиммер, – и, прошу вас, поправьте меня, если я неправа – создалось впечатление, будто изначально речь шла вовсе не о конгрессе, а о простом голосовании в Синедрионе касательно дальнейшего будущего базы наших целигеров, размещенной на вашей родной земле в рамках первоначального соглашения о Союзе Обители. Хотя нет, нет, вот я уже и напутала: то было второе, или же пересмотренное соглашение о Союзе Обители – здесь мне довелось столкнуться с достойной сожаления непоследовательностью в том, как его надлежит называть… Одним словом, соглашение, заключенное позже; не то изначальное, непродуманное, переговоры о коем помогала вести бабушка мисс Кэмхерст. – Учтивый кивок в мою сторону. – Разумеется, я вовсе не имею в виду оскорбить сим мисс Кэмхерст либо ее бабушку, леди Трент, поскольку прекрасно понимаю, сколь нелегко было договориться хоть о чем-либо в сложившихся обстоятельствах – замерзая едва ли не до смерти, потрясенной тем, что ваш народ отнюдь не вымышлен и так далее – и, к тому же, не могу сказать, чтоб она, при всех своих заслугах на ниве естествознания, прослыла выдающимся дипломатом… но, впрочем, вспоминать, из скольких стран ее в свое время выдворили, уже неучтиво. Итак, о чем бишь я? По-моему, к этому времени все за столом взирали на нее с отвисшими челюстями, и на вопрос ее не смогла бы ответить даже команда самых опытных штурманов, вооруженных новейшими картами. Казалось, курс безнадежно утрачен, однако хозяйка дома обрасопила паруса к ветру и уверенно двинулась дальше: – Ах, да, о базе наших целигеров. Так вот, прочитанное, мистер Кудшайн, оказалось для меня очень и очень познавательным, однако оставило без ответа целый ряд вопросов. Надеюсь, вы сможете на них ответить, чем весьма меня обяжете. Прежде всего: отчего вашему народу более не угодно оставаться под защитой вооруженных сил ширландской короны? Возможно, теперь вы предпочитаете связям с Ширландией союз с Йеланем? Ума не приложу, как ваш народ может надеяться преуспеть в качестве независимого государства после столь продолжительной обособленности от всего мира и при столь невеликом богатстве: на мой взгляд, разведение яков не так уж ужасно выгодно. И правда ли, что вы стремитесь к расширению границ? Признаться, я не вполне понимаю, как вам это удастся: согласно моим впечатлениям, вы не способны к жизни в иных регионах… хотя, разумеется, ваше присутствие здесь, у меня за столом, говорит о том, что сие не так верно, как уверяют авторы прочитанных мною книг. Однако Ширландия – вовсе не Ахия, а ведь, если не ошибаюсь, вы желали бы возродить свою родину именно там. Каким же, скажите на милость, образом? Может быть, ваш народ очень воинственен? В наших Писаниях сказано, что ваши предки были именно таковы, однако ж еще мой прадед был простым овцеводом, а, стало быть, полагать, будто яблоко упадет столь близко к дереву, отделенному от нас не одной тысячей лет, попросту глупо. На сем речь ее завершилась, но я смогла понять это далеко не сразу. Собравшиеся за столом неуверенно переглянулись. Бедный, бедный Кудшайн! Конечно, все эти и многие другие вопросы ему задавали не раз: да, он, главным образом, ученый, но также должен представлять весь свой народ всюду, где бы ни оказался. Однако вряд ли на его голову когда-либо вываливали все эти вопросы разом, такой кучей, что и не вспомнить, с чего там леди Плиммер начала допрос. Но Кудшайн храбро взял курс навстречу волнам. – Разумеется, мы благодарны правительствам Ширландии и Йеланя, взявшим нас под защиту в рамках упомянутого вами соглашения. Как вы верно заметили, многие из людей помнят, о чем говорится в ваших Писаниях, и ответственность за все грехи, возможно, совершенные нашими предками, возлагают на нас. Я затаила дух, ожидая, не раскусит ли кто-нибудь истинной сути его сдержанных выражений. У современных дракониан имеются собственные предания о Низвержении, и в них аневраи выглядят куда лучше, а люди – куда хуже, чем в наших священных писаниях и прочих им подобных источниках. Чему тут верить, а чему нет… об этом яростно спорят уже многие годы. Но Кора предупреждала, что леди Плиммер не в ладах с местным магистром, и потому за столом его не оказалось, а никто из прочих гостей препираться с Кудшайном не стал. – База целигеров, – продолжал Кудшайн, – принесла поначалу немало пользы, но не можем же мы жить, прячась под крылом другой страны, вечно. Чем дольше существует база, тем сильнее Обитель становится похожей на ширландскую колонию. – Все лучше, чем быть колонией Йеланя, – хмыкнула леди Плиммер. Принадлежа к поколению гранмамá, хозяйка дома прекрасно помнила те дни, когда мы не были столь дружны с этой страной. Между тем, Кудшайн провел в Йелане более половины жизни, но заострять на этом внимание благоразумно не стал. – Мы не хотим становиться чьей бы то ни было колонией. Для нашего народа Фальчестерский Конгресс – первый шаг в мир международных отношений, и не в качестве протектората других государств, но полноправного, самостоятельного государства. – Но для чего? На что ваш народ надеется? – Не на завоевания, – ответил Кудшайн. – Действительно, мы стремимся расширить границы, но лишь затем, чтоб без вреда для себя путешествовать по всему свету, а для этого нам необходимо растить потомство в иных землях. Оставаясь в Обители, мы обречены застрять в ней навсегда. – А пока они заперты в пределах Обители, – добавила я, – где их почти никто не видит, им слишком просто остаться в глазах человечества теми самыми чудищами из легенд. Упоминалось ли в прочитанных вами, леди Плиммер, работах, что нападение на драконианина приравнивают к покушению на человека лишь два государства – Ширландия и Йелань? Во всем остальном мире подобное равнозначно жестокому обращению с животными. Леди Плиммер, побледнев с лица, прижала руку к груди. – О боже, какой ужас! Нет, с этим мириться нельзя. В голове не укладывается, как может кто-либо, беседуя со столь учтивым и эрудированным… созданием, как мистер Кудшайн, полагать его просто животным? Не говоря уж о восхитительных произведениях искусства древних, тогда как вершиной творчества моего кота можно счесть разве что затейливо перепутанный клубок пряжи. Кстати, я тоже подумываю приобрести для украшения гостиной что-либо древнее – совсем, понимаете ли, небольшое, ничего показного. Не посоветуете ли, как к этому лучше всего подступиться? Кудшайн, бросив взгляд на меня, едва заметно кивнул. Да, драконианам больно смотреть, как люди наподобие леди Плиммер (не говоря уж о лорде Гленли) скупают реликвии их прошлого, но в то же время эти реликвии разбросаны по миру в таком множестве, что, если бы даже дракониане сумели собрать их все самостоятельно, ими пришлось бы завалить всю долину Обители, от одной стены гор до другой. Потому Кудшайн и бережет силы для главных битв, наподобие нашего перевода, не тратя времени на попытки покончить с торговлей древностями, которая, как он ни старайся, лишь глубже уйдет в подполье. Когда же дело доходит до подобных вопросов, он предпочитает, чтобы ответ – в очередной раз – повторила я. – С осторожностью, леди Плиммер, – промокнув губы салфеткой, ответила я. – В ряде стран, включая Ширландию, существуют законы касательно проведения раскопок и продажи драконианских древностей, однако эти законы не так уж непреодолимы. Солидные аукционные дома, наподобие Эммерсона, снабжают каждый предмет так называемой «историей бытования» – документом, в котором указаны сведения о предыдущих владельцах. С крайним недоверием следует отнестись ко всему, якобы приобретенному у частных коллекционеров из Джиллы: это верный признак краденого или добытого при нелегальных раскопках. – О господи! Разумеется, ни во что незаконное я ввязываться не желаю! От всей души благодарю вас, дорогая, за предостережение и за рекомендацию Эммерсона. Я было подумывала обратиться к этому… как там его, Марк? К этому малому, у которого вы многое покупаете. Доррик или еще что-то в этом роде… – К Джозефу Дораку? – с самым невинным видом подсказала я. Леди Плиммер подтвердила, что я не ошиблась, и удивляться тут было нечему. Законный бизнес Дорака – фиговый листок, прикрывающий самую крупную торговлю контрабандным антиквариатом на всю Ширландию. Нет, удивляться время настало после, когда леди Плиммер продолжила: – Должна сказать, Марк: похоже, экспедиция в Ахию вдохновила вас начать жизнь с чистого листа. Подумать только! Я поклялась бы, что скорее солнце взойдет на западе, чем вы скажете о драконианах хоть одно доброе слово, а уж тем более позволите одному из них переступить порог вашего дома! На сей раз воцарившаяся тишина могла показаться моментом, отделяющим ружейный выстрел от попадания пули в цель. – Леди Плиммер, – откашлявшись, заговорил лорд Гленли, – должно быть, вы превратно меня поняли… – О, нет, подобной ошибки я и представить себе не могу. Возможно, глаза у меня уже не те, но память остра, как в молодости. По-моему, это было лет пять тому назад. Магистр Ридсон упрекнул вас в чрезмерном увлечении собиранием драконианских древностей, а вы ответили… – Что я ответил ему тогда, настоящего момента никак не касается, – громко, словно в надежде если не оборвать, то заглушить продолжение, перебил ее лорд Гленли. – И с вашей стороны, леди Плиммер, весьма неучтиво ворошить столь неприглядное прошлое – тем более, что с ним, как видите, покончено навсегда. Леди Плиммер принесла ему извинения, а меня бросило разом и в жар и в холод, как это бывает, когда внезапно осознаешь нечто крайне скверное, но еще не понимаешь, что теперь делать. Слова леди Плиммер… да, вслух она этого не произнесла, но с тем же успехом могла бы прямо назвать эрла кальдеритом. А Лотта видела его за разговором с миссис Кеффорд. А Аарон Морнетт приезжал в его дом среди ночи. И как все это прикажете понимать? Если лорд Гленли – действительно кальдерит, почему он, скажите на милость, нанял для перевода табличек меня, а не Морнетта? Оттого, что Морнетт попробовал и не сумел справиться? Быть такого не может. Он для подобной работы вполне пригоден, и убеждения кальдеритов ему куда ближе. Я же от кальдеритов далека, как никто другой – что, что могло побудить лорда Гленли привлечь к переводу меня? И, мало того, нанимать мне в помощь драконианина! Да, кальдериты от древнего прошлого без ума, однако предпочитают, чтобы оно оставалось в прошлом, а не являлось на порог живьем, сетуя на разграбление древних руин с тем, чтоб украшать награбленным поместья наподобие Стоксли. Нет, приглашать драконианина приехать в гости и заявить о своих правах на реликвию такой важности кальдериту и в голову бы не пришло. Однако… всякий раз, как лорд Гленли выражает заботу о чувствах дракониан, это звучит фальшиво. Или нет, не фальшиво – тут я, пожалуй, кривлю душой. Скорее, натянуто. Неловко. Или как минимум, непривычно. Прежде я относила это на счет страха перед двухметровым созданием с драконьими крыльями и пастью, полной острых зубов: дракониан многие люди с непривычки боятся. Но, может быть, дело не в страхе? Может, причина в том, что он что-то скрывает? Своего рода ответ я получила позже, только сама не знаю, верю ему или нет. Уехать сразу же после ужина означало бы нанести хозяйке серьезное оскорбление, но, к счастью, свойственных рубежу веков взглядов насчет того, как гостям надлежит развлекаться, поднявшись из-за стола, она не придерживалась, а если и придерживалась, то навязывать их никому не стала. Кора увлеклась разговором с юной леди по имени мисс Симпсон (по-моему, единственной из соседок, которую считала кем-то вроде подруги), а Кудшайна я потеряла из виду и ничуть не обрадовалась, когда подошедший лорд Гленли поспешил отвести меня в сторону. Помнится, я упрекала его в неловкости? Так вот, теперь он вовсе держался, словно у него кофель-нагель вместо спинного хребта. – Прошу простить меня, мисс Кэмхерст, – заговорил он, точно каждое слово из его рта тянет клещами дантист. – Признаться, я не всегда питал к представителям драконианского вида теплые чувства, однако не думайте, будто Кудшайну в Стоксли не рады. Я весьма высоко ценю его труд. Очевидно, эти слова дорого обошлись его гордости, но я оценить этакой жертвы по достоинству не смогла – особенно когда он сказал «драконианского вида» вместо «драконианского народа». И уж тем более после того, как далее последовало: – Вы ведь понимаете: в тот день, на летном поле, я непременно осадил бы угрожавших ему адамистов, как подобает, не прими дело столь… неделикатный оборот. Услышав это, я сразу же ощетинилась. Нет, я отнюдь не забыла, как он пытался встрять между мною и Холлмэном… но зачем напоминать об этом в доказательство благих намерений, если из его стараний не вышло никакого толку? Разве что Гленли выступил (или, скорее, попытался выступить) вперед только затем, чтобы продемонстрировать дружелюбие к драконианам. Впечатления героической натуры он не производит, и, думаю, раскис бы, как ком бумаги в воде, едва что-либо пойдет не так, но даже попытка помочь выставляла его в самом выгодном свете… По счастью, обо всем этом я сумела промолчать, а лицо моих мыслей, надеюсь, не выдало. – Благодарю вас, лорд Гленли, – ответила я, – но не меня бы вам уверять… или Кудшайну вы это уже говорили? (Разумеется, нет – ведь он сразу же подошел ко мне!) – Нет, – еще более натянуто сознался он, – но непременно скажу. Если только вам известно, где… Вопрос его оборвал жуткий грохот, донесшийся откуда-то из других комнат, и все мы бросились посмотреть, что его породило. Причиной пропажи Кудшайна оказалась подруга мисс Симпсон, мисс Эшворт. Обнаружились оба в зале для танцев, среди разбросанных по полу стульев, прежде стоявших рядком у стены. Едва на пороге появилась леди Плиммер, Кудшайн принялся горячо перед ней извиняться. Тем временем мисс Эшворт, безудержно хихикая, начала приводить стулья в порядок. – В чем дело? – спросила леди Плиммер. В жизни еще не слыхала трех слов, настолько похожих на три глыбы льда. – Я пыталась научить его танцевать! – ничуть не устрашившись, пояснила мисс Эшворт. Чем больше Кудшайн кланялся, тем явственнее его поклоны напоминали йеланские. – Боюсь, я потерял равновесие. И в попытках восстановить его… э-э… Ну да, взмахнул крыльями – потеряв равновесие, дракониане именно так и делают. Мисс Эшворт начала упрашивать Кудшайна расправить крылья еще раз – теперь уж в безопасном удалении от стульев, но в этот момент терпение лорда Гленли лопнуло, и он в два счета (к дьяволу учтивость!) вывел нас за порог. Итак, я снова в Стоксли, и абсолютно уверена, что с Кудшайном лорд Гленли так и не говорил, а назавтра, по собственным же словам, опять собирается уехать в город. Якобы с тем, чтоб не мешать нам тихо-мирно работать в свое удовольствие, однако трудно было не заметить, что он просто бежит от неловкого разговора. Да уж, есть, от чего бежать! Сколько бы он ни уверял, будто отрекся от кальдеритских взглядов, теперь все, что он сделал с тех пор, как я здесь появилась, предстает передо мной в совершенно ином, куда менее радужном свете. Его неуклонные требования не выносить никакой информации за стены этого дома… не знаю, какой это может служить цели, помимо самоочевидной – возбудить в обществе интерес к публикации перевода, но если ему необходима секретность, то мне необходимо подстраховаться. Пожалуй, запасусь-ка я копиями всех наших рабочих записей – так оно будет вернее. (И – да, леди Плиммер. Особа, настолько заботящаяся об учтивости и благопристойности, сделать всего этого случайно никак не могла. Как ни любезна сия железная старуха на словах, а нож на лорда Гленли явно вострит давно, вот и решила дать нам с Кудшайном понять, под чьим кровом мы оба живем.) Табличка VII. «Сказ о Самшин» переведено Одри Кэмхерст и Кудшайном Заговорил Хасту, мудрый Хасту, прозорливый Хасту, шикнас Хасту, и так сестрам с братом сказал: – Все это явлено было во сне, давным-давно, прежде чем вы появились на свет. Река Эктабра залила, затопила солнце, а камень Ималькит сокрушил его в прах, а травы Нахри оплели его, точно силки, а гора Самшин поглотила его целиком. Теперь Озаряющее Мир – там, в преисподней, и если один из вас туда за ним не отправится, останемся мы во тьме навсегда[30]. Возмутились люди, услышав, что четверо во всем виноваты. Схватили они камни, схватили дубины, но не смогли поразить ими тех, от кого так долго зависели. – Если Озаряющее мир в преисподней, – сказала Самшин, – его непременно нужно оттуда достать. И пойти должно нам всем, вчетвером. Но Хасту сказал: – Нет, ибо, если вы все четверо сгинете, некому будет народ защитить. Пойдет только один, а трое останутся здесь, оборонять людей от ужасов тьмы. Самой сильной и самой храброй из четверых была Самшин. – Тогда пойду я, – сказала она, – только ты покажи, где искать врата в преисподнюю. Услышав слова ее, застонали люди от ужаса, но страх остаться без солнца оказался сильнее страха остаться без Самшин. А сестры и брат ее сказали так: