Тогда Эктабр сказал так: – Давайте отыщем Хасту. Уж он-то […] И вышли они вместе в путь ради блага всего народа. Из записной книжки Коры Фицартур Сегодня Одри с Кудшайном много говорили о том, случались ли на заре драконианской цивилизации или незадолго до ее начала вулканические извержения такой силы, чтобы с земли могло показаться, будто солнце исчезло. А если не извержения, то солнечные затмения. Если да, эпос вполне может описывать нечто, происходившее на самом деле. Одри весьма раздосадована тем, что дядюшка взял и с нее, и с Кудшайна слово ни с кем не делиться сведениями о работе – даже вопросов, ее касающихся, не задавать никому. Мне об этом известно, оттого что о досаде своей она объявила во всеуслышание, прямо при мне. Когда я спросила, почему – то есть, не почему она раздосадована, а почему выражает досаду столь явно – Одри, театрально вздохнув, ответила: – О, я просто жалею, что под рукой нет того, кто ничего подобного не обещал. Разумеется, она намекала на меня, но когда я сказала об этом, лишь подмигнула и пошла умываться перед ужином. Хочет, чтоб я уточнила насчет извержений вулканов тайком от дядюшки. Если спросить его, уверена, он скажет: нет, мне тоже не позволяется делиться с кем-либо сведениями о переводе, а не сказал этого только потому, что ему и в голову прийти не может, будто я стану письма кому-либо писать. Дядюшка думает, будто мне писать некому, и, вообще говоря, прав. Однако мне очень интересно, были ли в те времена затмения, извержения, или еще что-нибудь этакое, не пришедшее Одри с Кудшайном на ум. Хочу выяснить, не рассказывает ли эпос на сей раз о реальных событиях. (Кстати, отчего он не может быть чем-то одним – либо сплошными выдумками, либо чистой правдой? По-моему, так гораздо удобнее. Сразу понятно, для развлечения читаешь, или в целях образования.) Если не спрашивать дядюшку ни о чем, формально я и запретов никаких не нарушу. Да, я прекрасно знаю, что это увертка. И уже думаю, как бы отправить письмо из Лауэр Стоук, чтоб дядюшка не узнал о нем, и никто из слуг не смог бы ему рассказать: ведь если он поручил мне читать письма Одри с Кудшайном, дабы удостовериться, что они держат слово, то и с моей стороны нарушения тайны наверняка не желает. Понимаю, это бесчестно. Но письмо все равно напишу. Отправитель: Аннабель Гимптон, леди Плиммер Получатель: Марк Фицартур, лорд Гленли 6 флориса, Приорфилд, Греффен Дорогой Марк! Я старалась хранить терпение, однако прошло уже много недель, и мне сделалось вполне очевидно, что долга перед соседями вы за собою не чувствуете. «Разумеется, – думала я, – лорд Гленли никак не мог настолько проникнуться духом сих легкомысленных, бездумных времен, чтобы манкировать обязанностью познакомить гостей с местным обществом»… но, увы, теперь ясно вижу: вы в самом деле из этих, современного сорта, и удовольствием видеть в наших краях новые лица делиться с соседями отнюдь не намерены. Возможно, до столь «старомодных» правил приличия вам нет никакого дела, однако я их неуклонно блюду. И посему твердо решила устроить у себя званый ужин, а по его завершении – танцы. Вы, разумеется, приглашены вместе со своей подопечной (ей двадцать, и она все еще не выезжала в свет? О чем вы только думаете?) и гостями вашего дома. Да, именно: я имею в виду их обоих. Мисс Кэмхерст видели в городе, однако она ни разу не нанесла мне визита! Знаю, на кораблях бедной девочке нетрудно вырасти наполовину дикаркой, но ведь несколько лет тому назад она была введена в Общество и подобные вещи должна понимать. Естественно, от второго вашего гостя я того же не ожидаю и, скажу больше, вообще с трудом себе представляю, чего от него следует ждать. Однако же в Лауэр Стоук еще никто никогда не принимал у себя в гостях драконианина и вряд ли сделает это снова, пока я жива, а, стало быть, упускать такой случай просто преступно. Завтра же пришлю кого-либо из служанок навести у вашей домоправительницы справки касательно подходящего для дракониан угощения, а вас, всех четверых, жду у себя не позднее шести часов вечера девятнадцатого числа. Если же вы не сочтете возможным принять приглашение, полагаю, ваши эгоистические старания спрятать гостей от всех нас жители Лауэр Стоук простят и забудут не скоро. Искренне ваша, Аннабель Гимптон, леди Плиммер. Для архивов Обители Крыльев писано рукою Кудшайна, сына Аххеке, дочери Ицтам Касаюсь рукою земли, некогда звавшейся Стоящим Незыблемо и Всему Основанием, матери-прародительницы всего человечества (если мы верно поняли слово «аму»). Появившись на свет за стенами Обители, я прожил среди людей столько же времени, сколько и среди сородичей. Я знаю об их обычаях больше, чем кто-либо из нас, и многих людей почитаю друзьями. И все же я ни на минуту не забываю, что в их глазах – разумеется, в глазах человечества в целом, а не тех, с кем близок – несу на плечах тяжкий груз древнего прошлого. Да неумолимое время медленно, но верно исказило образы прошлого и в человеческой памяти, и в нашей собственной, однако мои праматери по всему свету слывут безжалостными угнетательницами, поработительницами человеческого рода. Даже те, кто не носит красной маски адамиста, при виде меня, моей чешуи и крыльев, нередко вспоминают о древней нашей вражде. Боюсь я не столько адамистов, сколько тех, кто прячет лицо под маской умеренности. Эти – словом ли, делом – наносят удар исподтишка, и защищаться от них много труднее. Однако, если и есть в разных сказаниях о нашем происхождении общая нить, суть ее вот в чем: наши виды неотделимы один от другого. Мы ли сыграли некую роль в сотворении человека, они ли сыграли некую роль в сотворении нас – мы связаны друг с другом с самого начала и разлучились только в последнее время, когда мой народ укрылся в непроходимых горах. Пока за пределами Обители не появятся на свет, не вырастут здоровыми, крепкими новые сестры и братья, строительство моста через разделившую нас пропасть предстоит взять на себя мне. Нелегкая это будет работа… О безграничный камень, дай мне терпения, дабы исполнить сей долг, помоги постичь душу народа, что, согласно сему преданию, сотворен был когда-то тобой! Более всего ставит меня в тупик не природа млекопитающих, не странные технологии, а сложность их жизненного уклада. Число их огромно, точно число снежинок на пиках гор, обычаев и законов, необходимых для сохранения порядка у них тоже великое множество, и в разных странах обычаи эти между собою несхожи. Вскоре мне предстоит совершить человеческий ритуал – согласно ширландским обычаям, посетить званый ужин в доме одной из местных знатных особ. Никто из нас, приглашенных, ужин сей посещать не желал бы, однако придется, ибо этого требует обычай, и я должен расспросить Одри, как надлежит держаться в ширландском обществе: уверен, опыт Цер-нга и Йеланя здесь не поможет. Среди нас ничего подобного не водилось ни на памяти ныне живущих, ни даже в недавнем прошлом. Число наше невелико, общество очень замкнуто. Приезжая в Обитель, я кажусь странным собственным же сородичам, так как мое поведение формировалось вне ее пределов: такова, наряду с недугами тела, жертва, принесенная во имя моего будущего матерью, решившейся отложить яйца за стенами Обители. Теслит, слишком хрупкая для путешествий, вовсе находит собратьев куда более чуждыми, чем йеланцев, среди коих провела всю свою жизнь. Если удастся нам выйти за наши границы, распространиться по свету, взрастить детей в дальних странах, они станут друг другу чужими: не просто незнакомцами, но чужими в смысле культурном, как цержаги – тьессинцам, а видвати – выштранцам. Посему я снова и снова задаюсь вопросом: сколь близко родство тех, древних, со мной? Одри ведь не считает древних людей из южной Антиопы сородичами. Может, и мы полагаем аневраи предками лишь, так сказать, по контрасту с людьми? Начиная работу над переводом, я ожидал, что прочитанное упрочит в сердце моем незримую связь с древними праматерями, но все вышло совершенно иначе. О земля драгоценная, о неподвижная тьма, дай мне, за что ухватиться, укрой от бурь перемен! Придет время, и я вновь должен буду выйти на свет деяния, но пока что позволь отдохнуть в твоих объятиях, защити от терзающих душу сомнений! Из дневника Одри Кэмхерст 19 флориса Глазам не верю: лорд Гленли чуть ли не силой тащит нас на этот ужин, в Приорфилд! Но, впрочем, удивляться тут нечему: я ведь не раз слышала от родственников, постоянно живущих в Ширландии, рассказы о провинциальной жизни. Леди Плиммер – ровесница гранмамá и, видимо, местная мать-дракониха, то есть, особа из тех, кому лучше не перечить. Конечно, лорд Гленли превосходит ее высотой положения и, к тому же, богатством, и, если б ответил отказом, ей не удалось бы ни осрамить его в глазах Общества, ни лишить состояния, но… Но после его жизнь здесь могла бы стать куда менее приятной, чем прежде: враждебность деревенских лавочников, поставки в поместье негодных товаров, задержки с починкой дороги к поместью, вандализм со стороны местной детворы и тому подобное. Уверена, пожелав того, он бы как-нибудь да выкрутился, но, по большому счету, раз в жизни склониться перед драконихой и поступить, как сказано, выйдет намного проще. Итак, мы едем на званый ужин, все четверо – лорд Гленли, Кора, я и Кудшайн. Разумеется, ради Кудшайна прием и затеян: я же вижу: моя персона не привлекала со стороны леди Плиммер никакого внимания, пока по соседству не объявился Настоящий Живой Драконианин. Придется мне целый вечер наблюдать, как бедный Кудшайн играет роль завернувшего в провинциальный городок зверинца, а сама я буду избавлена от схожей участи лишь потому, что «человек-ящер» куда экзотичнее банальной полуэриганки. Коре там тоже наверняка ничуть не понравится, да и лорду Гленли, по-моему, все это радости не принесет никакой… одним словом, нас четверых ждет испорченный вечер, и только ради того, чтоб леди Плиммер смогла после хвастать: я-де первой в Ширландии принимала за ужином драконианина! Впрочем, эрл уверяет, что после этого не станет принуждать ни меня, ни Кудшайна к каким-либо выездам в свет минимум месяц. Очевидно, далее на табличках рассказывается, как сестры с братом спустились в недра земли, дабы спасти Верх И Низ Сотворившее, и я гораздо охотнее провела бы вечер за чтением древней легенды, чем на томительном званом ужине. Позднее Думаю, я с радостью швырнула бы леди Плиммер за борт, если бы провела в ее обществе более одного вечера, однако же, чистоты совести ради, должна взять назад часть обращенных в ее сторону подозрений (тьфу ты, уже и пишу в точности так же, как она выражается). Возможно, она и вправду ископаемая старая курица, не понимающая, отчего мы не можем вернуться в старые добрые дни рубежа веков, но в рукаве у нее обнаружилось не только желание похвастать драконоподобным гостем за ужином. Как я и опасалась, все было готово начаться хуже некуда. К ужину леди Плиммер созвала всех соседей, хоть что-то из себя представлявших. Дракониан никто из них в жизни не видел, а все их познания о народе Кудшайна были почерпнуты из газет, журналов и разного рода сплетен. Первым делом съехавшиеся начали (прямо при нем, стоящем здесь же!) строить догадки, способен ли Кудшайн их понимать, а когда он заговорил, от изумления впали в ступор. И принялись расспрашивать, как мне удалось выучить его человеческой речи – можно подумать, Кудшайн не освоил ширландского, когда я еще из пеленок не выросла! И одежде его удивились… как только вслух не признались, что не ожидали увидеть его в одежде? Можно подумать, скромность и стыд свойственны только людям! Затем один тип (мистер Бредфорд, местный адвокат) узнал в Кудшайновом одеянии с высоким воротом несколько модифицированный традиционный йеланский халат. – Да, – подтвердил Кудшайн, слегка поклонившись ему на йеланский манер. – Многие из моих соотечественников бывали в Йелане, и этот стиль для нас много удобнее антиопейских пиджаков: халат можно застегнуть на шее, а спину оставить открытой, чтоб крыльям было свободнее. Мистер Бредфорд вновь открыл рот, и, клянусь тебе, дневник, я воочию увидела рвущийся с его языка вопрос: «И хвосту тоже?» Люди всегда думают, что у дракониан есть хвосты, и всегда об этом спрашивают. Но! Вот тут я против собственной воли начала проникаться к леди Плиммер симпатией. Одно из немногих преимуществ визита в дом ископаемой старой курицы состоит в том, что подобные дамы не терпят даже намека на непристойность, а расспрашивать гостя о скрытых от глаз частях тела – бесспорно, против всяких приличий. Вдобавок, как мне прекрасно известно от гранмамá, достигнув определенного возраста, леди совершенно перестают сожалеть о том, что говорят и делают сами. Таким образом, мне выпало немалое удовольствие полюбоваться, как хозяйка дома отчитывает мистера Бредфорда, пока тот, побагровев с лица, не затоптался на месте, точно провинившийся школьник (а ведь ему, на минуточку, за шестьдесят). После этого прочие гости в разговорах с Кудшайном – и даже между собой – сделались куда осмотрительнее. Однако самое интересное началось, когда все мы сели за ужин. (Первым делом мне бросилось в глаза, что хозяйка додумалась приготовить для Кудшайна табурет, дабы ему не пришлось терпеть неудобств в кресле со спинкой.) Я ожидала, что леди Плиммер – одна из тех, за чьим столом о политике не говорят, но, едва подали первое, она обратилась к Кудшайну и повернула штурвал в весьма неожиданную сторону. Дословно ее речи здесь воспроизвести не смогу, но примерно все выглядело вот как: – Мистер Кудшайн… к вам ведь допустимо так обращаться? Кудшайн сказал, что вполне. – Благодарю вас. Откровенно говоря, до того, как вы прибыли в наши края, я не знала о вашем народе практически ничего, однако ж плоха та хозяйка, что, пригласив гостя к ужину, не позаботится загодя о достойном поддержании с ним разговора. Посему за последние пару недель я прочла о драконианах немало – должна сказать, конгресс, что состоится в Фальчестере на будущую зиму, эту задачу весьма облегчил, так как побудил многих издателей к публикации книг и научно-популярных брошюр на сию тему. Разумеется, большая часть их достоинствами не блещет, но я раздобыла несколько изданий, снискавших прекрасные отзывы, и взяла на себя труд ознакомиться с ними. Здесь Кудшайн вставил нечто учтивое и ни к чему не обязывающее. Надо заметить, манеры хозяйки, во многом напоминавшие поведение овчарки, неуклонно гонящей стадо в неведомом направлении, озадачили его в той же степени, что и меня.