– Ты чё головой вертишь, как будто она у тебя на шарнирах? – выругался мужчина и прибавил кое-что из ненормативной лексики. Не став злить пьяного противника ещё больше, я зашла в туалет и, убедившись, что в нём нет даже маленького окна, чуть было не заорала от безысходности и от того, что пропала последняя надежда выбраться из этого злосчастного дома. – Эй, ты там спать, что ли, собралась? – Мужчине было трудновато стоять на ногах, и он хотел от меня отделаться как можно быстрее. Подойдя к умывальнику, я набрала полные ладони воды и умыла лицо. Затем посмотрела на своё отражение в старенькое зеркало и подумала о том, что единственное, на что мне сейчас остаётся надеяться, так это на какую-нибудь случайность. Что-то должно произойти такое, что нарушит планы Влада и его дружков. Может, мне завтра стоит сказать Владу о том, что я знаю, где находится тайник, и, чтобы я смогла им его показать, меня должны привезти обратно в квартиру. Нужно сделать это в такое время, когда у дома будет гулять побольше людей, и по пути от машины к дому я закричу, а быть может, и смогу убежать. А Жан? Господи, как же Жан? Я ведь даже не знаю адреса, по которому его нужно искать. Очень трудно ориентироваться, когда тебе на глаза надевают черную повязку. Я открыла кран посильнее и сунула под холодную струю голову. Затем тут же её подняла и опять посмотрела в зеркало. Увидев разбитую губу, я ещё раз промыла её водой и поразилась тому, что совершенно не чувствую никакой боли. Я тут же подумала о Жане. О его некогда красивом лице, которое теперь напоминало какое-то месиво. Если человеку в таком состоянии говорят о любви, он, наверное, ненавидит того, кто ему это говорит. «Бабушка, любимая бабушка, защити меня и помоги мне выбраться отсюда. Помоги мне и моему любимому. Я знаю, что ты всё видишь и не бросишь нас в беде. Накажи наших обидчиков за унижения и боль, которые они нам причинили». Я не знала, что случится со мной завтра, послезавтра, через неделю, да и проживу ли я вообще эту неделю. Я могла только предполагать, что теперь будет со мной, с Жаном и с нашей дальнейшей жизнью… – Эй, ты спишь, что ли?! Я сейчас дверь вышибу! – послышался разъярённый голос за дверью. – Считаю до трёх. Раз… Два… – Подождите. Всё в порядке. Открыв дверь, я окинула мужчину усталым взглядом и еле слышно произнесла: – Не стоит так нервничать и кричать. Я очень плохо себя чувствую. Мне нужно принять холодный душ. Мужчина посмотрел на мои мокрые волосы и рассмеялся: – А может, тебе ещё ванну с пенкой соорудить и спинку потереть? Может, у меня лучше получится, чем у француза? – Я говорю вполне серьёзно. – Да и я не шучу. – Мне действительно плохо. Я сейчас умру от удушья. Мне не хватает свежего воздуха. Выведите меня на улицу. – Что? – Я говорю, что меня нужно вывести на улицу. Я задыхаюсь. – Ну, пойдём, подышим. Мужчина схватил меня за руку и повёл к выходу. Тишина в доме говорила о том, что, кроме нас, здесь никого нет. По крайней мере мне очень хотелось в это верить. Я думала, что меня выведут на крыльцо, но вместо этого мужчина толкнул меня в ближайшую комнату и открыл окно с массивной решёткой. – Садись на подоконник и дыши, – скомандовал он. Из этого окна был точно такой же вид, как и из окна комнаты, в которой держали меня с Жаном. Лес. Высокий каменный забор, и больше ничего. За этим забором ничего не было видно. С одной стороны, это было похоже на деревню, а с другой – ничего не говорило о том, что вокруг есть другие дома. Где мы? – Ты что не дышишь-то? – Мужчина подошел к журнальному столику и, не выпуская пистолета из рук, налил себе полную рюмку джина. – Выпить хочешь? – Нет. – А я бы на твоём месте выпил для храбрости. Глядишь, выпьешь и меня перестанешь бояться. Посмотрев на бутылку джина, я вдруг подумала о том, что бокал джина с тоником действительно поможет мне снять нервное напряжение, и в знак согласия кивнула головой. – Ну что, согласна, что ли? – Наливай, но только разбавь его тоником. – Вот это другой разговор. – Мужчина расплылся в улыбке, не скрывая радость. Это натолкнуло меня на мысль, что он в доме один, и именно поэтому ему так необходим собутыльник, с которым он бы мог посидеть, выпить и поговорить. – А ты говорила, что тебе воздух нужен. Да не воздух тебе нужен, а рюмку шлёпнуть. Тогда и чувствовать будешь себя полегче. Зачем тебе тоник? Так приложись! – Я так не могу. Мне нужна не рюмка, а бокал с тоником. – Как знаешь. Я хотел, чтобы тебя больше вставило. На столике лежали наручники. Мужчина почесал нос и ткнул в них пистолетом. – Сейчас с собой возьму. Пристегну твоего француза к батарее. – Зачем? – испуганно спросила я. – Чтобы не сбежал никуда. – Да куда там сбежишь? На окне решётка, на двери засов. Человек так избит, что кровью истекает. Его не приковать нужно, а оказать медицинскую помощь. – Я сам знаю, что ему нужно. Или наручники, или на цепь. Уж больно глаза у него хитрые, – грубо заметил пьяный мужчина и погремел цепью. – Послушай, как тебя зовут? – обратилась я на «ты» к малоприятному типу. – Лёня. – Лёня, будь благоразумным. Нельзя еле живого человека на цепь сажать. Не по-людски это. Пусть хоть на кровати лежит. Он же от боли стонет. – Ни хрена с ним не будет, – стоял на своём Леня. – Он же не французская барышня. Пусть и не наш мужик, а импортный, но всё же мужик. В меня когда две пули всадили, я несколько часов по полю полз. И ничего, выжил. И даже когда мне одну пулю без всякого наркоза мой братан доставал, я вытерпел. Ни обезболивающего тебе, ни наркоза. Только спирта дали выпить. Вот тебе и весь наркоз. Ежели он мужик, так пусть терпит. Ведь он же из-за любви пострадал. Из-за нашей женщины. Пусть знает, что с нашими женщинами лучше в отношения не вступать, а то потом проблем не оберёшься. Пусть со своими француженками занимается французской любовью. А наших баб мять не надо. Мы наших баб сами помнём. Ладно, давай лучше выпьем. – За что? – Я посмотрела на свой бокал. Хотелось выпить «за свободу», но произнесла банальное «за удачу». Мой тост приглянулся чересчур пьяному Леониду, и он понимающе закивал головой: – Да, точно. Удача в нашем деле просто необходима. Выпив бокал джина с тоником до дна, я ощутила приятное жжение и вновь посмотрела в окно, делая вид, что усиленно дышу свежим воздухом. – А тебя Томой зовут? – Тома. – Не повезло тебе, Тома. – Почему? – В крайне неприятную ситуацию вляпалась ты. – И как мне из неё выйти? – прикинулась я дурочкой. – Бабки отдать, – совершенно спокойно ответил он. – Какие бабки? – Драгоценности. – Ах, драгоценности… – Конечно, тебе нужно отдать драгоценности, а француз пусть выплатит требуемые с него баксы, и вы свободны, как голуби в полёте. Он в крупной компании работает, занимает хороший пост. Так что живёт не на пособие, а получает вполне приличные деньги. Человеческая жизнь дороже. Зато останется жив, а эти деньги со временем отбатрачит. – А где гарантии? – Какие гарантии? – Гарантии того, что он останется жив. – Да сейчас государство не даёт никаких гарантий, а ты хочешь, чтобы гарантии давали казанские братаны. – Теперь хотя бы понятно, у кого мы в гостях. У казанских бандитов. Мужчина сразу понял, что сказал лишнее. – Да это я так. Никакие мы не бандиты, а очень даже простые и хорошие ребята. Бандиты – те, кто грабит, убивает, чинит беспредел и мешает жить мирным людям. – А вы, значит, мирным людям жить не мешаете? – Нет. Если только эти люди живут по понятиям и никаких законов не нарушают. – А я и Жан какой закон нарушили? Можно поинтересоваться? – Да что тебе говорить?! Ты и сама всё знаешь. – А вот и не знаю. – Твоя бабка деда Влада нагрела. Говорят, эта старуха гипнозом обладала. Вот она под гипнозом эту баночку-то и утащила. – И ты считаешь, что я должна отвечать за её поступки? Ты считаешь, что это нормально? – Вполне. А больше за её грехи ответить-то некому. Когда наши старики умирают, их наследством пользуются дети и внуки. Поэтому денежки с них спрашивать надо. Тем более что это наследство приобретено самым что ни на есть хамским способом. Бабка твоя не колдунья, а мошенница была и воровка. – А Жан в чём провинился?