— Может и так, но мы оба прекрасно знаем, что стреляешь ты отменно и пистолет в руке удержать в состоянии. — Твоя прямая обязанность… — Виноват я, понял! — Ромка поднял руки вверх. — Само собой, виноват. Тебе вообще легко говорить, стоял там и автомат свой глупый демонстрировал. Да если бы не я…! — Ой, лучше тебе не продолжать! — Молодые люди не ругайтесь, — услышала я голос справа от себя и подпрыгнула. Рядом со мной шла старушка-одуванчик и хитро улыбалась. Интересно, как много она слышала? Вроде караул не кричит, значит, немного. — Мы не ругаемся, — подозрительно косясь на старушенцию, осторожно заметил Ромка, его мысли наверняка вертелись недалеко от моих. — Вот и славно, посмотрите, какая у вас милая девушка. Ромка испуганно на меня покосился, схватил за руку и припустился вперед, таща меня за собой словно на аркане. — Милая?! — через минуту завопила я, зачем-то ткнув пальцем в старушку, — Она сказала, что я милая?! — Сенечка, не обращай внимания, успокойся, — Ромка предусмотрительно сжал меня за плечи и ткнул носом в грудь. Не особо приятно. — Она меня милой обозвала, как тут вообще можно успокоиться?! Ты же слышал ее, слышал, что она сказала?! Нет, сегодня определенно худший день в моей жизни, а ведь еще только утро! — Она не имела этого ввиду. Никому в здравом уме не придет в голову назвать тебя милой, уж поверь мне. Да ты посмотри на нее — она в маразме давно. Да и не ты ли минуту назад утверждала, что все не так уж и плохо?! Мы оба покосились на бабульку, та приветливо помахала. Ромка опять прижал меня к могучей груди, я как могла старалась отвлечься от дурацкого обзывательства и восстановить дыхание. — Ненавижу это слово! — Это все ограбление, выбило тебя из колеи. Я знаю, ты любишь импровизировать, но не при отце же? Кто угодно на твоем месте вышел бы из себя… Поедем к тебе, выпьем чего-нибудь покрепче. Думаю, погоня нам уже не грозит. Ромка схватил меня за руку и повел к противоположной стороне парка, где была стоянка такси. Дома я бессильно плюхнулась, в смысле грациозно прилегла на свою круглую кровать, предварительно стянув с себя никчемные тряпки и облачившись в шелковую пижаму, которую приобрела в Париже в этом году. Ромка удалился на кухню, никак не меньше пятнадцати минут там чем-то гремел и вскоре ко мне присоединился, протянув мне мой любимый коктейль из мартини, себе налил коньяка. После пары глотков мне стало немного легче. — Ромчик, я говорила, как люблю тебя? — Ты любишь только себя и шмотки, но для разнообразия поверю. — Вот свинья, — закатила я глаза. Вот и признавайся в любви после такого. — Я тоже люблю тебя, Сенька. Но все равно проклинаю тот день, когда ты заставила меня съесть песок, когда нам было по три. Ромка залпом допил коньяк, сгонял в коридор и притащил нашу добычу. От ноутбуков мы избавились еще в парке, так же как и от теткиной сумки (там ничего, кроме всякого барахла все равно не было, а ноутбуки — это риск). Швырнул все это на пол, я недовольно поморщилась. — Посмотрим, что там? — Конверт доставай уже! — Так, где же… Пришлось оттолкнуть Ромку и изъять конверт самостоятельно. Этого медведя пока дождешься все нервы истреплешь, а они у меня и так сегодня достаточно расшатаны. А он ко всему прочему может его и вовсе не заметить. Конверт ничем примечательным не отличался: совершенно обыкновенный и белый. — Тебе тоже показалось немного подозрительным, что цыганка передала его именно нам? — Какая еще цыганка?! — Которая конверт мне протянула, — разозлилась я чужой недогадливости. Меня часто злила Ромкина узколобость и невнимание к деталям. — Это очень подозрительно, открывай уже. Теперь время тянула я: — Независимо от того, что мы тут обнаружим, с дамочкой надо потолковать. Тот, кто передал ей конверт был уверен, что мы появимся. Похоже на подставу, вот только… — сформулировать свою мысль оказалось не так то просто, в голове бродили какие-то смутные догадки, но облечь их в слова я так и не смогла. — Хватит фантазировать, просто открой его! — теперь злился Ромка. Я аккуратно открыла конверт. В нем покоился сложенный вдвое листок бумаги и фотография моей персоны полугодичной давности. Я грязно выругалась… — Что это может значить? — первым обрел дар речи Ромка. — Ты посмотри на этот кошмар! Да кто вообще с такого ракурса фотографировать догадался? Дураку же ясно, если свет так падает, нужно брать намного левее… Понабирают всяких идиотов, и что в результате? Вот что! — я ткнула пальцем в ненавистный снимок, — Кучка бездарей! — Закончила представление? — Нет! — Хорошо, можешь еще попричитать, я налью себе еще коньяка, — Ромка в очередной раз ушел на кухню, а мой энтузиазм пошел на убыль: когда не было зрителей вдохновение тоже куда-то улетучивалось. Вернулся друг с целой бутылкой, решив видимо как следует подзаправиться перед тем, как я продолжу. — Записку прочитала? — Какую? — не поняла я, моим вниманием всецело завладел снимок. — Ту, что ты откинула в сторону, чтобы полюбоваться на себя любимую. — Ах, этот листок. Я брезгливо схватила ни в чем неповинную бумагу, но потом позволила себе немного расслабиться и развернула ее. — «Никто не лицемер в своих забавах», — прочитала я вслух. — Это что еще за хрень? — Слова одного английского писаки. И как он только посмел обо мне написать? — возмутилась я. — Значит, кто-то в курсе, чем ты занимаешься в свободное время. Интересно, откуда? — Нет, писатель давно мертв, откуда бы ему знать? — Господи, как я сочувствую бедолаге, которому придется на тебе жениться, — картинно закатил глаза Ромка. — Ну ты теперь полгода мой раб, вот ты и женишься, — мстительно заявила я, весьма довольная собой. Ромка сделал большой глоток прямо из бутылки, наверняка от большого счастья, а я продолжила: — Снимок был сделан в январе этого года, аккурат после Нового Года. Тогда я в Европе отдыхала, вместе с мамой. Это ресторан нашего отеля в Париже, кормили там кстати довольно паршиво, зато драли втридорога, чертовы французы. Если я правильно помню, снимок сделан с того столика, что ближе к выходу располагался. Я всегда сидела у окна у крайнего столика, так что подобный ракурс как раз только оттуда можно было снять. И сделал это наверняка посетитель, или некто очень похожий на того, кто может себе позволить подобный отель. Если бы там кто-то выделялся, я бы приметила, уверяю тебя. Да и с охраной там полный порядок… — Кто-то следил за тобой? — Не думаю, я бы заметила. Скорее всего, это была случайная встреча, либо слежка длилась очень недолго. Но раз снимающего я не узнала, значит, он меня знает, а я его нет. — Он хочет нас шантажировать? Это ведь намек на то, что он все знает? — как всегда узко мыслил Ромка. — Он хочет со мной поиграть, — счастливо разулыбалась я, настроение мгновенно поднялось. — Что значит «поиграть»?! — заволновался Ромка. — То и значит: фото, сделанное в Париже, якобы подставное ограбление… Все это как-то… не похоже на наших обычных врагов, ты не находишь? Во-первых, вряд ли кто-то из них потащился бы во Францию ради одной единственной фотографии, во-вторых, слишком уж замудрено. Этот кто-то хотел заинтересовать меня, хотел, чтобы я поучаствовала в его игре. Пока это лишь мои фантазии, но они не лишены смысла. — И труп — часть игры? — Уверена, он просто намекнул некоторым людям, что у него есть нечто весьма интересное о дочери Симбирина. Даже намекнул какого свойства информация, чем легко привел механизм в движение. Если раньше у всех были лишь догадки, то он обещал доказательства. Он или она, — поправила я саму себя, потому что не понаслышке знала, что женщины куда чаще могут похвастать коварством и изощренным умом, мужчины обычно топтались где-то на уровне Ромки: все должно быть просто как два плюс два, а то и проще, — На его или ее месте я бы так и поступила. — Надеюсь, он не следил за нами, когда мы занимались трупом, — испугался Ромка. — Я ничего такого не заметила. — Почему он прислал именно эту фотку? Мы вместе уставились на фотографию. На ней я сидела вполоборота и тоскливо смотрела в огромное французское окно. На мне был костюм белого цвета (один из моих любимых, между прочим) и шляпа с широкими полями. Алые губы и черная подводка для глаз довершали образ. Ромка с недоумением уставился на меня. — Что? — ответила я на его взгляд, — Я разыгрывала француженку! — Зачем?! — Мне было одиноко и тоскливо там.