— Нет, — хором ответили оба мужчины. — Что? Я хочу, чтобы это закончилось. — Мы тоже, — ответил Стерлинг, — но мы не передаем информацию, которая нам неизвестна. — Вы собираетесь ее скопировать, не так ли? — спросила я многозначительно, глядя на обоих мужчин. — Ты не позволишь этому исчезнуть. — Мы отнесем это Риду и изучим, — сказал Патрик своим успокаивающим тоном. — А потом вы сами решите, чем делиться, — добавила я, — вы трое. — Нет, Арания, — ответил Стерлинг. — Ты примешь это решение. — Что? — Оно твое. Может, тебе и не хочется знать, что здесь содержится, но я думал о том, что ты сказала. Ты спросила меня, нашел ли я тебя с целью найти доказательства, чтобы иметь возможность контролировать их распространение. Я кивнула, вспоминая тот разговор. — Да, — ответил он как ни в чем не бывало. Моя грудь сжалась от его признания. — И я ошибся, — продолжал он. — Тем не менее, найдя тебя, Арания, я не ошибся. Выбор полностью за тобой, что произойдет с содержимым коробки. Но для начала Рид выяснит, что в ней. Я втянула воздух, глядя в темные глаза Стерлинга и снова в глаза Патрика, мои мысли крутились вокруг последствий. — Скажи мне, — заявила я, — если есть доказательства причастности Спарроу, что это будет значить для тебя, для всех вас? Этот агент ФБР, Уэсли Хантер, хочет получить улики против тебя. Он хочет, чтобы я дала показания. Я не хочу знать, что там. Я не хочу этого делать. — В каком-то смысле, — сказал Стерлинг, — Это то, что сказала твоя мать о нежелании знать, чем занимался твой отец или что у него было. — Она сказала, что даже если бы знала, то не могла бы свидетельствовать против него, потому что он ее муж. — Мое сердцебиение ускорилось, я посмотрела на Стерлинга. — Ты помнишь эти слова? Самолет был уже высоко в небе, когда Стерлинг отстегнул ремень безопасности и направился ко мне. Его лицо внезапно потемнело, еще больше, чем должен был вызвать мой вопрос. С рывком мой ремень безопасности отстегнулся. Я заколебалась, когда он предложил мне встать. Но как только я это сделала, он взял меня за запястье и без единого слова провел через главную каюту обратно в спальню. Как только дверь закрылась, я оказалась прижатой к стене, его твердое тело прижалось к моему, а от его темного, пронизывающего взгляда у меня перехватило дыхание. — Стерлинг… Его губы прижались к моим, требовательно, собственнически, болезненно. Его твердая грудь прижалась к моей, расплющивая мою грудь, его руки создали клетку возле моего лица. Когда мы наконец оторвались друг от друга, я выжидающе посмотрела на него, желая услышать слова. — Ты моя, — заявил он, но на его лице не было ни капли обожания. — Вот уже девятнадцать лет, мать твою. Большую часть этого времени ты не знала, не понимала. Я знал, что ты моя. Теперь я знаю гораздо больше. — Он откинулся назад, глядя на мою футболку и джинсы. — Я знаю каждый гребаный изгиб, который ты прячешь под одеждой. Я знаю, как твое тело реагирует не только на мои действия, но и на мои слова и даже выражения. Мне чертовски нравится, как ты становишься влажной, как твердеют твои идеальные соски, и как ты произносишь мое имя с придыханием, когда разваливаешься на части. Мы с силой прижались друг к другу. — Я чертовски хорошо знаю слова, которые ты упомянула. Я знаю их, потому что красивая, великолепная, умная, любящая и удивительная женщина научила меня им. — Его палец ласкал мою щеку. — Она научила меня большему. За короткое время она научила меня, что я способен на большее, чем власть и насилие. Она показала мне, что я могу любить. Это та женщина, с которой я хочу разделить свое имя, свою жизнь, свою постель навсегда. Он сделал шаг назад. — Стерлинг? Он покачал головой. — Я не буду использовать эти слова, пока нет. Я не хочу, чтобы ты думала, будто я делаю предложение чтобы избежать тюрьмы или не упоминать мою фамилию в новостях. Арания, ты заслуживаешь гораздо большего, черт возьми. — Но… это выход. — Нет, солнышко. Это навсегда, и я хочу провести его с тобой, как только мы узнаем, что означает вечность. — Он подошел ближе и запечатлел на моих губах целомудренный поцелуй. — И если ты когда-нибудь снова лишишь меня контроля перед Патриком или кем-то еще, твоя задница будет моей. Я шагнула ближе и, положив руки ему на плечи, поднялась на цыпочки. — Да, мистер Спарроу. Он наклонился, его пальцы коснулись моего зада. — Он уже мой. Еще кое-что. — Что? — Строгая изоляция. Для всех, пока это не уладится. Даже «Полотно греха». — Что? — Чикагский офис. У Яны выходной до конца недели. Ты можешь вести дела из пентхауса. Я хотела поспорить и сказать ему, что мой бизнес не подпадает под его правила, но опять же, крайний срок МакФаддена приближался. Сегодня среда. День труда в понедельник, через пять дней. Я могла следовать правилам Стерлинга еще пять дней, если, когда они закончатся, мы могли двигаться дальше. — Когда все закончится, — сказала я, повторяя то, что мы обсуждали раньше, — ты обещал мне больше свободы действий. Он наклонился вперед, наши лбы соприкоснулись. — Когда все закончится. Я улыбнулась. — Тогда я могу подождать. Глава 36 Стерлинг — Я хочу быть в курсе того, что узнает Рид, когда он это узнает, — сказала Арания, вручая мне коробку, когда мы устроились на заднем сиденье одного из моих бронированных автомобилей. После того, как на днях мы чуть не столкнулись с проезжающим внедорожником, и того, что мы, возможно, обнаружили, не было никаких мер предосторожности, которые я не предпринял бы. С Патриком, сидящим на пассажирском сиденье, и Гарретом за рулем, мы ехали в квартиру, где нас ждал Рид, практически сгорая от нетерпения, чтобы добраться до содержимого коробки. Я потянулся к руке Арании. — Ты хочешь знать? Арания закусила губу, по ее глазам было видно, что она о чем-то размышляет. — И да и нет. Я покачал головой, Гаррет вел нас по улицам Чикаго, автомобиль время от времени останавливался на светофорах, в то время как Патрик постоянно следил за окружением. В Городе ветров был ранний полдень, и, как обычно, в центре стояла пробка. Глубоко вздохнув, я посмотрел на здания, некоторые из их верхних этажей терялись в низкой гряде облаков, которые недавно опустились на город. С тех пор как мы вернулись, небо затянули тяжелые серые тучи, сигнализируя о приближении холодного фронта. По календарю лета оставалось еще несколько недель, но многие считали неофициальным окончанием лета День труда. Бассейны по всему городу закрыты. Школы по всей стране вновь открылись, что привело к сокращению числа семей, посещающих своих детей во время летних каникул. Ирония судьбы заключалась в том, что нам дали точно такой же срок. Часы тикали, и многое зависело от содержимого этой коробки. Все это в сочетании с мрачным небом заставляло нервничать. Напряжение внутри машины с каждой минутой становилось все сильнее. Взглянув в сторону, Арания уставилась в окно. Ее взгляд затуманился, будто она не видела небоскребы и пасмурную погоду. Насколько я мог догадаться, ее мысли все еще были в Кембридже, в церкви, где венчались ее родители, и на кладбище, где она предположительно была похоронена. Ни для кого не было секретом, что я хотел, чтобы мы покинули церковь, и был недоволен ее решением поговорить с новым священником. С каждым шагом по направлению к церкви и во время нахождения в кабинете, мои мысли были о том, как лучше сообщить Арании, что я не одобряю, по общему признанию, большинство моих объяснений включало покраснение ее сексуальной задницы. А затем… Я почти не поверил своим ушам, когда пастор Феллоуз упомянула что-то переданное со времен Уоткинса или, возможно, раньше. Теперь, глядя на Аранию с таким отсутствующим взглядом, я хотел заверить ее, что мы пройдем через это, что она в безопасности, и, может, даже что однажды мы докажем всему миру, что она настоящая Арания МакКри. Конечно, я заметил, что она представилась как Кеннеди Хокинс. Я потянулся и взял ее за руку. — Ты хочешь и не хочешь знать, — сказал я, повторяя то, что она только что сказала. Ее голова качнулась, как будто ее эмоции начали пересиливать наше открытие. — Я уже сказал тебе, что, по-моему, здесь содержится, — честно признался я. — Я сжал ее руку. — Я был с тобой честен. Я знал, что будет слишком много информации сразу, поэтому потребовалось время. И все же ты знаешь больше, чем мне хотелось бы. Не потому, что в этом была замешана моя семья, а потому, что я сделал бы все, что угодно, чтобы ты могла прожить всю свою жизнь и никогда не узнать, что это уродство существует. Патрик заговорил, отвлекая наше внимание: — Спарроу. Арания.