– Мы вместе учились еще в младших классах, я знаю ее лучше, чем ты, и не понимаю, почему ты ее так не любишь. Отвернувшись, Маэ схватила свою меховую куртку и сумку. – Вернешься поздно? – Понятия не имею! Хорошего вечера, папа. Прежде чем он успел что-то ответить, она хлопнула дверью. Почему он был неспособен порадоваться за нее? Каждый раз, уходя на встречу с друзьями, она чувствовала, что он оскорблен. Неужели ему хотелось, чтобы она всегда была дома, всегда при нем? Понятно, что он скучал, но это была не ее вина! Она знала, что когда бы ни вернулась, всегда найдет его спящим перед телевизором, но ее это больше не волновало. Если он отказывался ложиться спать, пока она не вернется, да на здоровье! По крайней мере, он избавил ее от своего привычного «Сдай меня в богадельню!». На самом деле, он не собирался уезжать из дома, пока дочь заботится о нем. Но сколько еще продлится это вынужденное сосуществование? Все чаще и чаще у Маэ возникало ощущение, что она задыхается от нехватки воздуха. Уже надо было идти, но ее все не отпускало раздражение и одновременно сострадание. Она снова напомнила себе, что отец вырастил ее один. Он сделал для нее все, что мог – учитывая его профессию и вдовство, которое он с таким трудом переносил. Увы, с возрастом Эрван становился все невыносимее, и когда ему придется умирать, он, конечно, не преминет напомнить ей, как бессердечна она была. Удастся ли ей смириться с ним в эту тяжелую минуту, выдержать его упреки и не считать себя виноватой? Маэ присоединилась к своей маленькой компании в блинной «Старый порт», из которой открывался необыкновенный вид на залив. Новые владельцы прошли обучение в мастер-классе в Мор-де-Бретань и пекли восхитительные гречневые блины. Кроме того, пристроив к блинной крытую и отапливаемую террасу, они превратили ее в практически идеальное место. Ее уже ждали Армель с бокалом вина в руке, Жан-Мари и трое других ее приятелей. Все пятеро шумно обрадовались приходу Маэ, которая была душой компании. – Хочешь кир[5]? – предложил ей Жан-Мари. Он приберег для нее место рядом с собой, но Маэ, не успев сесть, решила поменяться местом с Армель. – Мне надо кое-что сказать Николя, – объяснила она, дружески похлопав Жан-Мари по плечу. Она незаметно подмигнула подруге, и та улыбнулась в ответ. Может быть, их план сработает, во всяком случае, у Армель теперь есть шанс. Маэ подумала о девушке, которую видела в баре, но если Жан-Мари не привел ее сегодня с собой, значит, она для него ничего не значила. Иначе Армель только зря потеряла бы время; впрочем, ее всегда увлекал сам процесс обольщения. Каждый раз, когда они собирались за дружеским ужином, их разговор быстро становился шумным, перемежаясь взрывами смеха. В такие моменты Маэ забывала об отце. И теперь она забыла о нем. О Розенн она тоже не вспоминала. Зато два-три раза подумала об Алане Кергелене, все еще удивленная тем, что так легко согласилась пойти с ним в бар. Он показался ей обворожительным, загадочным, очень непохожим на мужчин, которых она знала до сих пор. Если он позвонит, как обещал, она, конечно, примет его приглашение. Сидящая напротив нее Армель изо всех сил пыталась очаровать Жана-Мари, но он, судя по всему, слушал ее без интереса. – Вы, рыбаки, считаете, что яхтсмены в море всем мешают. – Только не я, – вяло отозвался он. – Я люблю смотреть на парусники, и некоторые шкиперы – чертовски хорошие моряки. С другой стороны, встречаются такие сумасброды, которые норовят выйти в шторм, не умея управлять своей яхтой. Я не про вас, Армель. – И на том спасибо! – ответила она, широко улыбнувшись. – Если хотите, я возьму вас с собой в ближайшие дни. Парус – это совсем не то, что ужасные дизельные моторы на ваших траулерах. – А я обожаю шум моторов. На «Жабадао» это для меня как фоновая музыка. – А я люблю шум ветра и шелест форштевня, рассекающего воду. И даже визг чаек. – Море для вас – развлечение, а для меня – средство к существованию. – Ну вот, и в этом рыбаки нас обошли! Она разразилась смехом, откинув голову назад, безуспешно пытаясь добиться от него хотя бы улыбки. – Что с вами, Жан-Мари? – наконец спросила Армель, накрыв ладонью его руку. – Мы же шутим, расслабьтесь немножко. Он нехотя повернулся к ней, но мыслями, казалось, был в другом месте. – Ну же, – настаивала она, – пообещайте, что придете ко мне на яхту, и я устрою вам незабываемую прогулку! – У меня нет времени, Армель. На следующей неделе я буду выходить в ночную смену, это утомительно. Зато дает большое преимущество тем, кто может продавать по утрам только что выловленную рыбу. – Вы, случайно, не из этих оголтелых собирателей моллюсков, которые утром, толкаясь, выходят в море шеренгой в шестьдесят лодок? – Им дается всего сорок пять минут на ловлю гребешков, и только два раза в неделю… – Я это знаю! Просто хотелось вас подразнить… Хотя сама я не ловлю рыбу, но законы знаю. Он выдавил из себя вежливую улыбку, которую она приняла за знак поощрения. – Я прошла обучение, чтобы выбрать страховую компанию для моей яхты, и получила два разрешения на рыбалку – прибрежную и в открытом море. Правда, это было необязательно, потому что у меня двигатель всего шесть лошадиных сил! Но я узнала много нового и считаю, что эти знания необходимы, если хочешь управлять парусником. По другую сторону стола за ними с любопытством наблюдала Маэ, и Жан-Мари, перехватив ее взгляд, в смущении отодвинулся от Армель. Он чувствовал, что возможность поговорить с Маэ снова ускользает от него, но что тут поделаешь? Пусть Армель и была очень красивой молодой женщиной – она не привлекала его. Уж если на то пошло, он предпочел бы Эмилию – более скромную, более мягкую. И если Маэ его все-таки отвергнет, он будет менее несчастлив с милой девушкой, чем с шумной, напористой Армель. – Как насчет того, чтобы пойти куда-нибудь выпить? – спросил он. Его вопрос было встречен одобрительными возгласами, и, преодолев свою стеснительность, Жан-Мари предложил отправиться к нему. Он жил совсем рядом, на улице Фош, в небольшом холостяцком домике, за который только недавно выплатил кредит. Это было одноэтажное, скромно обставленное, в соответствии с его спартанским вкусом, жилище, и скрашивал его только садик с цветущими все лето гортензиями, за которыми он тщательно ухаживал. В загроможденном коридоре над грудой сапог висели дождевики, бушлаты и картузы. Здесь царил беспорядок, неизбежный при профессии Жана-Мари, зато в гостиной все лежало строго на своих местах. – Поможешь мне? – спросил он Маэ как бы невзначай и слегка потянул ее за руку. На кухне он взял поднос, поставил на него бокалы и глубоко вздохнул. – Ты сегодня потрясающе красивая! Ты… – Это не мне надо говорить, – понизив голос, сказала она. – Ты разве не заметил, что Армель с тебя глаз не сводит? Она слегка притянула его к себе и прошептала на ухо: – По-моему, она только ждет твоего шага. Ее рука у него на плече, дыхание у его шеи, аромат ее духов заставили его вздрогнуть. – Она меня не интересует, – с трудом выговорил он. – Это из-за твоей девушки, Эмилии? Ты влюблен в нее? – Нет. Девушка, в которую я влюблен, – это ты. Ну вот, наконец он признался, и теперь от реакции Маэ зависело так много, что он даже не мог дышать. Увы, она оказалась не той, на которую он надеялся, потому что Маэ беззаботно рассмеялась. – Жан-Мари! Она шутливо ткнула его кулаком в бок. – Ясно, дружище, не хочешь говорить о своей личной жизни, понимаю… – Нет, нет, Маэ, я… – Мне следовало помнить, что ты человек закрытый. Во всяком случае, теперь ты в курсе, и я, очень хорошо зная Армель, могу тебе сказать, что она – потрясающая женщина. Но если твое сердце уже занято – что ж, тем лучше для тебя. – Ты не слушаешь меня, – прервал он ее, резко схватив за руку. Она отпрянула и взглянула ему прямо в лицо: – Что с тобой, Жан-Мари? – Я пытаюсь сказать тебе о своих чувствах. Он выпустил ее руку, чувствуя себя ужасно неловко, но отступить уже не мог. – Я всегда питал к тебе слабость, – с трудом выговорил он. – Ты ведь это не всерьез, да? Недоумение на лице Маэ привело его в полное замешательство, а она продолжала так же безжалостно: – Ты что, перебрал со спиртным? Оглянись: вокруг полно красивых девушек, готовых упасть в твои объятия. Армель, Эмилия, да мало ли кто еще! А мы с тобой уже давно дружим, вместе работаем, ценим друг друга, во всяком случае надеюсь… И мне этого достаточно. Две-три минуты он стоял в оцепенении, потом опомнился и взял поднос в руки. Маэ немного подождала, прежде чем пойти за ним. Значит, он давно «питал к ней слабость»? Она никогда этого не замечала, ни о чем не догадывалась, но сейчас вспомнила слова Алана Кергелена, сказанные им у бара «Ля Бель Эпок». Он за две секунды увидел то, что она не желала видеть и что Жан-Мари не особенно скрывал. Заставив себя улыбнуться, она вернулась к остальным в гостиную. Украдкой взглянув на Жан-Мари, она поняла, что он совершенно убит, и расстроилась. Маэ очень любила его, восхищалась мастерством, которое он показывал на борту, и его безошибочной интуицией рыбака; она знала его как искреннего, честного человека, но у нее никогда не возникало желания флиртовать с ним. Они много лет находились в одной компании, вместе ужинали и танцевали как друзья, без всякого эротического подтекста, и Маэ совершенно не желала это менять. Ее смутили его слова о чувствах, которые он всегда к ней испытывал. Все-таки он не был одиноким, она часто видела его с девушками и всегда думала, что в один прекрасный день он представит им одну из них как свою невесту. Ему было тридцать три года, и он был готов к семейной жизни. Маэ села на диван и взяла бокал, протянутый Армель. – Мне скоро надо уезжать, – вздохнула она. – Отец, как обычно, ждет твоего возвращения? – Конечно, и, наверное, опять заснул перед телевизором. Сколько раз я говорила ему ложиться спать и не беспокоиться обо мне, он все равно сидит перед ним до моего прихода. – Поставь телевизор к нему в комнату, – предложила Армель. Маэ расхохоталась, настолько дикой показалась ей эта идея. Эрван не переносил малейшие перестановки в доме, он нашел бы веские причины для отказа, а потом жаловался бы ей, что она не хочет его видеть и норовит убрать с глаз долой. – Ты должна решиться и уехать от него, Маэ. Я знаю, что он не желает оставаться один и все время шантажирует тебя богадельней, но разве так не будет лучше для всех? – Только не для него. – Ты можешь оставить себе офис, с тем чтобы иметь возможность заглянуть к нему раз в день, а вечером уезжать. Я тебе уже предлагала вместе снять квартиру! Жили бы, как подружки, здорово же… Они часто об этом говорили, и Маэ всегда уклонялась от принятия решений. Она не готова была оставить отца одного, заранее зная, что ее замучает чувство вины. Когда умерла мама, он вполне мог отправить ее в пансион. При его профессии он почти не бывал на суше, и его бы никто не осудил. Но он не стал избавляться от дочери и оставил ее дома. И сейчас она проявляла такое же великодушие. – Сумрачный красавец меня проигнорировал, – тихо сказала Армель. – У него есть женщина? – Нет…