Хоар мотнул головой. – Посмотри мне в глаза, Хоар, – с угрозой повторил Гимтар. Хоар поднял глаза. – У меня нет детей, танас Гимтар. Слово Хранителя. Гимтар медленно кивнул. Не выпуская Хоара, он подвел его в середину шатра и зычно произнес: – Дан Дорчариан моими устами приветствует нового Хранителя. Да будет крепок закон гор! – Да будет крепок!.. – прошелестели Хранители. Клуст на вытянутых руках поднес новому Хранителю простой пастуший посох с рогатым навершием и подвел Хоара к пустующему креслу. Тот медленно опустился. – Отныне Круг Хранителей полон? – спросил Гимтар, присаживаясь на свое место. – Не полон, не полон еще Круг Хранителей, – закряхтел Тсуул, тяжело поднимаясь, вцепившись в посох. – Пришел черед выбрать главу Круга. Гимтар сжал кулаки. «Мохнатый клибб! Вы ж это на седмицу, на месяц, на полгода замотать можете. В древности бывало и не такое». Квельг, щурясь, окинул взглядом присутствующих: – Верны ли мы слову, исполним ли волю Упрямого Хродвига? – Исполним. – Старики затрясли бородами. – Будем верны! Хоар с Гимтаром недоуменно переглянулись. – Хоть то и не по покону, – закряхтел квельг, – но времена настают смутные… нужна сильная рука… молодая кровь… Приветствую Хоара, главу Круга Хранителей! – вдруг тоненько выкрикнул старик. – Да будет так! Крепок закон гор! – Крепок! Крепок! – застучали посохами Хранители. Хоар ошарашенно огляделся. Губы его шептали молитву. – А вот теперь… – ухмыльнулся Клуст. – Теперь истолкуем волю Матери Предков… Верно ли, танас дана Дорчариан, что в священном Лоне Матери найдена соль? Глава 7 Сегмат Громкий поднял очередную чашу, принимая здравицу, и опрокинул в себя вино. Огладил вислые усы и сыто рыгнул. Воины в ответ застучали по столу. Нынче в пиршественном зале яблоку негде упасть. Под высокими сводами тесно от дружного хохота, стука кружек, пьяных выкриков, людского гомона и собачьего скулежа. Неведомый в этих краях дворец возвел Сегут Строитель, отец Сегмата, дабы лучшие воины рода могли собраться вместе, почтить вождя и светлых богов. Да… Сегут Строитель и помыслить не мог, что в Толгвену съедутся не только ближайшие соседи, но и все рода дубовичей! Кого тут только нет! Вождь глянул вправо и посмотрел на бесстрашных лошадников – так их прозвали за привычку мазать голову известью и зачесывать волосы на манер вставшей торчком гривы. Славя богов, лошадники шли в бой обнаженными. Немудрено, что самые большие потери в битве в Дальнем лесу понесли именно они. За лошадниками сидели бедно одетые люди волка – редкие гости издалека, живущие на границе с кулхами. Но и они не остались равнодушны к зову жрецов – явились на бой. Приметные плащи с волчьими головами-капюшонами они оставили в бараках. За людьми волка сидели озерные – богатый род и свирепые поединщики. Нашлось место и секачам – любителям боевых колесниц, и множеству мелких родов… Все знатные воины, что сражались в битве с имперцами, собрались нынче в Толгвене! Пировали и делили небывалую добычу целый месяц. Одних рабов-имперцев пригнали под семь сотен! Скользя глазами по пирующему люду, вождь уперся в сына. Тот сидел на дальнем краю длинного стола – почетном месте прямо напротив трона. Вокруг Сегимия крутились молодые воины, бахвалясь и расплескивая вино, ища одобрительного взгляда или похвалы из уст героя. Сегмат вздохнул. Герой… Вырос сын, возмужал. Всю воинскую славу себе забрал, с отцом не поделился. Вождь нахмурился и сжал чашу. Зря, зря он послушался жрецов, не отправился в Дальний лес. Пусть он немолод, но не одну голову проклятых имперцев положил бы к подножию священного дуба! Правитель еще раз глянул на сына. Чужак, как есть чужак. Недаром вожди ворчат… Обритая на имперский манер голова только-только начала пушиться, светлые волосы топорщились во все стороны. Длинноволосые старые воины поглядывали на Сегимия искоса – уж слишком он не походил на дубовича: не задирался, не искал драки, не похвалялся подвигами. А хвалиться было чем – ведь именно сын завел имперцев в Дальний лес, где их поджидало войско толгувов. Сегимий обвел вражеского полководца вокруг пальца! Имперцы растянулись по лесной дороге, и дубовичи расколотили их по частям. Его сын был героем – но старая родовая знать не захотела принимать Сегимия, ведь десять лет он «слонялся неизвестно где»! Хозяин Толгвены смял кубок и отбросил в сторону. Когда он услышал это от Сердта, то едва не вбил поганые слова в глотку крикливому дураку! Хорошо, вмешался мудрый Харис, удержал. Старый жрец поведал упрямым вождям, как самолично остриг молодого наследника у подножия священного древа, провел все требы и отправил служить в Империю! Дорога длиной в десять лет окончилась в Дальнем лесу, где имперцы обмочили штаны от страха и визжали как свиньи! Сегмат тряхнул седыми косами. Ну их в бездну, упрямых стариков: молодежь почитает сына за вождя! Время стариков, как и его, Сегмата, на исходе. Сын сможет всех толгувов забрать под свою руку! Справа пошевелился Харис. Перед старцем стояли пустое блюдо и чаша с родниковой водой: верховный жрец не баловал себя излишними радостями. Двери вдали распахнулись, впустив солнечный свет. Вошедшие воины ввели новых гостей. Рослый стражник направился через весь зал к высокому креслу хозяина Толгвены. Перед вождем со стуком поставили новый кубок, а сутулый старик выпрямил спину, ухватившись за посох. Подошедший стражник нагнулся к уху вождя. Верховный жрец вдруг легонько пристукнул кулаком по столу, и веселье вмиг оборвалось. – Я вижу духа, – в полной тишине негромко произнес Харис, глядя в дальний угол зала. Ули проспал всю дорогу. Похищение, сидение в яме и долгий бег от преследователей его изрядно вымотали – вот он и продрых в копне сена на подпрыгивающей по ухабам телеге. Ночные привалы в хмуром лесу запомнились едва-едва: он грыз что давали, пил вволю и вновь заваливался спать. Вилея ворчала, обзывая его медуном в берлоге, но заботливо укрывала шкурой. – Вставай, лежебока, вставай же! – затормошила Вилейка. – Смотри, какая красота! Ули фыркнул и открыл глаза. К потному лбу прилипла соломинка, и он отер лицо. Потянулся. – Ну что там? – Ули сел и забыл закрыть рот. Зимний мрачный лес наконец остался позади. Они ехали по равнине. Впереди изгибалась юрким ужом полноводная река, а за ней возвышался высокий холм, опоясанный белой стеной с аккуратными одинаковыми башенками. Сотней настороженных глаз-бойниц стена поглядывала на равнину. У подножия холма виднелось еще одно укрепление, попроще, из ошкуренных бревен. Перед ним темнел выкопанный ров и частокол на скате. На поле между рекой и холмом мальчик разглядел множество шалашей и палаток, коновязей и легких навесов. Поднимались в небо дымные струйки, блеяли овцы и сновали люди. – Это что?.. – прошептал Ултер. – Это Толгвена, город-крепость дубовичей! – с гордостью произнесла Вилея. – Здесь деда тоже был, веселил народ! – Я думал, города только в Империи бывают… – сказал Ултер, разглядывая небывалую картину. «Вот здорово, и я в настоящем городе побываю, не только брат!» – Я тоже не знала, что у дубовичей такое есть, – призналась Вилейка. – Это же сколько народу за белыми стенами живет?! Ултер попытался представить и не смог. Пожалуй, если всех жителей Архоги, Анданы и Придоны запихать – тогда хватит… Или еще для селян Паграбы место останется? – Вот в город заедем, тогда и посмотрим, – решил наследник. Однако путь оказался неблизким. Громада холма все приближалась, росла и белая стена. Это же сколько лет ее строили! И белили еще… Широкому каменному мосту через реку Ултер не удивился – этого добра в горах сколько хочешь! А потом они поехали свозь лагерь, и Ули с удивлением услышал, что дубовичи говорят на имперском. И все разные: кто в плаще, кто в меховой накидке, кто в кольчуге, кто в кожаном доспехе. Кто рыжий, кто черный. Многие подбегали позубоскалить над пленными северянами, и охране пришлось попотеть, отгоняя зевак. На Ултера с Вилеей смотрели с недоумением. Затем их поджидали глубокий ров, заполненный стоячей водой, бревенчатый настил и распахнутые ворота. Дорога шла внутри длинного дома: вокруг гладкие каменные стены, а наверху слышался гомон. Звонкий голос прокричал что-то, и связанные дикари в телеге зло зашипели. В предместье оказалось удивительно много лошадей. Вскоре показались и вторые ворота, охраняемые двумя башнями. Стена толстая – десяток шагов, не меньше! А за ней прятался настоящий город! Блестели тусклым серебром деревянные чешуйки на белых домах. Желтели соломенные крыши с пятнами мха на домиках попроще. На самой вершине холма нависал над постройками огромный общинный дом с высоченной остроскатной кровлей. В переулках сновали люди, все с оружием. Женщин не видно вовсе. А едва они въехали на площадь, Ули широко раскрыл глаза, увидев большое дерево с висящими на ветвях головами. У подножия дуба лежала целая гора отрубленных голов! Кора и листья дуба ярко блестели, словно начищенный поднос… – Да он же бронзовый!.. – прошептал Ули. Телега дернулась и остановилась. – Идем, парень. Деве нечего делать во дворце. Ули нахмурился, глянул на Вилейку и побрел следом. Распахнулись двери, и Ултер едва не оглох от криков и смеха. Разило потом и вином. Один из воинов отправился вперед, а к другим подскочили полуголые мужики с кувшинами. Громко крича и хлопая вошедших по спинам, они налили им вина. Ули украдкой огляделся – и замер. В углу приютился приметный сдвоенный трон! Тот самый, из сна! В прошлый раз он привиделся наследнику на берегу реки… Не может быть, как же он сюда попал?! Зачарованный, Ули двинулся вперед. Воины, занятые дружной перебранкой, даже и не заметили его отлучки. Ули подошел вплотную и потрогал плотное дерево, огладил резные гривы рычащих львов. В спинке трона виднелись выщербины и сколы, на сиденье натекла и засохла бурая лужица. Ултер залез на кресло и уселся поудобнее, болтая ногами. Погладил львов еще раз. Поднял голову и столкнулся взглядом с высоким седым стариком. Старик был странный: на голове красовался бронзовый венок из сплетенных дубовых ветвей и листьев, а рядом стоял необычный посох с живой веткой, отходящей от навершия. На веточке висели два зеленых листа. От взгляда необычного старика повеяло холодом, и наследник невольно поежился. Незнакомец пристукнул по столу и в полной тишине произнес пару слов. Все обернулись и уставились на Ултера. Охрана у дверей, проворонившая мальчишку, с руганью подбежала к креслу. Ули спрыгнул с сиденья, его схватили и завернули руки. Грузный воин с красным лицом и седыми вислыми усами, сидевший во главе стола, хлопнул в ладоши и захохотал, запрокинув голову назад. – Ну, парень! Уморил! Вот так запросто усесться на трон имперских наместников! А ты храбрый малый! Подойди ко мне! Отпустите мальца! – Имперская речь вождя звучала громко и весело. Ули сбросил чужие руки и приблизился. – Знаешь, что это? – Краснолицый покачал перед лицом цепочкой с желудем. Ули нахмурился и выпятил подбородок. – Это мое! Амулет, мне подарили! – Амулет, говоришь? Ты, парень, носишь чужое. И знать не знаешь, что это… – с презрением махнул тяжелой рукой вождь и повернулся к седому старику. – Украл или снял с мертвого и даже не знает, что носит. Зачем он здесь? – рявкнул он стражникам. – Уведите воришку! – Я не крал! Я не воришка! – топнул ногой, уворачиваясь от стражников, Ултер. Злые слова рассердили наследника, и он забыл об осторожности. Он нагнул голову, шагнул вперед. – Это подарок! Мне дядюшка Вутц подарил! На память! Вождь резко повернулся и остановил охрану. – Постой! Дядюшка Вутц? Вутсих из Пайгалы? – Да! – Ули вновь топнул ногой. – И Вилея со мной, его внучка! Если твои воины ее обидят, я их убью!!! – в гневе сжал кулаки мальчик. Пирующие зароптали. Молодой воин на другом конце стола вскочил, схватившись за кинжал. В ежике коротких светлых волос запутались солнечные лучи. Он совсем не походил на остальных – патлатых, длинноволосых. – Светлые боги послали нам гостей… – произнес сутулый старик с бронзовым венком. Его тихие слова мигом всех утихомирили и навели порядок. – А мы в близорукости своей и не разглядели. – Старик выпрямился, поднялся, опираясь на посох, и забрал у вождя амулет. Стражники разошлись в стороны. – Как твое имя, юный воин? – Старик протянул мальчику свой посох, который Ули, мало что соображая, принял; обошел гостя со спины и повесил на шею желудь, застегнув сзади застежку. Мальчик, разглядывающий странный посох, и не заметил, что свой вопрос старик задал на дорча. Посох был из потемневшего гладкого мертвого дерева, а веточка живая, и листики настоящие! Они воспряли и словно потянулись к мальчику. Старик забрал посох и уставился Ули в глаза, дожидаясь ответа.