— Лукас, — шепчет Ариэль, обращаясь к Бейжафлор. Ее брат мгновенно включается. Он ждал этого звонка всю ночь. — Ань Сюин, — говорит Ариэль. — Спасибо. — И больше не проси меня об услугах, Лукас, — говорит Ариэль и обрывает связь. Она выпрямляет спину, избавляется от скопившейся за день напряженности и скованности. Уверенность — самое соблазнительное ожерелье. Сексуальные драгоценности власти ей к лицу. О, они ей весьма к лицу. Движение, шум у дверей. Фигура в розовом позади ботов и черствых охранников-людей. Кто-то чего-то хочет, кто-то с кем-то враждует, кто-то на что-то надеется. Кто-то хочет о чем-то попросить. Китайцев это заинтересовало. — Сеньора Корта? — Ариэль не заметила приближения референтки, чей голос внезапно раздался возле ее уха. Референтам так и полагается приближаться, не привлекая внимания. Булавка с орлом в верней части корсажа ее платья от Сьюзи Перетт демонстрирует, кому подчиняется эта референтка. — Вы знаете Лукаса Корту-младшего? — Он мой племянник. — Он хочет с вами увидеться. Снаружи, если соблаговолите. Он неподобающе одет. Фигура в розовом узнаёт ее. Что это на нем надето, скаф-трико? Но красивого высокого болвана ни с кем не перепутаешь. Нельзя перепутать эти обласканные богами скулы, эту широкую улыбку, от которой тают сердца. — Тиа, — говорит Лукасинью по-португальски, — я сбежал из Боа-Виста. Можно мне пожить у тебя? В малюсенькой кухонной зоне, которой Ариэль не пользуется, ее поджидают пирог и мятный чай. — Я приготовил тебе пирог, — говорит Лукасинью. — В качестве благодарности. За гамак. Квартира у Ариэль очень маленькая. Она живет одна. Послала сюда Лукасинью с приема в честь китайцев. Гамак ждал его в воронке принтера. К моменту ее возвращения племянник уже качался в нем в глубоком беспамятстве, с открытым ртом, раскинув руки и ноги в глубоком сне, под простиравшейся во всю стену фотографией лица Довимы, сделанной Ричардом Аведоном. Это единственная отделка интерьера: выбеленное лицо, мягкие темные глаза и рот, дыры вместо ноздрей. — Ты не расскажешь папай? — говорит Лукасинью. — Лукас узнает, — отвечает Ариэль. Берет ломтик пирога. Лимонный; легкий как вздох. — Если уже не узнал. Он меня спросит. — Что ты скажешь? — Мой брат мне кое-чем обязан. — Должно быть, Лукас не спал всю ночь, требуя возвращения долгов, соблазняя союзников, направляя своих агентов, биологических и информационных, на Землю. Все свои ресурсы он пустит в ход против Ань Сюина, но в большей степени — весь свой осмотрительный, безжалостный интеллект, который не будет знать покоя и не отступит, пока Лукас Корта не получит желаемое. Ариэль почти жалеет бедолагу. Лукас прибегнет к принуждению силой внезапно, резко, не оставив возможности спастись. — Так что я могу сказать что вздумается. — На этот раз. Но она не чиста. Только что получила место в Павильоне Белого Зайца — и уже выдала особо секретную информацию; прямо перед носом у самого Орла Луны. Лукас никогда не одобрял того, что она стремилась к жизни и карьере за пределами семьи. Теперь, совершив это единственное маленькое предательство в пользу семьи, она дала брату преимущество, которым он воспользуется. Не сейчас. Не скоро. Но однажды, когда ему это будет больше всего нужно. Ради семьи. Всегда ради семьи. — Этот пирог… — Ариэль откусывает еще немного. — Где ты научился готовить? — Где все учатся? В сети. — Лукасинью подвигает пирог к Ариэль, чтобы она его оценила. — У меня хорошо получаются пироги. — Да уж. — Было чуточку сложно. У тебя мало что есть на кухне. Вообще-то только вода и джин. — Ты все заказал? — Ингредиенты, да. То, что не смог напечатать. Например, яйца. — Тогда ты еще и очень аккуратный. Лукасинью улыбается, не скрывая простодушную радость. — Ариэль, могу ли я остаться? Ариэль представляет себе, как он делается постоянной частью ее квартиры. Чем-то ярким, смешным и непредсказуемым среди строгих белых и чистых поверхностей, наряду со сделанным на заказ джином, чистой водой в ее кулере и огромным лицом давно умершей модели из 1950-х — глаза закрыты, зубы прикусывают нижнюю губу. Он добавил бы в ее жизнь милоты и доброты. — Лукас не до такой степени мне обязан. Лукасинью пожимает плечами. — Ладно. Я понимаю. — Куда ты отправишься? — Друзья. Девушки. Парни. Мой коллоквиум. — Погоди. — Ариэль уходит в свою комнату и достает из сумочки бумаги. — Тебе это понадобится. Лукасинью, нахмурившись, глядит на букет серых полосок в своих руках. — Это что такое? — Деньги. — Ого. — Наличность. Твой отец заморозил твой текущий счет. — Я никогда… Ого. Смешной запах. Немного пикантный. Как перец. Из чего они? — Из бумаги. — То есть… — Измельченные тряпки, если это для тебя что-то значит. И да, КРЛ их не санкционировала, но они помогут тебе добраться куда надо и дальше, куда захочется. — Как ты их достала? — Клиенты часто проявляют фантазию, рассчитываясь. Постарайся не спустить все сразу. — Как мне их использовать? — Ты считать умеешь, верно? — Я приготовил тебе пирог. Я умею считать. Складывать. И отнимать. — Ну конечно, умеешь. Сотни, пятидесятки, десятки и пятерки. Вот как ими пользуются. — Спасибо, Ариэль. Эта великолепная улыбка, от которой тает сердце. Ариэль снова семнадцать; она только что вылетела из-под материнского крыла, моргает от яркого света большого мира. Университет Невидимой стороны только что открыл свой первый коллоквиум в Меридиане, и имя «Ариэль Корта» оказалось первым в списке учебной группы. Невидимая сторона была прибежищем эксцентриков, Жуан-ди-Деус — грязным шахтерским поселком, Боа-Виста — почти пещерой. В Меридиане царствовали цвет, шарм, энтузиазм и лучшие юридические умы на Луне. Она уехала на БАЛТРАНе. Ничто другое не унесло бы ее из «Корта Элиу» достаточно быстро. Она сбежала прочь, да там и осталась. Лукас не допустит, чтобы с его сыном произошло такое. Будущее Лукасинью распланировано, как настольная игра: кресло за совещательным столом в Боа-Виста, должность в семейной корпорации, подогнанная под его таланты и ограничения. А где местечко для пирогов, приготовленных с любовью? Там же, где место для любви его отца к музыке. Все покоряется нуждам «Корта Элиу». Наслаждайся этой короткой свободой, малыш. — Одно замечание: я потратила много углерода, чтоб напечатать эту одежду. От тебя требуется лишь ее носить. Лукасинью ухмыляется. Он великолепен, думает Ариэль. Мышцы, металл и грация танцора. И пирог у него вышел на славу. Гандбол! Ночь игры! Гандбол! «Жуан-ди-Деус Мусус» против мужской команды «Тигров Сунь». Эстадио-да-Лус — это Колизей; крутые ряды сидений и ложи, вырезанные в грубой скале, ярус за ярусом, так что самые верхние уровни глядят на площадку почти вертикально вниз. Выше дешевых мест только прожекторы и роботы-аэростаты в виде миленьких фигурок из маньхуа, с рекламой на животах. Фанаты сидят близко; игрок на площадке, если он сумеет уделить им хоть секунду, увидит стену лиц, ярус за ярусом. Он почувствует себя гладиатором на арене. Игрокам еще предстоит совершить свой выход. Камеры порхают над рядами фанатов, передают их лица на линзы всем и каждому. Внизу на площадке жонглеры демонстрируют потрясающе мастерские трюки, группа поддержки танцует и строит пирамиды, красивые мальчики и девочки поражают гимнастическим мастерством. Фанаты видят такое на каждой игре, но таковы правила. Музыка и огни. Аэростаты, жирные как боги, маневрируют и строятся по-новому. Глумливые возгласы и свист: КРЛ, разумеется, увеличила цену на О2 на время игры. Но пари все равно заключаются с неистовой силой. Люди в Жуан-ди-Деусе живут в туннелях и норах, однако гандбольный стадион у них лучший на Луне. Рафа Корта открывает стеклянную стену директорской ложи и сопровождает Ань Сюина на балкон. Его правую руку окутывает исцеляющая перчатка. Он был глуп. Глуп и поспешен. Глуп, горяч и эмоционален. Робсон должен быть здесь, с ним, в ложе, высоко над рядами фанатов: твоя команда, сын. Твои игроки. Он все сделал неправильно. Первую ошибку совершил, когда увидел, как Рэйчел Маккензи выходит, безупречная и великолепная, из капсулы БАЛТРАНа. Он вспомнил все, что в ней обожал. Самообладание, гордость, интеллект и пламя. Династический брак. Перемирие между Корта и Маккензи, скрепленное сыном. Робсон был центральным условием брачного контракта и той вещью, которая их разделила, как лед разбивает скалу. На крещении — одно для Церкви, одно для ориша — он увидел, как Маккензи воркуют вокруг младенца, точно стая голубей-падальщиков. Вампиры. Паразиты. Каждый раз, когда Рэйчел ехала с ним навестить семью, — каждый визит оказывался длиннее предыдущего, — недоверие и ужас пробирали Рафу до костей. Его раненая рука пульсирует внутри перчатки. Но это ночь игры. Ночь игры! И у него гость с Земли. Есть одна игра, и есть другая игра. Та, которая на самом деле важна этой ночью и на этой арене. Отключи свое сердце, Рафа. Звуки, виды, ощущения мгновенно ошеломляют Ань Сюина, когда он выходит на балкон. Рафа поднимает руку, обращаясь к галерке. Фанаты отвечают ревом: патран здесь! Рафа видит Джейдена Вэнь Суня в соседней ложе и спешит туда, чтобы поприветствовать и шутливо ткнуть в ребра друга и соперника, оставив гостя впитывать атмосферу игровой ночи. Землянин цепляется за перила обеими руками, от шума и малой гравитации у него кружится голова. Теперь стадионный спортивный комментатор зачитывает списки команд. Фанаты могут получить эти сведения мгновенно при помощи фамильяров, но тогда не будет общности, момента, эмоций. Каждое имя приветствует волна шума. Самым громким ревом встречают Мухаммеда Басру, левого углового, который недавно подписал контракт и перешел из «CSK Святой Екатерины». — Это очень увлекательно, сеньор Корта, — говорит Ань Сюин. — Подождите, пока появятся обе команды. Фанфары! Гости выбегают на арену. Их болельщики сходят с ума в своем конце поля, машут баннерами и дуют в вувузелы. В соседней ложе Джейден Сунь лупит кулаком воздух и вопит до хрипоты. Его «Тигры Сунь» обмениваются мячом между собой несколько раз, репетируют прыжки, столкновения и плечевые атаки. Голкипер подвешивает небольшую иконку в задней части маленькой сетки. Вот что превращает гандбол в величайший командный спорт на Луне: пусть гравитация и невелика, но в сеть попасть сложно. Музыка! «Парни вернулись». Звучит тема «Мусус». Вот идут ребята, ребята, ребята! Фанаты вскакивают. Их голоса становятся чем-то бо́льшим, чем шум. Закрытый Колизей Эстадио-да-Лус вибрирует от их пения. Рафа Корта в нем купается. Голоса фанатов дочиста смывают с него гнев и обиду. Этот момент он любит даже больше победы; момент, когда он раскрывает ладони и магия вырывается на свободу. Видите, что я вам даю? Но я эгоист; я это даю и самому себе. Я фанат, прямо как вы. Команда начинает разминку на поле. Ань Сюин наклоняется через перила. Рафа видит движение его контактной линзы: его фамильяр приближает картинку. Спину Мухаммеда Басры. Там его имя, номер, логотип спонсора. — Первый выход на поле в этих игровых костюмах, — говорит Рафа. — Новая сделка. «Холдинг Золотой Феникс». То же самое название на спине каждого из «Жуан-ди-Деус Мусус». Ань Сюин отодвигается от перил. Его руки дрожат. Лицо у него бледное и блестит от пота.