Дверь распахнулась. Половицы заскрипели под тяжелыми шагами. Вернее, под шагами, которые перемежались шарканьем. Топ. Шарк. Топ. Шарк. Отец Трубчек попытался сосредоточиться. – Ты? – прохрипел он. Кивок. – Собери… эти… книги. Книги подняли с пола и аккуратно сложили в стопку – пальцами, не слишком приспособленными для этого дела. Новоприбывший извлек из кучи хлама перо, что-то написал на клочке бумаги, свернул его и бережно вложил отцу Трубчеку в рот. Умирающий священник выдавил улыбку. – Мы устроены иначе, – пробормотал он, и свернутая бумажка, зажатая между губ, задрожала, как последняя сигарета перед казнью. – Мы сами… придумываем… свои… с… Гость, стоя на коленях, какое-то время смотрел на него, а потом с величайшей осторожностью медленно наклонился и закрыл ему глаза. Сэр Сэмюэль Ваймс, командор Городской Стражи Анк-Морпорка, хмуро посмотрел на свое отражение в зеркале и начал бриться. Лезвие бритвы было для него освободительным мечом. Бритье – актом протеста. Теперь для него постоянно набирали ванну (каждый день! и не подумаешь, что человеческая кожа способна такое выдержать). Раскладывали одежду (и что это была за одежда!). Готовили еду (да какую! он чувствовал, как с каждым днем набирает вес). И даже начищали ему башмаки (о, эти башмаки! не развалюхи с картонной подошвой, а солидные, сидящие аккурат по ноге, из сияющей натуральной кожи). Почти все за него делал кто-то другой, но есть вещи, с которыми мужчина должен справляться сам, и одна из таких вещей – бритье. Он знал, что леди Сибилла относится к этому с легким неодобрением. Ее отец никогда в жизни не брился самостоятельно – у него для этого был специальный человек. Ваймс возражал на это, что слишком много лет таскался по ночным улицам и не испытывает восторга, когда кто-то машет лезвием возле его горла, но истинная, негласная причина заключалась в том, что ему была ненавистна сама идея разделения на тех, кого бреют, и тех, кто бреет. На тех, кто ходит в сверкающих башмаках, и тех, кто счищает с них грязь. Каждый раз, когда Ваймс наблюдал, как Вилликинс, дворецкий, складывает его одежду, он с трудом подавлял желание пнуть его лоснящийся зад, сам по себе оскорбляющий человеческое достоинство. Лезвие неспешно скребло по выросшей за ночь щетине. Накануне Ваймс был на очередном званом ужине. Вспомнить, по какому случаю его устроили, уже не представлялось возможным. Кажется, он теперь всю жизнь проводил на таких ужинах. Бррр! Хихикающие дамы, жеманные молодые люди – те, что явно оказались в хвосте очереди, когда раздавали подбородки… И, как всегда, потом он отправился домой через окутанный туманом город, донельзя сердитый на самого себя. Вернувшись, он заметил свет под дверью кухни, услышал голоса, смех и решил войти. Там был Вилликинс, и старик-истопник, и главный садовник, и мальчишка, который чистил ложки и разжигал камины. Они играли в карты. На столе стояли бутылки с пивом. Он подвинул себе стул, отпустил пару шуточек и попросил, чтобы на него тоже раздали. Все были… приветливы. В определенном смысле. Но по мере игры Ваймс начал замечать, как мир вокруг него застывает и кристаллизуется. Он почувствовал себя шестерней, попавшей в песочные часы. Никто уже не смеялся. Все называли его «сэр» и прокашливались. Все вели себя очень… корректно. Наконец он пробормотал извинение и встал из-за стола. Уже идя по коридору, он, кажется, услышал за спиной какое-то замечание, за которым последовал… ну, может быть, просто смех. Но не исключено, что это был смешок. Лезвие аккуратно описывало полукружия возле носа. Хе. Пару лет назад человек вроде Вилликинса пустил бы его на кухню только из снисхождения. И заставил бы разуться. Так вот кто ты теперь такой, командор Сэмюэль Ваймс, сэр. Для больших шишек – выскочка, для всех остальных – большая шишка. Он снова нахмурился, глядя на свое отражение. Да, он и правда начинал на самом дне. А теперь у него было трехразовое питание, добротные башмаки, теплая постель и, если уж на то пошло, жена, верная подруга Сибилла. Правда, в последние дни она слишком уж часто заводила разговор о шторах, но сержант Колон уверял, что такое случается с женами, это биологически обусловлено и вообще в порядке вещей. По правде говоря, Ваймс был довольно сильно привязан к своим старым дешевым башмакам. В них он чувствовал улицу. Подошвы у них были настолько тонкие, что даже в непроглядной ночи он мог определить, в каком районе находится, сделав несколько шагов по мостовой. Ох, ладно… В зеркале для бритья, которым пользовался Сэм Ваймс, было что-то неуловимо странное. Благодаря легкому изгибу оно лучше отражало комнату, чем плоское зеркало, и в нем неплохо просматривались постройки и сады за окном. Хм-м. Редеющая макушка. Явные залысины на лбу. Меньше придется расчесываться – но, с другой стороны, больше умываться… В отражении что-то сверкнуло. Он сделал шаг в сторону и пригнулся. Зеркало разлетелось вдребезги. Где-то за разбитым окном застучали шаги, а потом раздался грохот и крик. Ваймс выпрямился. Выудил из кучи осколков самый крупный, прислонил его к черной арбалетной стреле, вонзившейся в стену, и продолжил бриться. Закончив, он позвонил в колокольчик, чтобы вызвать дворецкого. Рядом тут же материализовался Вилликинс. – Сэр? Ваймс сполоснул лезвие. – Скажи-ка мальчишке, чтобы сбегал к стекольщику. Дворецкий взглянул на окно и перевел глаза на разбитое зеркало. – Да, сэр. Счет снова отправить в Гильдию Убийц, сэр? – С моими наилучшими пожеланиями. И, пока бегает, пусть заглянет в лавку на Пяти-Семидворье и принесет мне новое зеркало для бритья. Тамошний гном знает, какие мне нравятся. – Да, сэр. И я тотчас же вернусь с щеткой и совком, сэр. Уведомить ли ее светлость об этом происшествии, сэр? – Не надо. Она всегда говорит, что я их сам подначиваю. – Хорошо, сэр, – сказал Вилликинс. Он дематериализовался. Вытершись, Сэм Ваймс спустился в малую гостиную, открыл шкаф и достал оттуда новенький арбалет – свадебный подарок от Сибиллы. Сэм Ваймс привык к старым арбалетам Стражи, у которых была премерзкая привычка выстреливать прямо во владельца, когда тот оказывался в тесном углу, но этот, с промасленной ореховой рукоятью, был сделан на заказ компанией «Коренной и Рукисила». Говорили, что лучше не бывает. Потом он извлек из пачки тонкую сигару и неспешно направился в сад. Из драконьего сарая доносился шум. Ваймс зашел внутрь, закрыл за собой дверь и приставил к ней арбалет. Скулеж и визг усилились. Над толстыми стенами загонов заплясали язычки пламени. Ваймс склонился над ближайшим загоном, поднял свежевылупившегося дракончика и пощекотал его под подбородком. Когда тот от возбуждения выпустил струйку огня, Ваймс зажег от неё сигару и посмаковал дым. Он выдул колечко в сторону фигуры, висящей под потолком. – Доброе утро, – сказал он. Фигура лихорадочно задергалась. Каким-то непостижимым мышечным усилием ей удалось в полете зацепиться ногой за балку, но подтянуться уже не выходило. О падении не могло быть и речи. Внизу взволнованно подпрыгивала и плевалась огнем дюжина маленьких дракончиков. – Э-э… доброе утро, – поздоровалась фигура. – На улице снова прояснилось, – сказал Ваймс и потянулся к ведерку с углем. – Хотя, думаю, туман еще вернется. Он бросил дракончикам маленький уголек. Тут же завязалась потасовка. Ваймс достал еще угля. Юный дракон, ухвативший предыдущий кусочек, выдохнул заметно более длинный и жаркий сполох. – Полагаю, – сказал молодой человек, – вас бесполезно убеждать спустить меня вниз? Другой дракончик поймал уголь и изрыгнул огненный шар. Молодой человек отчаянно качнулся, чтобы от него уклониться. – Угадай, – сказал Ваймс. – По здравом размышлении я прихожу к выводу, что с моей стороны было глупо залезать на крышу. – Возможно, – сказал Ваймс. Несколько недель назад он провел не один час, подпиливая балки и аккуратно расшатывая черепицу. – Стоило спрыгнуть со стены и укрыться в кустах. – Вероятно, – сказал Ваймс. В кустах он поставил медвежий капкан. Он зачерпнул еще угля. – Я так понимаю, ты не расскажешь, кто тебя нанял? – Боюсь, что нет, сэр. Вы же знаете правила. Ваймс мрачно кивнул. – На той неделе мы привели на суд к патрицию сына леди Силачии, – сказал он. – Этому юнцу не помешало бы усвоить, что «нет» значит «нет», а не «да, пожалуйста». – Не исключено, сэр. – А еще этот сынишка лорда Ржава. Видишь ли, нельзя стрелять в слуг за то, что они перепутали местами твои туфли. Иначе начнется форменный бардак. Пускай учится отличать правую сторону от левой, как все люди. И правую от неправой. – Да, сэр, я слышу. – Кажется, мы зашли в тупик, – заметил Ваймс.