— Извини, неудачная шутка, — наконец сказала Ривер. — Я тебе уже говорила: у меня дурной язык, который порой работает быстрее, чем мозг. — Всё в порядке. Я не привыкла обсуждать это с кем бы то ни было, но еще меньше привыкла над этим смеяться. — А ты должна смеяться, детка! Или ты будешь над этим смеяться, или это тебя сломает, других вариантов нет. Пригубив вино, Ярдли сменила тему. Они поговорили о своих парнях, об учебе в школе, о том, как их дразнили одноклассники. Полчаса они просидели в «Фейсбуке», разыскивая одноклассниц, которых не любили, и выясняя, во что они превратились и какой у них сейчас брак, второй или третий. К тому времени как Ярдли попрощалась и закончила разговор, уже начало светать. Так долго она не говорила по телефону, не говорила по-настоящему, с тех пор как… с тех пор как рассталась с Эдди Кэлом. Это наполнило ее возбуждением и в то же время страхом. Все, кого она подпускала близко, делали ей больно. Глава 21 Утром Ярдли выпила большую кружку кофе и целую бутылку воды. У нее раскалывалась голова. Она выпила таблетку ибупрофена и надела джинсы. Поняв, что у нее нет никакого настроения садиться за руль, вызвала такси. Город варился в лучах солнца. Ярдли проверила по телефону температуру: сто десять по Фаренгейту[21]. Кабинет показался ей пещерой, и она заказала другое такси и поехала в парк. Там рядом с детской площадкой расставили столики. Ярдли села, глядя на играющих детей и стоящих в стороне родителей. У нее зазвонил телефон. Бостонский номер. — Как поживаете, Дэниел? — ответила Ярдли. Она отправила запрос доктору Дэниелу Сарту, профессору психиатрии Гарвардского университета и консультанту ФБР, с просьбой накопать все возможное на «Ночных тварей». — Спасибо, хорошо. Немного простудился, лекции сегодня не читал… Я присмотрелся к вашему таинственному художнику. Захватывающее дело. — Только не для родственников Фарр и Ривер. — Конечно. Приношу свои извинения за легкомысленность. — Нет, всё в порядке. Просто у меня болит голова и я не выспалась. Что вам удалось разузнать? Сарт вздохнул, и Ярдли услышала шелест упаковки лекарства. — Я переговорил со своим коллегой с факультета искусствоведения, который занимается африканским искусством двадцатого века. Он даже один раз лично встречался с Сарпонгом. В общем, получается, Сарпонг был биологом — по крайней мере он получил диплом по биологии в Хартумском университете в Судане. Был одержим эволюцией человека. Он полагал, что изначально люди были хорошими, однако эволюция дала им способность отключать мораль. Словно щелкать тумблером. До такой степени, что в ситуации, когда на карту поставлено наше выживание, мы можем сделать все, что угодно. Но Сарпонг верил, что эволюция нанесла также гораздо более сокрушительный удар, о котором даже не предполагал Фрейд: выключение морали оказывается незаметным для человека. Ярдли проводила взглядом, как один мальчик выбежал с площадки, мать бросилась за ним и догнала его уже у самой стоянки. — Что это означает? — спросила она. — Сарпонг полагал, что все плохие дела совершаются людьми вследствие этой эволюционной адаптации и нашей неспособности осознать, что мораль выключается. Вот почему вроде бы хорошие люди во время войны способны совершить убийство и изнасилование, не чувствуя за это вины, или тюремные охранники способны убивать и истязать заключенных и тем не менее считать себя порядочными людьми. Эволюция дала нам способность обманывать самих себя. В «Ночных тварях» Сарпонг исследует это предположение. На всех четырех полотнах — жертвы тех, кто расстался с моралью, но не сознает это. Эти люди считают, что создают произведения искусства. Мой коллега полагает, что тот, кто воспроизводит картины Сарпонга с помощью живых людей, не художник, как, насколько я понимаю, думают правоохранительные органы, а человек, одержимый эволюцией нашего вида. Возможно, антрополог или биолог. Врач. Главное в картинах — биология, а не искусство. — Врач? — Да. Изначально Сарпонг собирался посвятить себя медицине, а кто знает тело и мысли человека лучше врача? Ярдли задумалась. — Я бы хотела поговорить с вашим коллегой. — Пришлю номер его телефона. — Буду вам очень признательна, Дэниел. Спасибо. — Всегда пожалуйста. Я также пришлю вам психологический портрет, который запросил агент Болдуин. Держите меня в курсе вашего расследования и дайте знать, если появится что-то новое. — Обязательно, спасибо. — Да, Джессика, и еще… — Слушаю. — Если можно. Моя маленькая лепта. Готов поспорить: преступник гордится своей работой и жаждет признания. Если лишить его этого признания в качестве тактического хода, чтобы заставить раскрыться, он, возможно, совершит нечто радикальное. — Радикальное? — Вы ведете это дело, вы женщина, и обе жертвы женщины. Возможно, у преступника появится желание заняться вами. Пожалуйста, будьте осторожны. По спине Ярдли пробежала ледяная дрожь. — Постараюсь. Глава 22 Кабинет навевал клаустрофобию, и у Джессики никак не получалось сосредоточиться. Она сидела за столом, уставившись на стены и размышляя над словами доктора Сарта. Врач. По коридору прошел рабочий, затем вернулся назад, читая таблички на дверях. — Миз[22] Ярдли? Мне нужно заменить табличку. Если хотите, я зайду попозже. — Нет, всё в порядке. Меняйте. Она проследила, как рабочий снял с двери табличку с ее именем и прикрепил табличку с именем Джекса. Табличку с ее именем он протянул ей. — Некоторые забирают их на память. Взяв табличку, Ярдли какое-то время смотрела на нее, затем сунула ее в мусорную корзину и взяла свою сумочку. Ей необходимо было поговорить с одним человеком. * * * Районная больница Редвуда находилась недалеко от того места, где жила Ривер. Ярдли как-то раз бывала там, хотя теперь она уже не могла вспомнить, по какому поводу. Вероятно, чтобы встретиться с жертвой одного из многочисленных дел, которое она вела. Иногда запах антисептика являлся ей во снах. В приемном отделении было свободно. Дежурная медсестра сидела за стойкой вместе с полицейским. — Здравствуйте, я бы хотела поговорить с доктором Закари, если можно. Я его знакомая. — Он отправился перекусить в кафетерий. Это по коридору и направо. Кафетерий выходил окнами на сад с переходом, соединяющим два корпуса больницы. В зале сидели несколько врачей и медсестер. Ярдли увидела Закари за столиком в углу. Увидев ее, он удивился. — Джессика? — Встал и обнял ее. — Что вы здесь делаете? — Бывает, сюда доставляют жертв тех дел, которыми я занимаюсь. Не самое любимое мое место, как сами можете догадаться. Кивнув, Закари посмотрел на тарелку с курицей и картофельным пюре. — Да, мне приходится с этим встречаться. К нам постоянно доставляют женщин, избитых, обожженных, связанных… и даже когда они дают показания полиции, кажется, что никто ничего не делает. — Не возражаете, если я к вам подсяду? — Нисколько. Ярдли села и, закинув ногу на ногу, натянула на лицо самую дружелюбную улыбку. — Мы стараемся делать все возможное, но нам постоянно урезают бюджет. Во многих городах расходы на полицию составляют львиную долю бюджета, поэтому, когда приходится сокращать расходы, в первую очередь достается полиции, а также прокуратуре. То же самое и на федеральном уровне. Когда попадает под нож финансирование ФБР, следующей в очереди оказывается федеральная прокуратура.