Николай Александрович поиграл желваками, глядя куда-то в пустоту перед собой. Эти слова услышать было больно и страшно. – Боль меняет сознание. Страх взрывает дыхание. Кровь в венах играет. Тишина. – Ты права. Верни тех, кто ушёл. Мария Фёдоровна кивнула и вышла. А те члены августейшей фамилии, что уже успели покинуть зал, вскоре начали возвращаться обратно. Собрались. Приговорённые жались кучкой чуть в стороне и молились. Судя по их разговорам, они все решились пойти на смерть, нежели в пожизненное заключение особо строгого режима. И теперь готовились принять свою судьбу. – Все вернулись? – громко спросил Николай Александрович. – Все, – ответила за них Мария Фёдоровна. Император взглянул на Клеопатру. Та сидела на кресле и тихо плакала с дрожащими губами. Оно и понятно. Какой матери просто принять казнь своих детей? – Я посоветовался с мамой и решил, что предложенное мною наказание слишком суровое. И если я приведу его в исполнение, то ничем не буду лучше, чем эти скоты. Да и державный интерес от этого явно пострадает. Поэтому каждый из обвинённых должен сам придумать себе достойное наказание, дабы искупить свою вину перед Империей и семьёй. И через неделю здесь же – выступить и обо всём сообщить. А мы подумаем – как с ними поступить. Но одно всё же я вынужден сделать уже сейчас. С сего момента вы оба, – указал он на Ярослава и Святополка, – временно исключены из Великой сотни. Всеволод – первый наследник. В случае чего – Мария Фёдоровна при нём регент до совершеннолетия. Окончательное решение будет принимать совет семьи через неделю. Оба парня закивали. Да и все остальные. Клеопатра перешла в плач навзрыд, уже совсем не сдерживаясь. Видимо, прорвало окончательно. А Мария Фёдоровна, стоявшая рядом с сыном, шепнула ему на ухо: – Спасибо. – Тебе спасибо, – так же тихо ответил он. – Пойдём, нам надо поговорить. Вопрос, который ты подняла, действительно очень важный. После чего развернулся и, не прощаясь ни с кем, отправился на выход из помещения. Мария Фёдоровна, немедля и не колеблясь, последовала за ним… Глава 5 1914, июля, 1, окрестности Лауэнбурга Николай Александрович подошёл к берегу Эльбы и осмотрелся. Прямо у реки стояли его войска. С этой стороны. А с той расположились немцы. Вон какая толпа. И те, и другие, впрочем, стояли открыто, демонстративно. С оружием, но никто никуда не целился, даже напротив – все держали «стволы» подчёркнуто опущенными в землю. Чуть-чуть помедлив, Император подошёл к лодочке. Сел в неё. И несколько бойцов, мерно работая веслами, без всякой спешки и суеты повезли его к большому, крупному плоту, что зафиксировали посреди реки на якорях. С той стороны так же поступил Вильгельм II, до того нервно куривший вот уже несколько минут прямо на берегу. Прохаживаясь, словно на прогулке. Пристав к плоту, один из бойцов вылез на него и помог выбраться Императору. Тот прошёл к центру и сел на небольшое плетёное кресло, поставленное там. Одно из двух, стоящих напротив друг друга, но не в оппозицию берегам, а с ориентацией на север и юг, чтобы обоих переговорщиков можно было разглядеть с любого берега. А лодка же, дождавшись выхода на плот Вильгельма II, отчалила, как и её германская товарка, дабы не мешать приватной беседе. – Доброго дня, – без всякой радости в голосе произнёс Николай. – Доброго дня, – ответил Вильгельм, присаживаясь в кресло. – Я вижу, вы не в настроении беседовать. – Очень надеюсь на то, что это не помешает нам решить наши разногласия. – Это так вас подкосили проблемы в семье? Понимаю, – едва сдерживая усмешку, подпустил колкость Вильгельм, давая понять, что он в курсе всего, как и, вероятно, все заинтересованные лица. Но тут же осёкся от взгляда Императора, пугающего… жуткого… Николай сверкнул глазами, давая возможность проявиться накрывающей его ярости, и тут же взял себя в руки. Его лицо разгладилось и стало безмятежно нейтральным. Как и вообще весь вид. Спокоен. Уверен в себе. Доволен жизнью. Как клерик Тетраграмматона Джон Престон в финале своей истории. Раз – и всё. Перед Вильгельмом уже совсем другой человек, с маской холодной вежливости на лице. И это разительное изменение испугало Вильгельма куда больше, чем вспыхнувшая на мгновение безумная ярость в глазах собеседника… такая сильная, что он подумал, будто тот на него сейчас набросится. – На свете не существует проблем, Вилли. Есть лишь ситуации. – Понимаю, – с трудом выдавил из себя Вильгельм. – Но это такой удар. – Англичане и вам объявили войну. – Войну? – выгнув бровь, переспросил Кайзер. – Да какая это война? Как шакалы набросились, норовя урвать и себе кусок. – Это не самое мерзкое, что они могли сделать, – всё тем же благожелательным тоном возразил Император. Позавчера произошёл семейный совет. Благодаря очень своевременным словам Марии Фёдоровны Николай Александрович сумел понять, в какую удивительно мерзкую, прямо-таки патовую ситуацию загнали его англичане. Поэтому он был вынужден проявить некоторую гибкость и дать этим мерзавцам чувство надежды. А сам… сам занялся подготовкой Августейшей фамилии. Её членов, не запятнанных в игрищах с сектантами, он поочерёдно приглашал к себе в кабинет и просто давал фото жертв. Тех самых растерзанных девушек и юношей. Да-да. Юношей там тоже забивали, хоть и менее изощрённым способом, но от того не менее жутким. Первой в списке стала Мария Фёдоровна. Видимо, у неё было не очень живое воображение и там, при устном, кратком пересказе, она не поняла всей глубины грехопадения своих внуков. А тут… первым делом её вырвало от вида этих фотокарточек. А потом она озверела. Николай её никогда ТАКОЙ не видел. Особенно после слов, что в финале цикла ритуалов они должны были пролить родную кровь, дабы «снять порчу». Аналогичный эффект эти фотографии произвели и на остальных. И если мужчины ещё держались, то женщины… их накрывало. Ничего дополнительно пояснять, как правило, не требовалось. Просто фото. Их хватало. Поэтому, когда через неделю ободрённые и окрылённые мерзавцы стали рассказывать всякий вздор, вроде пожизненного лишения сладкого, судьи это не оценили. Именно судьи. Потому что их родственники, не замешанные в работе секты, превратились из адвокатов в судей. Сам Николай Александрович даже слова не произнёс. Просто сидел в стороне и молча наблюдал, доверив судьбу этих «трупов» своим родственникам. Мария Фёдоровна правильно сказала: накажи их он сам – ему бы не простили. Второй чистки среди Романовых семья бы не стерпела. И если не сейчас, то после смерти постаралась бы отомстить. Не ему, так его делам. Пусть не сразу. Пусть не в полном объёме. Но это ничего не меняло. Поэтому он и доверил судьбу этих мерзавцев их же собственным родственникам, предварительно всё подготовив. То есть дал стае возможность загрызть этих «бешеных собак» самостоятельно. Тем самым «повязав их кровью». Всех. Причём публично. Ведь в опубликованном 30 июня манифесте было указано, что эти члены Августейшей фамилии наказаны за преступления против Империи. И наказаны по решению семейного совета с поимённым указанием тех, кто проголосовал. То есть Николай Александрович переложил ответственность за наказание с себя на них… и так, чтобы они уже потом не отвертелись… Всех причастных к этой секте лишали прав, наград и достоинств, а также имущества движимого и недвижимого. Вплоть до несчастных трусов. Их удаляли из Великой сотни без права на восстановление под любыми предлогами. Их лишали фамилии. Их лишали родства. От них просто отказывались и отворачивались. Также им запрещали в принципе занимать какие-либо руководящие, выборные или публичные должности. И после этого, последним штрихом, приговаривали к двадцати пяти годам исправительных работ без права переписки. Кое-кто предлагал просто убить, но семейный совет, посовещавшись, посчитал, что смерть – это будет слишком просто и быстро. Даже какая-нибудь жуткая, вроде сжигания на костре или варки в масле заживо. Таким образом, выходило, что даже если кто-то переживёт четверть века каторжных работ, то на свободу он выйдет никем, ничем и без каких-либо шансов и надежд. Хотя, конечно, пережить столько лет каторги – чудо, не иначе. Исключения касались только Ярослава и Святополка. Да, приговор оставался в силе. Но исполнение откладывалось на неопределённый срок. Семейный совет посчитал, что разбрасываться людьми, чьё потомство должно будет унаследовать Китай и Японию, – бесхозяйственно. Поэтому их сажали под домашний арест до тех пор, пока их супруги не родят двух детей, переживших трёхлетний возраст. Девицы, разумеется, жили отдельно и посещали Ярослава со Святополком только для выполнения супружеского долга по собственному разумению и желанию… – Понимаю, – кивнул Кайзер. – Вы будете мстить? – Разумеется. Не каждый день теряешь двух сыновей. Для этого я и пришёл сюда. – Серьёзно? Сюда? Но почему? Не понимаю. – Англичане боятся чрезмерного усиления России и Франции. Поэтому организовали два покушения – на меня и на президента Франции. Как вы знаете, последнее удалось. Франция обезглавлена, пусть и на очень непродолжительное время. Ведь президент – просто выборный представитель. Он мало на что влияет. Особенно в этой стране[113]. Скоро там всё встанет на круги своя. А я… я выжил. Но они меня слишком сильно сковали в политическом поле. Продолжать войну мне будет трудно с такими тылами. Не невозможно. Просто трудно. Поэтому я предлагаю её прекратить. Но на условиях, которые устроили бы только нас с вами, ударив по этим мерзавцам и их интересам. – Я весь внимание, – подавшись вперёд, произнёс Вильгельм. – Вы знаете, я провозгласил Россию – Империей Востока и прямой наследницей Imperium Romanum Orientale. В этой парадигме не хватает очень важного компонента. А именно Imperium Romanum Occidentalis… то есть Империи Запада. Что я и предлагаю исправить. – Но как? – Для начала Германия и Россия заключают сепаратный мирный договор. Без участия остальных держав. Германия отдаёт России все свои земли к востоку от Эльбы, сделав эту реку – границей. И отказывается от своих претензий на эти земли. – Вы серьёзно?! – воскликнул Вильгельм, отшатнувшись. – Есть альтернатива. Я продолжаю войну и разделяю с этими шакалами всю Германию на куски, прекращая её существование, как некогда Польши. Вас ведь такой вариант меньше всего устраивает. А именно он и есть тот путь, по которому идёт Германия сейчас. Не идёт. Нет. Бежит. – Но это Кёнигсберг! Это Берлин! Как?! Как я могу их вам отдать? Это же сердце Германии! – Не Германии. Кёнигсберг – это столица Пруссии – старинного прибалтийского государства, некогда захваченного германцами. Померания и Мекленбург – это старинные славянские государства, в некоторых из них до сих пор правят потомки древних славянских династий. Бранденбург – это занятая в XII веке старая славянская земля с их столицей в Браниборе, названном позже немцами Бранденбургом. Ну и так далее. Как вы понимаете, чтобы завершить эту войну успехом в глазах своего народа и оправдать траты денег, людей и прочих ресурсов, я должен буду достичь какой-нибудь крупной, значимой цели. Технически я мог бы вам оставить Восточную Пруссию, как земли не славян, а балтов[114]. Но этот анклав в глубине территории – плохая идея для нас обоих. Поэтому я предлагаю провести границу по Эльбе и в следующие десять лет помогать жителям, желающим переселиться, это сделать. Кто-то захочет остаться в землях по левому берегу Эльбы, кто-то – по правому. Пусть люди сами решают, как им поступить. – Допустим. А я что с этого получу? Это ведь не сильно лучше полного раздела Германии. Если Россия отрежет такой кусок, то она фактически лишит Райх возможности драться хоть сколь-либо долго. Мы просто не устоим перед французами и англичанами. Особенно после тех ударов, что нам нанесли вы. Да и в чём смысл? Война закончится. Германия останется изуродованным калекой, не способным ни к чему. – Как я уже сказал – на основе Германии будет создана Империя Запада. Вы перенесёте столицу в Аахен[115]. И при моей поддержке завоюете Францию. Забирая её себе и восстанавливая таким образом Империю Запада в формате Карла Великого. Плюс-минус. Таким образом вы передадите мне славянские земли востока, а я вам помогу вернуть земли германцев на западе. Ведь франки – это германцы[116]. Ну одичали, да и говорят теперь на каком-то непонятном языке. Подумаешь! Пожри лягушек с их[117] и не так заквакаешь. Славяне вон, населяющие весь восток и север Германии, тоже не на своём языке говорят. Они даже не в курсе, кто они[118]. Но что это меняет? Германия забирает запад, Россия – восток. Да, вы ослабли. И я не уверен, что вы сможете забрать всю Францию целиком даже с моей поддержкой. Но и это поправимо. Всегда можно привлечь Испанию. Она не откажется откусить от Франции кусочек. После победы в Испано-Американской войне и реформы вооружённых сил им нужен военный успех в Европе для начала борьбы за утраченные колонии в Латинской Америке[119]. Так что в любом случае у Франции просто не будет шансов. Да и у англичан тоже… Кайзер промолчал, задумчиво жуя губы. – Какова будет ваша поддержка? – Я немедленно освобождаю всех пленных. То есть вся миллионная армия в Западной Пруссии возвращается в бой. Я начинаю поставки продовольствия, стратегического сырья и вооружений под беспроцентный кредит. Также вам будет передан в лизинг Российский Императорский флот для охраны побережья от англичан. – А что будет с Австро-Венгрией? – Карфаген должен быть разрушен, – пожав плечами, произнёс Николай. – Но почему? Франц Иосиф ушёл. – Франц Иосиф был лишь проводником антироссийской политики. Её Вена вела из года в год, из столетия в столетие. Хуже австрийцев только англичане. И то меня нередко терзают сомнения относительно того, кто же из них гаже. Англичане, конечно, те ещё скоты, но столько боли исподтишка, сколько её причинила нам Австрия, не смог сделать никто. Кроме того, Австро-Венгрия есть естественная помеха на пути воссоединения Империи Востока с её историческими территориями.