– А мне казалось, что ты рад тому, как все повернулось. – Ты думаешь, я рад прожить всю жизнь с женщиной, которая меня ненавидит? Я хоть и из крестьян, но у меня тоже гордость есть. Мы оба совершили глупость и теперь за нее расплачиваемся. Вряд ли ЭТО можно назвать счастьем. Если хочешь начистоту, то мне было бы легче тебя похоронить и забыть. – Ну… спасибо за откровенность, – ошарашенно произнесла Изабелла. – А что тебе мешает сбежать? Вряд ли китайцы будут против тебя подбросить. – Смеешься? – горько усмехнулась Изабелла. – Как только я сбегу, они обеспечат «утечку» и сообщат японцам то, что пожелают нужным. Даже если я смогу избежать японского внимания, то столкнусь с английской разведкой, которая стоит за Японией. Поверь, пытка пожизненными исправительными работами ничто по сравнению с тем, что мне устроят японцы. Сначала побегаю по всему миру, шарахаясь от каждой тени и шороха, а потом попаду к ним… – Ясно… – тихо произнес Петр. – Тогда мне остается только надеяться на то, что ты сдохнешь раньше, чем меня заставят на тебе жениться. Что смотришь? Я пообещал взять тебя в жены, но не оговорил сроки. И я буду тянуть до последнего, надеясь, что тебя в темном переулке прирежут или ты упадешь с лестницы и сломаешь шею. Ну или я погибну. Война ведь, всякое может быть. – Зачем ты так? – подавленно спросила Изабелла. – А ты не понимаешь? Как я тебя родителям покажу? Ты ведь меня ненавидишь и презираешь. Тебе не важно, какой я человек и сделал ли я тебе что плохое или нет. Тебе достаточно для ненависти того, что я русский. Мама все это сразу поймет, что причинит ей боль. А я не хочу причинять ей боль. Понимаешь? Не хочу. Я люблю своих родителей. А ты никого не любишь. Живешь одной ненавистью. Да чего и говорить? Ты ведь даже не человек. Так. Ты дрянь. Красивая, не спорю. Воспитанная. Образованная. Изящная. Но дрянь… и мое проклятье… Так что нам обоим будет легче, если ты сдохнешь… или я… Подошел официант. Петр заказал себе чашечку венского кофе. Изабелла же, промолчав, вновь отвернулась к окну, сосредоточившись на мухе. А по ее щекам медленно ползли слезы. Глава 2 1904 год, 3 мая, Санкт-Петербург Николай Александрович завтракал в малом семейном кругу. Мама, супруга, дети, каковых, в отличие от исторического оригинала, у него было всего трое. И все трое были мальчиками. Здоровыми мальчиками. Одна беда – вся эта в целом счастливая семья оказалась в своего рода изоляции из-за негласного бойкота их со стороны остальных правящих фамилий Европы. Первым звоночком стал «парад туземных свадеб», когда Николай Александрович обвенчал своих ближайших родственников с гавайской, сиамской, персидской и абиссинской принцессами. Придурь? Но терпимая. Дальше этот Император России организовал нападение на Франца-Иосифа. И его люди вполне преуспели в этом деле, поставив Австро-Венгерскому монарху на задницу тавро. Этого не понял никто из августейших фамилий. Ну организовывал он на тебя покушения? Так ответь тем же. Но вот так унижать совершенно неприемлемо. Все-таки он помазанник божий, а не просто погулять вышел. Финалом же, после которого Николай Александрович окончательно отвратил от себя весь Высший Свет Европы, стало взятие в жены Клеопатры де Мерод – юной французской танцовщицы, которой французский парламент скорее в шутку, чем на полном серьезе даровал титул «дочери святого Мартина». То есть официальной принцессы Республики, по аналогии со старинной практикой, принятой в Венеции. Да, за нее дали приданое – Гвинею, Джибути и Новую Каледонию. Да, все оформили законно. Да, де Мерод были старинным бельгийским княжеским родом со славной историей. Но Клеопатра была танцовщицей, что в представлении Высшего Света тех лет считалось чем-то сопоставимым со шлюхой. Ее так и называли за глаза в кругах европейских августейших фамилий – «царская шлюха», а ее детей величали не иначе как ублюдками. Нет, конечно, на отношениях с Россией как с государством это не сильно сказалось. По крайней мере, формально. Однако на все мероприятия закрытого клуба монархов приглашали официально только и исключительно Николая, подчеркнуто игнорируя его супругу и детей. Из-за чего он перестал их посещать. Тем более что на его официальные приглашения реагировали так же. Рассориться умудрились даже с датским королевским домом. Клеопатра стоически переносила это унижение. Да-да, именно Клеопатра. Ради сохранения уникального имени супруги Николай организовал крещение ее в день памяти блаженной Клеопатры Палестинской. Так вот – она переносила это поведение Высшего Света стойко и никак, ни разу не продемонстрировала прилюдно своего раздражения или неудовольствия. Она знала, на что идет, постаравшись раствориться в делах семейных и общественных. А вот Николая это задевало. Сильно задевало. Заставляя раздувать в России настоящий культ супруги как внутри страны, так и за ее пределами. Клеопатра то, Клеопатра это, Клеопатра здесь, Клеопатра там. И везде она – молодец. И везде – умница и поистине благородная натура. Мстя этим заносчивым засранцам за их поведение, ибо народ сравнивал и оценивал. И как-то так выходило, что «породистые» аристократки Высшего Света выглядели очень бледно на фоне фактурной, яркой и эффектной Клеопатры. Так вот сидели они, кушали, беседовали. И тут в столовую осторожно вошел не секретарь, а личный адъютант. Обычно такого не происходило. Адъютант в повседневном режиме обращался к секретарю и уже тот доносил информацию в «окна», когда у Императора было время почитать доклады и поработать с документами. Как правило, с лагом от получаса до пары суток, не больше. Однако в экстренных случаях адъютанты имели право на личный доклад круглосуточно в любых условиях и обстоятельствах. Чем этот парень и воспользовался. – Дорогая, – кивнул Николай Александрович обеспокоенной супруге. – Мама, – сказал он, не забыв отметить и ее, после чего вышел вслед за адъютантом, который просто обозначил своим присутствием экстренность событий. Вдовствующая Императрица Мария Федоровна проводила сына взглядом и посмотрела на Клеопатру. Та теребила салфетку и кусала губы. – Вы переживаете? Отчего же? Не верите в Ники? – спросила она после того, как служанка по ее кивку вывела внуков. А следом и остальные удалились, не мешая их разговору. – Вы не хуже меня знаете, что он увлекся. Нельзя же так. Мне кажется, что он ведет войну со всем миром. Они его убьют… – Франц-Иосиф уже пробовал убить. Закончилось это очень печально для его афедрона, – усмехнулась Мария Федоровна. – Я не об этом выжившем из ума старике. Мне… – Она осеклась и замолчала, уставившись в тарелку. – Что? Говорите, раз начали. Он ваш супруг, но и мой сын. Я тоже переживаю. – Меня уже не раз просили найти способ его успокоить. Намекая, что иначе все закончится очень печально. Для всех нас. И для меня, и для него, и для наших детей. – Кто намекал? – подалась вперед Мария Федоровна, лицо которой приобрело хищные черты. – Передавали через моих родственников, но… Вы же знаете, кто за ними стоит? – И кто же, по вашему мнению, за ними стоит? Хотя, впрочем, это не так важно. И так все ясно. Вы Ники говорили? – Я боюсь. Он ведь не уступит. Его это скорее разозлит и раззадорит. И бог знает, чем все это закончится. Мне страшно… очень страшно. За себя – нет, я знала, на что иду. Мне страшно за него… и за них, – кивнула она на то место, где сидели ее сыновья. – Зря он на мне женился… – Ваш брак ничего бы не изменил, – отмахнулась Мария Федоровна. – Понимаете, милочка, наш Ники считает, что он стоит выше всех остальных монархов Европы. Что он единственный законный наследник Византии и, как следствие, Римской империи. А все эти, – небрежно махнула она рукой, – просто полудикие правители варварских королевств. Такой взгляд на жизнь неизбежно ведет к конфликтам. А то, что он взял вас в жены, не причина, а следствие его взглядов на жизнь и свою миссию. Что такое? Вы побледнели. С вами все в порядке? – Безумие… Это же безумие… – Именно оно толкало нашего Ники заниматься возрождением России. И вы не хуже меня знаете, каких выдающихся результатов он достиг. Я поначалу тоже боялась, но, почитав кое-какие старинные сочинения, пришла к выводу, что такая убежденность – единственный путь к успехам. Монарх, полный сомнений и колебаний, никогда не добьется ничего по-настоящему славного. Помните, вы рассказывали мне слова Ники про «блаженство нищих духом»? Помните, что он тогда вам сказал? – Конечно! – кивнула Клеопатра. – Он сказал: «Определенно, тщеславие – мой самый любимый из грехов». О боже! Вы думаете? – Он знал, о чем говорил, – с грустной улыбкой произнесла Мария Федоровна. – После крушения поезда мой сын совсем переменился. Поначалу я его не понимала и даже боялась. Он стал таким хищным… таким безжалостным… В былые годы он никогда бы не приказал стрелять в своих дядьев и племянников. Никогда. А тут, поговаривают, что лично застрелил Николая Николаевича-старшего. Его прадед, Николай Павлович, тоже был довольно крут и твердой рукой разогнал восстание двадцать пятого года. Но такой хладнокровной безжалостности, с которой наш Ники расправлялся с родственниками, покусившимися на его власть, в нашем роду отродясь не было. Он ведь спровоцировал своих дядьев на выступление, чтобы разом прихлопнуть. Без жалости и хотя бы толики сожаления. Да, Петр Великий был суров и даже велел казнить собственного сына. Но то – единичный случай. А тут – поистине имперский размах… поистине византийское коварство. Что-то подобное могли себе позволить только правители в державе ромеев да отдельные правители средневековой Италии. – Вы его боитесь? – прекратив жевать губы, спросила Клеопатра. – Боюсь? – повела бровью Мария Федоровна, смотря прямо в глаза молодой Императрицы. – Нет. Потому что я действую в его интересах, и он знает это. У меня была минута слабости… скорее глупости. Тогда. Во время попытки переворота, когда я чуть не потеряла всех своих детей. С тех пор – как рукой сняло всякие сомнения. И вам, милочка, я бы тоже советовала не сомневаться в нем. Если его свергнут – мы с вами проживем недолго. И они тоже, – кивнула Мария Федоровна на стулья, где сидели совсем недавно ее внуки. – Поэтому я вам настоятельно советую поговорить с мужем и рассказать ему все, чем вас запугивают родственники. А то, не дай бог, он подумает, что вы предали его. – Убьет? – Без всякого сомнения, – грустно усмехнулась вдовствующая Императрица. – Он уничтожит любого, кто встанет у него на пути. И на кровное родство не посмотрит. Сами же видите – он словно одержим своими навязчивыми идеями и доктриной этого мерзкого итальянца Макиавелли. Сам Ники это отрицает, но я же вижу – он готов пойти на любое преступление, если оно принесет ощутимую пользу империи. На любое. Поэтому вот вам мой совет – окунитесь с головой в этот омут, как это сделала я. Это облегчит ваши душевные терзания… Тем временем в столице разгоралась новая драма. На Механическом заводе, который, как прежде и Путиловский, не спешил внедрять трудовой кодекс, произошла масштабная авария. Куда масштабней прежней – только погибших в первые часы оказалось триста сорок два человека, плюс – до тысячи раненых. Одновременно с этим в кварталах, прилегающих к заводу, произошло массовое отравление хлебом. Ну и агитаторы старались уже вторую неделю. Так что народ вскипел. Поднялся. И, ведомый инициативной группой, отправился к Зимнему дворцу. Более того, учтя опыт мартовского восстания, злоумышленники заранее завезли оружие и раздали его «возмущенной общественности». Но что-то пошло не так… Николай Александрович очень болезненно отреагировал на восстание рабочих Путиловского завода. Для него это было чем-то вроде оплеухи. Поэтому он закусил удила и накрутил хвосты и полиции, и Имперской безопасности, и Имперской разведке, и прочим смежным службам. И готовился. Он был уверен – противник после первого провала не остановится. А значит, что? Правильно. Заранее расставлял капканы и ловушки. О том, что на Механическом заводе началась агитация, стало известно уже на следующий день. Императору, во всяком случае. И можно было ее пресечь. Но он не спешил. Это ведь были исполнители. Зачастую одержимые всякого рода навязчивыми идеями, а потому не вполне дееспособные в плане высшей нервной деятельности. Что с них взять? Поэтому Механический завод стремительно накрыла сеть наблюдателей и осведомителей. В ход шло все. Любые средства и методы. В том числе и необычные приемы, такие как формирование сети слежения из уличных мальчишек. Сотрудники Имперской безопасности просто платили детям и подросткам за то, что те отслеживали нужных им людей. Ничего сложного. Просто куда пошел, куда зашел и с кем встречался. А дальше работали уже более специализированные сотрудники Имперской безопасности и ассоциированные структуры. Например, в формате проверки финансовой деятельности того или иного банка, дабы отследить негласно источники поступления средств. И так далее, и тому подобное. Кроме того, вокруг Механического завода была создана сеть оперативных квартир, где находились узлы наблюдения и постоянно находились бойцы опергрупп. Чтобы в случае чего не упустить ключевых фигур. И тут – началось. Об этом еще на стадии «клубящихся масс» у заводских зданий сообщили Императору. Восстание было ожидаемо. Поэтому адъютант и ворвался на завтрак, дабы Николай Александрович не упустил момента. И он – не упустил. О наличии у восставших оружия удалось узнать загодя, за несколько дней. Поэтому отряды ОМОНа прикрывались не обычными переносными щитами, а специально изготовленным гуляй-поле. Устойчивые четырехколесные тележки с установленными на них достаточно высокими стальными листами толщиной в двенадцать миллиметров марганцевой стали, специально упрочненной наклепом. Не запрыгнешь. Не перелезешь. Не растащишь, так как тележки были оснащены специальными зацепами. Получалась сплошная стальная стена, которая начала медленно, но неуклонно накатываться на толпу. Сближаясь с ними лоб в лоб. А следом, характерно попыхивая, двигались самоходные водометы. При этом со стороны возможных обходных улиц уже шла блокировка силами конного ОМОНа. Все, как и прежде. Только намного организованнее и жестче. Толпа начала стрелять в щиты и водометные турели, прикрытые щитками. Но все без толку. Обычное гражданское оружие со свинцовыми пулями было попросту бесполезно против таких толстых плит стали. А вот когда ударили водометы, восставшим защищаться от них было нечем. Тем более что в этот раз перечного экстракта в воде было намного больше, что добавляло «остроты» моменту. Тихо. Спокойно. Мерно. ОМОН давил. Оставляя после себя только воющих и орущих от жжения в глазах задержанных, «упакованных» в наручники. Кто-то пытался бежать, но все, даже самые незначительные пути отступления были перекрыты. Руководство завода и часть агитаторов попытались скрыться до начала мероприятия. Но им это не удалось. Их принимали и паковали «тепленькими». Вскрытые ранее конспиративные квартиры брались штурмом. Владельцы и сотрудники магазинов, продавших людям отравленный хлеб, также вязались. Да и вообще – задержания пошли по всей столице и ее предместьям. Брали всех, кто был так или иначе связан с этим делом. Даже обычных банковских клерков, что обслуживали сделки. На всякий случай. Для проверки. Разгром этого бунта был феноменальный! Уже к обеду оказалось все кончено. Вообще все. Запасные цистерны с «перечной водой» позволили надежно и быстро подавлять все очаги сопротивления. В отдельных случаях применял свето-шумовую гранату «Заря». Считай, большие петарды в картонном корпусе со взрывчатым веществом на основе магния. Бах! И в помещении никто ничего не видит. А несколькими секундами спустя в помещение уже влетал бронированный ОМОН с круглыми щитами и дубинками, не оставляя засевшим бунтовщикам никаких шансов на успех. Но главное – это штат полиции, отработавший быстро и слаженно. Принимая, сортируя и развозя задержанных по специально выделенным помещениям. Где их с ходу брали в оборот следователи. Что позволило уже к двум часам дня выдвинуть группу СОБРа на захват одного особнячка в питерском предместье, где находился руководящий центр и первого, и второго восстания. И вот тут-то пришлось повозиться. Оборона старого кирпичного особняка оказалась настолько крепкой, что пришлось даже привлекать 37-миллиметровые гранатометы, обстреливая из них окна. В замкнутых пространствах гранаты даже столь небольшого калибра оказывали удивительное действие. Бах! И тишина… то есть легкая контузия. А вместе с тем потеря ориентации… – Вы уверены? – хмуро поинтересовался Император у начальника Имперской безопасности. – Так точно, Ваше Императорское Величество. Полностью уверен. – Как идет подготовка операции «Джек Воробей?» – обратился Николай Александрович у присутствовавшего на этой летучке начальника Имперской разведки.