– А я хотел тебя новостями порадовать. – Сначала кольцо! – Мишкину-то фартовые нашли. – Что? – В голове будто рычажок переключился, отсекая обиду и возмущение. - Когда? Где она? – В приказ, по понятным причинам, они доставить ее не пожелали, потому в бордель ее сопроводили. Я по-дороге успел парочку наших приказных туда отправить. Можем арестовывать. Я побежала к вешалке, сдернула шубу, Γрегори отобрал, помог одеться,интимно шепнул: – Наши деловые отношения, милая, мы после обсудим. – Никаких милых, Гриня, - вывернулась я из объятий. - На «вы» сызнова переходить не будем, но доверия к тебе у меня отныне нет, не служебного, а человеческого. Волков открыл мне дверь: – Пусть оно пока односторонним будет. Я тебе все доверю: и честь,и работу и жизнь. И, кстати, если во время моего чародейского сна ты продолжения захочешь… Не слушая дальше, я сбежала по ступенькам. Мишкину заперли в ее будуаре, Григорий Ильич задержался ненадолго внизу, расставляя конвойных, Клавка суетилась, гостей в заведении не наблюдалось, парочка блатных не в счет. Заметив меня, они исчезли по направлению к черному ходу. Клавдия отперла дверь, я вошла. – Пошла прочь! – взвизгнула Мими. – Сядь, – повела я револьвером, – не на кровать, на стул, лицом ко мне, руки на колени. Бордель-мадам подчинилась,испуга она не демонстрировала, я отметила беспорядок в ее одежде, ссадину на скуле, треснувшую губу и синяк под глазом. Блатные с арестанткой не церемонились. Мишкина сплюнула на ковер: – Полицейский мундирчик? Полканам, стало быть, служишь? – Служу, - согласилась я, - закону и справедливости. – И как же в твоем служении фартовые мужики затесались? Могла я ответить, что случайно, что самой от этого неловко, но промолчала, быстро осмотрела периметр помещения, заглянув за шторы и приоткрывая гардеробный шкап, отодвинула картину, прикрепленную петлями к стене, за ней обнаружилась вмурованная дверца cейфа. – Сейчас обыск закончим и в приказ переместимся, арестованы вы, мещанка Мишкина. – За что? – Не боялась она абсолютно, и мне это не нравилось. Не того я от первого допроса ожидала,и Грегори все не шел. Клавка мялась в дверях, не решаясь ни войти, ни удалиться. – За убийство чиновной дамы Чиковой, совершенное нынче утром на Гильдейской улице. Из коридора послышался звук шагов. Ну наконец-то! Но в будуар первым вошел адвокат Хрущ, а за ним уже Волков. – Вот и помощь мне безвинно обвиненной пожаловала. - Победно хихикнула бандерша. - Андроша! Спасай! Эта шаромыжница мокруху мне шьет. – Маня, Маня, - поморщился Андроша. - Вспомни о приличиях и слов похабных в разговоре избегай, особенно в беседах с чиновниками столичного сыска. Адвоката мне на балу не представляли, поэтому, поклонившись, он отрекомендовался: – Андрон Ипатьевич Хрущ к услугам вашим. Какая честь, Евангелина Романовна, вас за работою застать. И удовольствие какое. Я посмотрела на Γрегори, лицо его не выражало ничего. Хрущ продолжал: – Сразу столичную выучку заметно, высокий, высокий класс. Только, Евангелина Романовна, у нас здесь, в провинциях, по-простому все решается, без эффектов. – Андрон Ипатьевич, - спpосила я деловито, - в каком именно статусе вы сейчас находитесь? – Простите? – У нас допрос. Ежели вы представлять официальную защиту арестованной вызываетесь, присутствовать в праве, а если нет… Пожав плечами, я указала подбородком на дверь. Адвокат вздохнул: – Григорий Ильич мне суть дела уже рассказал. Обвинения ваши основываются на домыслах и догадках. – Перфектно. Необоснованность обвинений мы с вами обсудим в кабинете пристава. Подзащитная ваша… Волков твердо взял меня за локоть, пробормотал: – Выйдем на минуточку. Это противоречило всему допросному порядку, коллежский асессор о том знал не хуже меня,и раз решился порядок нарушить, причина была серьезной. – Что случилось? - спросила я в коридоре. – Времени совсем не осталось, Гелюшка, на ходу засыпаю. Не ругайся, Хрущ прав, у нас против Мишкиной улик маловато, ножа при ней нет, а это орудие. Я сейчас к Обуху отправлюсь, может он что-нибудь… – А если по дороге сомлеешь? Погоди, запрем Мими, вместе пойдем. – Времени нет. Потерплю. Ты здесь заканчивай, в приказе встретимся. Справишься? Прости, глупый вопрос, в профессионализме твоем я абсолютно уверен. Это было приятно. Вот. Почти посторонний Волков уверен, а друзья-коллеги сомневаются, на помощь мне Эльдара присылают. Видимо от приятности я даже не вспомнила, какой этот Григорий Ильич подлый человек. Дура! – Евангелина Романовна, – обрадовался Хрущ моему возвращению, - госпожа Мишкина имеет, что сказать. Мадам, сидевшая на стуле сгорбившись, подняла пустой взгляд: – Признаюсь. Я толстуху убила от жгучей ревности. Зелья своего принять успела? Похоже. Зрачки огромные, рот в сторону съехал., Клавка у порога прятала глаза. Хрущ похлопал себя по нагрудному карману: – Раз все так чудесно сладилось, позвольте откланяться. Εлена Николаевна, горе-то какое! Сергей Павлович как расстроится. – Сережа? - Мишкина визгливо рассмеялась. – Я же сказала, нет его! Эта туша моего Сереженьку ухайдокала. Из-за денег! – Полно-полно, - отмахнулся Хрущ. – Какие еще деньги? Это тебя, Маня, от зелья твоего фантазии разобрали. Опиумщица она, Εвангелина Романовна, последний ум в дыму растеряла. Но вы ножичек, все-таки отыщите, без ножичка все признания на тот же бред списать можно, это я вам как адвокат говорю. Он раскланялся, мадам продолжала хохотать, вскоре смех перешел в истерику, пришлось хлестать по щекам, приводить в чувство. – Собирайся, - велела я. - Толку сейчас от тебя не будет, в камере проспишься, после поговорим. – На коленях передо мною стоять будешь, кошка рыжая, с извинениями из приказа провожать. – Женщина пошатываясь поднялась, Клавка набросила ей на плечи шаль. – Это тебе не столица, здесь у тебя власти нет. Возражать было глупо. Она уверена, что художества ее местные лиходеи прикроют, наверное Хрущ с три короба напел. – Как Бобруйский скажет, так и будет. А он скажет то, что Андроша ему шепнет. А Андроша… – Мишкина показала кулак. - Вот он у меня где. Одно словечко Γавриле Степановичу и нету Хрущика. Крепко всех держу. Сережа. Туша толстомясая уби-ила! Взяв женщину под руку, я вывела ее в коридор, бледная испуганная Клавка, нас выпуская, постоpонилась, на лестнице пришлось опиумщицу придерживать, чтоб не сверзилась. Она цеплялась за перила, вопила: – Штучка столичная. Фу ты ну ты. Кошка драная! Пустышка! Жених твой вчера у нас спозаранку кобелил. Нелепая возня на ступенях продолжалась. Мой вокабуляр обогатился на десяток непотребных слов, а сама я получила бесценные знания о том, каким образом Григорий Ильич предпочитает предаваться любовным утехам,и какое у него выражение лица в момент наивысшего наслаждения. Конвойные внизу откровенно веселились, я краснела и бледнела. – Вот такенный, не меньше! – Чтоб показать «какенный», Мишкиной пришлось задействовать обе руки. - Скажи, Клавка? Воспользовавшись тем, что мадам не держится за перила, я столкнула ее по ступням. Клавдия показалась из другого входа в гостиную, видимо, опасаясь гнева хозяйки, девица предпочла спускаться кружным путем. – Расскажи этой рыжей дурехе, что Гришенька с тобою вытворял! – бросилась к ней Мишкина. Я вцепилась в бабу изо всех сил. – Грех вам, барыня, на господина пристава наговаривать. – Что? - Попыталась вырваться из моей хватки мадам. - Да он же тебя…да не по разу! Я передала брыкающуюся женщину конвойным: