– Тогда подозреваемых двое? Чиков и мадам? – Это бандерша. – Почему ты так уверен? – Потому, Гелечка, что Сергей Павлович этого сделать никак не мог. – Его с бала никто не видел! – Слуги не видели, но, например, Мишка твой Степанов, видел, но под маской чулочной не опознал. Нет, все-таки мы с Грегори родственные души, вон как тоже театральные эффекты обожает. Пришлось восторженную публику изображать, глаза пучить, бровями шевелить. – Господин Чиков, а точнее, его труп бездыханный лежал с позапрошлой ночи в погребе дома на соседней с Архиерейской улице, а нынче, доставленный по моему приказу младшим чином Степановым, находится в приказной мертвецкой. Если Волков ждал аплодисментов, то не дождался. – Какая же ты скотина! – Что за вокабуляр, Евангелина Ρомановна? Стыдитесь. – Ты его догнал все-таки? Догнал, а мне сказал, что не удалось. – Я должен был во всеуслышанье заявить, что мальчишка до смерти человека пристрелил? Ты воображаешь, какой вред душевному здоровью ребенка был бы нанесен? – А мне потихоньку? – Чтоб ты немедленно поскакала труп осматривать? Чтоб Мишка все понял? Недовольно посопев, я признала правоту собеседника: – Прости, погорячилась. Можешь меня в ответку как-нибудь обозвать, обещаю не обижаться. – Рыжая идиотка. – Не обиделась. Квиты. Когда ты Чикова догнал, он уже помер? – Хрипел в агонии. Одна пуля в плечо попала, другая в живот. Откуда только на беготню сил нашел? – От опия, - сказала я уверенно. - Он и боли, верно, не ощущал. – Пожалуй. Хочешь труп осмотреть? – А то я трупов не видела, - отмахнулась я с фальшивым высокомерием. - Твоему заключению доверяю. А смотри, как ладно получилось. Бобруйский велел следы подчистить,и Чиков немедля к гадалке явился. Значит, правильно я предполагала, он подручный и есть. – Умница, - Волков чмокнул меня в нос до того как я успела отшатнуться. - а теперь, дражайшая надворная советница, нам с тобою только новостей ждать. Служивых я на вокзал и к заставе отправил, разыщут преступницу. – То-то в управе пусто, недостача у вас с работниками, господин пристав, – подпустила я шпильку. - Упустят. Тем более, у Мишкиной фора была. Что застава говорит? Уезжала мадам из города? – Нет, санки у нее приметные, одноместные беговые, на них внимание бы обратили. – Она пешком выйти могла. Ярмарка же, многолюдие. По уму, нам человек сорок на прочесывание снарядить надобно. Мишкина, скорее всего, в толпе затеряться пробует, чтоб вечером к торговцам отъезжающим прибиться, или у знакомых схоронилась. Григорий Ильич пожал плечами: – Знакомые не приютят, она ведь не просто человека убила, а важную городскую чиновницу. – Блатные? – За такое не впишутся, - сказал Волков с сомнением и, подойдя к вешалке, взял мою шубу. – Проверим. – Куда? – Скользнула я в рукава. – Корольку местному визит нанесем. Приказ мы оставили на городового. Сколько у нас Мишкину ищут? Человек пятнадцать всего. Мало. – А давай-ка, Григорий Ильич, прежде в приют заглянем? – Как пожелаешь. - Волков предложил руку, я приняла. - За мальчишек тревожишься? – И за девчонок. Видишь, ни одного карманника в торговых рядах, и нищих на паперти негусто. Богадельня располагалась неподалеку от храма и была двухэтажным темным доминою с решетками на окнах. «На тюрьму похоже», - решила я, пока Грегори колотил в дверь. На стук никто не выглянул. – Черный ход еще быть должен. Попробуем там? Но тут дверь отворилась. Пацаненок в наброшенном на плечи одеяле посмотрел удивленно на чиновничьи мундиры: – Здрасьте. – К начальству веди, - сказала я строго. - Зовут как? – Так нет никого… – начал мальчишка, но мы с Γрегори уже вошли в темный вестибюль. - Митькой. Вестибюль был парадный, пол отделан мраморной плиткой, стены украшала лепнина, у мраморной же лестницы стояла огромная ваза в два, не меньше, человеческих роста. Люстра выпирала из потолка наподобие чудовищного созревшего фурункула. – А меня, Евангелиной Романовной, а это – пристав Григорий Ильич Волков. Дмитрию было лет десять, голодных, грязных и вшивых лет. – Тетенька Евграфьелина, - протянул пацан, - а правду говорят, что барыня того, преставилась? – Правду. – Совсем? Я кивнула. Митька подпрыгнул: – Побегу наших обрадовать, скажу,точно-преточно, совсем-пресовсем. – Обожди, - придержала я край одеяла. - Хоть кто-то из взрослых с вами есть? – Никого. С утра разбежались все,и классные дамы, и охранники, кухарка последней ушла, харчи с кухни на сани сгрузила и тю-тю. Да сами посмотрите. Там, - он махнул на лестницу, - кабинеты начальственные и классы, пусто. – А дети где? Он махнул в сторону: – Побег я,тетенька. Пацан зашаркал по плиткам, Волков сказал: – Верхний этаж осмотри. - И последовал за ним. Много времени осмотр у меня не занял, пустые классы явно не использовались по назначению, доски были девственно чисты, аккуратно разложенные на полочках кусочки мела идеально квадратны. Пахло холодной затхлостью и немножко мышами. Учительская гостиная, напротив, выглядела обжитой, здесь был даже камин с прогоревшими до золы остывшими уже дровами, кабинет же директрисы, исполненный в аляповатом золоченом стиле, подвергся совсем недавно разграблению. Дверца стенного сейфа распахнута, ящики стола валялись на полу. Крысы сбежали с тонущего корабля, не забыв прихватить корабельного имущества. – Геля! Обернувшись на возглас, я едва удержалась на ногах, Мишка Степанов бросился обниматься. – Малый сказал,ты пришла! Одет помощник мой был пристойно: в справный шерстяной костюмчик, штаны заправлены в сапожки,из-под ворота тужурки выглядывал воротничок чистой сорочки. – Экий ты франт. – На гимназиста похож? – Изрядно. Мишка покрутился из стороны в сторону, я изобразила восторг. – Его высокопревосходительство там порядки наводят, пошли. К мраморной лестнице возвращаться не пришлось, Мишка провел меня через какую-то комнатенку, мы вышли в не парадный уже коридор, доски пола скрипели под шагами. Пацан рассказывал.