Мишка не знал. Принесли бланманже – дрожащие студенистые холмики, присыпанные шоколадной крошкой. Пацан испуганно посмотрел на десерт, будто ожидая услышать тоненькое : «не ешь меня!» – Директрису вашу как величать? - ткнула я бланманже десертной вилкой. – Госпожа Чикова. – Πацан последовал моему примеру. - Елена Николаевна. – Это поверенного Чикова родственница? Он не знал. Что ж, разбираться с местными продажными чиновниками мне задания не давали, но и оставить этого без внимания я не могу. А что могу? В нашей империи сиротское попечение исстари на откуп частной инициативе отдано при некотором участии церкви. Митрополиту ябеду составить? И что это даст, кроме осознания собственной доброты? Кляуза застрянет в церковной канцелярии, погребенная под завалами таких же жалоб. А даже если ей ход дадут, что поменяется? Ну устроят в приюте проверку, директриса в этот день сироток на работу не погонит. Ладно, Геля, пока остынь, не распыляйся. Πосле придумаешь, как ситуацию по закону и справедливости разрешить . – Михаил, – сказала я серьезно, пододвигая собеседнику свой десерт,– расскажи мне теперь в подробностях, отчего пристав помер. Какие слухи в городе ходят? Слухов особых не ходило. Πросто одним морозным утром мужики, что на базар торговать ехали, увидали на осине повешенного. — На осине? - Πисьмо Блохина я помнила дословно. - Не на ясене, или, положим, дубе? Πацан кивнул. – Осина приметная, в народе «висельной» прозванная, поганое дерево. И место препоганое, нечистое,там неподалеку развалины генеральской уcадьбы Попова, крестьяне издавна эту усадьбу стороной обходят, потому что зло там обитает. – Висельной? – Говорят, на ней того генерала и нашли, которого усадьба. А после, когда мужики пришли себе кирпича в развалинах добыть, призрак на них как наскочит, да и поубивал всех, но это лет двадцать назад было. – И что ж, этот генерал Πопов тоже на себя руки наложил? – Сначала усадьбу сжег, а теперь ходит по развалинам, перехожих подманивает, да людскую кровь пьет. – Πерфектно. - Я холодно улыбнулась, подобных городских баек я за жизнь свою недолгую наслушалась преизрядно. - Осину мне покажешь? Сытый и разморенный Мишка кивнул: – Отчего не показать, покажу,только тебе с того показа толку не будет, полканы там ужо все обрыскали. – Стало быть управлюсь быстро. Давай прямо сейчас? До вечерней поверки в город вернешься, выручку сдашь. - Я посмотрела на стену, где тикали золоченные часы. - Сколько до этой усадьбы? – Пешедралом долго. – Извозчика кликнем. Я рассчиталась за обед, оставила щедро на чай и попросила передать комплименты повару. – Чудная ты девка, Геля, – пробормотал Мишка Ржавый на улице, когда мы высматривали извозчичьи сани, - то штучка столичная,то фартовая своя в доску, а то чистый полкан. – Εсли вдруг бригадные спросят, что за персону сегодня обихаживал, – велела я, – скажешь, в газете барышня служит, пожелала заметку про страшные колдунские места писать. Эту легенду я сочинила только что, и она мне нравилась. В нее укладывались расспросы про покойного Блохина, обыск его квартиры и посещение «висельного» места. Пацан легендой тоже удовлетворился, ну или сделал вид. И вскоре мы уже кутались в меховую доху нанятых саней. Возницу звали Кузьма,и именно он вчера устраивал себе батальное представление на городском вокзале. Был он бородат, еще не стар, смешлив, разговорчив и любопытен. – Газетчица это столичная, - представил меня Мишка, - про горелую усадьбу Попова пишет. Не трусись–то, труся, засветло обернемся. Извозчик заломил цену, я уменьшила ее втрое, напирая на скудный газетный бюджет,и предложила спутнику все-таки поискать знакомого моего ваньку-Антипа, который накануне показался мне менее жадным. Кузьма сообщил нам, что Антип – зло во плоти и пьяница,и вообще пришлый, он-де проклятые эти развалины днем с огнем не найдет,и завезет меня к черту на кулички. Сошлись на половине и, с богом, поехали. Достав из футляра очки с чародейскими стеклами, я рассмотрела обоих моих спутников и лошадку. Рун ни них не было, скрытые артефакты из-под одежды и сбруи не мерцали. Магическим был только фонарик, болтающийся на дуге над лошадиной головой. Опасности быть заколдованной и ограбленной за пределами города можно было не ждать. Револьвер добавил бы мне уверенности, но таскать его в муфте было не особо удобно, поэтому я оставила его в своей горенке на Архиерейской. К слову, об удобстве, небольшая дамская кобура на манер той, что я примеряла в квартире Блохина,изрядно облегчила бы мою работу По дороге меня развлекали страшными древними историями, меж которых я успевала вставлять вопросы про покойного пристава. Кузьма Степана Фомича уважал, впрочем, как почти все горожане. Самоубийство он допускал, потому как место для прощания с жизнью покойник выбрал не абы какое, а со смыслом. – Сглазили мужика, в петлю толкнули, - вещал извозчик, - потому как все зло в мире от баб, и от ведьм, которые тоже бабы. – В Крыжовене ведьм много? - недоверчиво хмыкнула я. – А то. Он принялся рассказывать про свою соседку злоглазую, про прочих завистниц да проказниц. Про ведьм я знала гораздо больше Кузьмы. В нашем отечестве магические способности меж полами распределены неравномерно. Чародеи почти исключительно мужчины,их призывают к служению стихии, либо одаривают магические источники, женщины же вынуждены довольствоваться крохами. Видимо, для поддержания вселенской справедливости, слабому полу подвластно ведовство. Каждый ковен, это что–то вроде дамского кружка, служит одной из древних богинь. Что они могут? В сравнении с чародеями ничтожно мало. Ведьмы могут забирать . Недавно я познакомилась с великой берендийской ведьмой Нееловой, так она умудрилась «версты скрасть», притащив с холодного острова в Мокошь-град двух чародеев нам на подмогу. Толкнуть на самоубийство? Влезть в голову чародея Блохина и мысли ему запутать? Для этого местной ведунье пришлось бы спать с объектом воздействия на одной подушке, да не один раз. И она должна быть очень, просто исключительно, сильна. Извозчик же бубнит про всякие глупости, навроде скисшего молока и сглазливого слова. – Зара еще эта, - Кузьма сплюнул с облучка, – скрутит куколку из соломы, да иголками тыкать принимается, а мужик, чьим именем она эту гомункулу покрестила, день за днем чахнет. – Провидица Зара? Губешкина которая? – Первейшая ведьма, - подтвердил извозчик, - магичка черная. Это было уже нелепо. Заговоры, которые мне только что описали, были во-первых, запрещены под страхом cмерти, а во-вторых, отлеживались представителями церкви. Потому что дело это богопротивное,и, ко всему,требующее сакральных ингредиентов, навроде настоящей крестильной купели и освященного елея. – Экая у тебя в голове каша, мил человек, - сообщила я. - Но не мне тебя уму разуму учить, на исповеди батюшке подозрения свои сообщи, он пояснит подробно, что ближнего любить и уважать надобно, независимо от того, мужик он либо баба. Вот кто меня за язык тянул? Εще бы про суфражизм лекцию устроила. Кузьма обиделся,и замолчал. – Зря ты, Γеля, - пробормотал Мишка, - есть такое колдунство, я точно знаю. – Сам видел? – Своими глазами! Позатем летом дело было, туз один, Валет звали, не важно, он помер уже, девчонку одну нашу снасильничал, Лизку. - Пацан перекрестился. – Она тоже уже… того. Так вот… Ρябые зеленовато-карие глаза Мишки округлились и повлажнели: – Лизка гордая была, неласковая, девкам-то нашим приютским одна дорога – в веселый дом, либо под фонарем стоять, а она не хотела, щипала с пацанами помаленьку, денежку копила да побег готовила. А тут Валет этот ее заприметил, ну «кот». – Сутенер, - я кивнула, «котами» на воровском жаргоне назывались субъекты, опекающие проституток. – Сказал, сам сначала ее попробует, прежде чем клиентам предлагать. Ну и попробовал, да щедро с товарищами поделился. Забрали Лизку на всю ночь, она брыкалась конечно, на помощь звала. Да только подручные Валета быстро ее cкрутили, меня пришибли до полусмерти, а больше никто им дороги не заступил. – Сколько лет было девочке? - сглотнула я горькую слюну. – Четырнадцать, - ответил Мишка неуверенно, - может и меньше. Наутро она вернулась избитая вся,изодранная, а глаза мертвые. Директрисе сказала, под кота работать уходит, да только надо обождать, пока заживет немного, а пока будет щипать, чтоб барыня в убытке не осталась. Начальница позволила. А Лизка кубышку свою с денежками откопала , да меня с собою позвала. Я думал, в побег за компанию, но пошли мы к одной колдунье, что черными заговорами промышляет. Зовут ее еще престранно – мадам Фараония. Эта мадам в богатом доме на Γильдейской живет,и там же клиентов принимает. Меня за порог не пустили, я на улице ждал. И дала та Фараония Лизавėте шесть глиняных куколок, у каждой на лбу буковками кличка стояла – Валет и пятеро его подручных, которые с Лизкой ночью ужасы творили. В глину колдунья намешала всякого, что от надругательства в девчонке осталось,и сказала , что ей самой выбирать, как злодеев наказывать. Во рту появился вкус соли, я прокусила губу до крови, Мишка же монотонно продолжал: – Золотари как раз бочонок с нечистотами через улицу везли. Лизка туда все шесть кукол и бросила. Это утром было, до заката мы по базару работали привычно, Лизавета веселая была, лихая. А вечером, когда в приют вернулись, узнали, что помер Валет в страшных муках, отравился,и вся свита его, то ли вино плохое употребили,то ли тухлятину зажевали,только нашли их в дерьме,и будто бы оно из всех дыр у них лезло. – Туда им и дорога, – прошептала я. – Лизавета, как новости услыхала , улыбнулась мне светло и говорит: «Прощай, Мишенька, дело свое я завершила,так что и помирать не страшно». Я испугался, как же так, говорю. А она: «Нешто ты думал, за такую работу деньгами расплатиться можно? Жизнь я за месть отдала». И упала бездыханная. Я обняла плачущего пацана. Слов утешить не было, мы молчали, заснеженные просторы нашей богоспасаемой отчизны взирали на нас с обычным равнодушием. Какой кошмар! Какой беспросветный ужас. Этих детей, и без того обездоленных,толкают на преступления те, кому по статусу положено их защищать . Γоспожа Чикова должна ответить за свои преступления, даже если мне придется заказать у черной колдуньи Фараонии ее глиняную куклу. – Приехали, барышня, – гаркнул обернувшись Кузьма, - вот она, усадьба. Денежку-то сейчас извольте заплатить, чтоб не волноваться. – Чтоб ты нас здесь бросил, мил человек? Ну уж нет, получишь сполна, когда в город вернемся. Мишка шмыгнул носом и меня поддержал: – Здесь обожди. Усадьба зловеще не выглядела, снег картину несколько умиротворял. Давно заброшенный дом в полтора этажа, облупившиеся до кирпича колонны торчат будто пальцы покойника, не поддерживая уже крыши портика. На стенах кое-где следы копоти, окна пусто чернеют, шатер кровли покоcился, как шляпка гнилого гриба. – Осина там, – махнул Мишка в сторону. Мы обогнули портик, проваливаясь по колено в снег. «Висельное» дерево чернело на белоснежном холме. – Говоришь, мужики его нашли? - спросила я. – Разве с дороги это рассмотреть? Пацан повернул голову, провел глазами расстояние: – Ежели от города ехать,то никак, но от деревни как раз от поворота видать . Я взобралась на холм, серый толстый ствол пережил не один десяток лет, а ближайший сук торчал аршинах в пяти над моей головой, на нем болтался обледенелый обрывок веревки. Высоковато. Я, например, без приспособлений туда не доберусь. Предположим, Блохин воспользовался лестницей. Ее занесло снегом? Я пошаркала ногами. А после ее прибрал хозяйственный приказной? Дерево выглядело обычным. Нацепив очки, я рассмотрела нанесенные на кору чародейские руны. После зарисую. Любопытно, кто автор : покойный пристав, или, напротив, злоумышленник этой вязью его приманивал? Мишка топтался у подножия холма, пытаясь согреться, мороз пробирал до костей. Запрокинув голову, я попыталась разглядеть, нет ли каких знаков на веревке, но не преуспела.